Джеффри слишком сильно любил жену, чтобы так рисковать ее жизнью. У них, слава богу, есть Виктория, и надо благодарить небеса за этот дар. С тех пор, как между ними стала снова возможна близость, Джеффри предпринимал все меры, чтобы уберечь жену от нежелательной и опасной беременности. Джеффри смирился с тем, что у них с Евангелиной никогда не будет ни сына, ни второй дочери.
Смирилась ли с этим Евангелина? Трудно сказать. Во всяком случае, она никогда не забывала о Кэтрин, более того, устроила в своей спальне нечто вроде тайника, в котором собирала все, что напоминало об их потерянной дочери. Вход в это святилище она закрыла для всех раз и навсегда.
Тот пожар в Феллсморе поглотил не все. В числе уцелевших комнат оказался кабинет Джеффри. Там на стене висела картина, которую он заказал к первой годовщине рождения дочерей.
Писать этот семейный портрет приезжал художник из самого Дублина. На картине была изображена счастливая, сидящая в густой траве Евангелина в красивом голубом платье, и на коленях у нее – две девочки, два очаровательных ангелочка в одинаковых голубых – в тон материнскому – платьицах, с золотыми цепочками, на которых виднелись тщательно выписанные кулончики-сердечки с выгравированными инициалами малышек. Увидев завершенный портрет, Джеффри немедленно дал картине название – «Алмазная россыпь Карлайлов». Самого Джеффри на этой картине не было, но он повесил ее в своем кабинете и не уставал любоваться ею, говоря, что она – одно из самых великих его сокровищ.
Теперь «Алмазная россыпь Карлайлов» перекочевала в тайник Евангелины вместе со шкатулкой, в которой бережно хранилось церковное свидетельство о рождении Кэтрин. Каждый год Евангелина и Джеффри отмечали восемнадцатое октября и первое декабря как дни рождения и смерти Кэтрин. Евангелина могла сидеть перед этим портретом часами в кресле-качалке, уносясь в воспоминаниях сквозь времена и расстояния. Воспоминания перемежались с молитвами, выстраиваясь в своеобразную заупокойную мессу.
Джеффри знал о существовании тайного святилища, но никогда не заводил о нем разговор, щадя чувства своей жены.
В этом ноябре исполнялось пятнадцать лет со дня свадьбы Джеффри и Евангелины, и они решили отметить это событие, пригласив на праздник всех своих друзей. Собственно говоря, идея принадлежала Джеффри, которому хотелось хотя бы ненадолго оторвать жену от невеселых мыслей. Предполагался праздничный обед и настоящий бал на всю ночь, с танцами и фейерверком.
Разумеется, Эдвард и Лорелея также получили приглашения. Графиню не слишком прельщало трехчасовое путешествие до Четэма, но поначалу она согласилась приехать.
В свои пятьдесят Лорелея все еще была хороша, хотя и смертельно боялась, взглянув однажды утром в зеркало, увидеть на своем лице признаки приближающейся старости. Она тщательно следила за собой и никогда не выходила из спальни, не убрав волосы в красивую прическу и не нанеся на лицо грим, делать который она была большая мастерица. Пробивавшуюся в волосах седину она регулярно подкрашивала, отчего ей казалось, что время не властно над ее молодостью и красотой.
Однако, когда пришло утро их отъезда в Четэм, Лорелея неожиданно заявила Эдварду, что у нее сильнейшая мигрень и поехать она не сможет.
– Поздравь их от нас обоих, любимый, – слабым голосом попросила она Эдварда, – а назавтра я, быть может, смогу присоединиться к вам.
Эдвард согласился и поехал в Четэм в одиночестве – если не считать, разумеется, слуги и кучера. Примерно через час пути Эдвард вдруг вспомнил о том, что забыл дома подарок, приготовленный для Евангелины и Джеффри, – редкостную старинную вазу из китайского фарфора. Он приказал кучеру развернуться и поехал обратно, к дому.
Старший дворецкий, Вильсон, увидев хозяина, заметно смутился и произнес, запинаясь на каждом слове:
– О… это вы… Вы вернулись, милорд? Что-то… Что-то случилось?
– Забыл подарок для брата и его жены, – ответил Эдвард.
Он взял со стола упакованную вазу и добавил, протягивая пакет Вильсону:
– Отнесите это в мою карету, а я схожу проведаю жену.
Вильсон взял пакет дрожащими руками, едва не выронив вазу на пол, и испуганно прошептал:
– Но, милорд, графиня просила… Просила ее не беспокоить.
Эдвард развернул старого дворецкого лицом к двери и сказал, направляясь к лестнице, что вела на второй этаж:
– Успокойтесь, Вильсон. Я знаю привычки своей жены, особенно когда ей нездоровится. Обещаю не будить ее, если она спит.
Подойдя к спальне жены, Эдвард услышал доносящийся из-за двери смех Лорелеи. Ей вторил низкий, явно мужской голос. Эдвард поспешил укрыться в оконной нише за портьерой, чтобы посмотреть на того, кто появится из спальни его жены.
Это оказался молодой человек со встрепанными волосами. В дверном проеме появилась и сама Лорелея в прозрачном розовом пеньюаре. Она страстно поцеловала юношу на прощание и закрыла за ним дверь. Молодой человек поправил прическу и направился к лестнице, насвистывая на ходу что-то веселенькое.
Когда шаги незнакомца стихли, Эдвард покинул свое убежище и решительно распахнул дверь спальни. Лорелея сидела перед зеркалом и причесывалась.
– Бездушная тварь! – накинулся на нее Эдвард. – От меня ты требуешь преданности, а сама ведешь себя как портовая проститутка!
– А я и не обещала быть верной тебе до могилы, – спокойно ответила Лорелея. – Это ты обещал. Хочешь подать на развод? Пожалуйста. Только помни, что в соответствии с нашим брачным контрактом ты не получаешь при этом ничего. И вообще я не понимаю, на что ты жалуешься? Я дала тебе все: деньги, дом, графский титул, наконец. Забыл, кем ты был, пока не женился на мне? Никем! А сейчас отправляйся к своему брату. У тебя есть несколько дней на то, чтобы успокоиться и хорошенько обо всем подумать.
Лорелея провела пару раз по волосам деревянным гребнем и добавила:
– Если ты хочешь остаться моим мужем, ты должен будешь навсегда забыть о том, что сегодня случилось. Станешь изводить меня упреками – я тебя брошу. А теперь убирайся прочь. Ванна стынет. Ты меня задерживаешь.
Эдвард продолжал стоять неподвижно, словно статуя. Лорелея отвернулась к зеркалу и снова принялась расчесывать свои локоны. Эдвард смотрел на нее остановившимся взглядом, борясь с подступающей тошнотой, и, только услышав в коридоре приближающиеся голоса горничных, сумел перебороть себя и выбежал из спальни.
Дрожа всем телом, вне себя от гнева, он прыгнул в карету и отправился в Четэм-Холл – второй раз за это злосчастное утро.
ГЛАВА 6
К тому времени, когда Эдвард добрался наконец до Четэм-Холла, все гости уже ожидали в гостиной приглашения к праздничному столу. Войдя в комнату, Эдвард раскланялся со всеми, кто был ему знаком, и взял с подноса бокал вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106