Через несколько секунд он промок, но это чувство не было неприятным после знойных недель.
Засомневавшись, он попытался сориентироваться в стене дождя. Гора Ком была справа, слева гребни Альпин, за которыми находился Валлонг. В принципе, прямо перед ним, если долго идти, существовало убежище, которое он сам когда-то показал Виржилю. У него вполне могла возникнуть мысль укрыться там, но добраться туда стоило большого труда.
Вода текла ручьями. Земля была слишком сухой, чтобы ничего не потерять из этого неожиданного наводнения. Ален шлепал по грязи и скользил, безразличный к раскатам грома, которые раздавались в скалистых ущельях. Гроза разыгрывалась не на шутку, в то время как сильный ветер стал дуть порывами. На склоне холма Ален перевел дыхание, встряхнулся. Дощатый барак с неустойчивой черепичной крышей должен был находиться меньше, чем в ста метрах, если он не уклонился от тропинки, но было так темно, что Ален ничего не видел. Он наткнулся на него почти случайно и должен был побороться с полугнилой дверью.
– Жуткая погода, нет? – сказал Ален, снимая рубашку.
– Что ты здесь делаешь?
– Пришел с тобой поговорить.
Но противореча своим словам, он замолчал и стал выжимать рубашку, прежде чем посмотреть вокруг. Потом он вытащил из кармана джинсов сигареты, брезгливо посмотрел на месиво табака и бумаги, наконец, сел в другом конце хижины.
– Очень хорошо, – вздохнул Виржиль, – что ты поднялся сюда… Ну, Сирил?
– Ему очень плохо! Инфекция. Его, несомненно, надо будет оперировать еще раз. В любом случае глаз пропал. Ты можешь быть доволен, я думаю, он на самом деле натерпелся. И он еще не через все прошел, далеко не через все.
После долгого молчания Виржиль пробормотал с отвращением:
– Я не доволен.
– Я знаю. Зато я не знаю и хочу, чтобы ты мне сказал, сделал ли ты это специально? Обдуманно?
– Я хотел сделать ему больно.
– Получилось.
– Нет, нет! Я… Эта ветка, я ее не видел! Я хотел его оглушить, сломать ему что-нибудь, поставить его на колени. Когда бьешь, не думаешь, это происходит очень быстро, я мог его задушить.
– Это было такой дикостью, Виржиль… Он бы никогда так не сделал.
Опустив голову, Виржиль даже не стал возражать.
– Кстати, есть вещи, которые ты должен узнать, я займусь этим.
Удар грома прервал его, за ним последовало несколько молний, потом дверь открылась от порыва ветра.
– Закрой дверь и подопри, – попросил Ален.
Он увидел, как молодой человек послушно встал, и он воспользовался этим моментом, чтобы добавить:
– Есть предшественники в семье, вам надо было об этом раньше рассказать.
Пока Виржиль подпирал дверь как можно лучше, он продолжил:
– Вы не первые рвете друг друга с Сирилом. Ваши уважаемые деды имели причины для этого, но не вы. Нет, вы – это дурачества молодых петухов… ссора бездельников. Ты хочешь, чтоб я тебе рассказал?
– С тех пор, как я тебя об этом попросил! Папа никогда не…
– Оставь своего отца в покое, ладно? Ну, так вот, представь себе, что мой отец, Эдуард, был настоящим мерзавцем. Он не был счастлив в браке, я предполагаю, к тому же стоит лишь посмотреть на мою мать, чтобы понять, и тогда он стал коситься на другую женщину, единственную, которую он не мог иметь.
– Это значит?
– На твою бабушку, Юдифь.
– И что?
– Шла война, твой отец был заключенным, Юдифь была уязвлена. Она была красива, очень красива. Мне было одиннадцать лет, но я ее помню, невозможно было не поддаться ее обаянию. Короче, в конце концов, он поймал ее в уголке Валлонга, в тот вечер он сильно выпил и изнасиловал ее. Потом объятый паникой, он донес на нее анонимно в гестапо.
Голос Алена немного дрогнул, он перевел дыхание, прежде чем продолжить более сдержанно:
– Когда она ушла из Валлонга со своей дочуркой, ее арестовали. Остальное ты знаешь, депортация в лагерь, смерть Юдифи и Бет в Равенсбрюке, короче, официальная версия, которая зловеща, но в которой можно признаться. Только Юдифь оставила что-то вроде дневника, и когда твой дедушка Шарль вернулся из Германии, он все понял. Тогда однажды ночью он отправил пулю из револьвера в голову моего отца.
Виржиль, застыв на месте, стоял около двери и пробовал различить черты лица Алена, который в сумраке продолжал свой рассказ.
– Отчет о семейных операциях: три смерти. И Шарль этого никогда не принял, это понятно. Я ненавидел твоего деда изо всех сил, но ужасно… сложно считать его неправым. Мне казалось, что он отвратителен со мной, я не мог понять, откуда у него была вся эта ненависть… Он рассказал нам правду на смертном одре. Потом мы прочитали дневник Юдифи. А потом постарались его забыть, потому что была Клара, и мы не хотели, чтобы она знала, что сделали два ее сына. Потом молчание стало привычкой. Жаль… Ты должен был знать во всей этой неразберихе, к чему приводят ревность, жестокость… Ты вел себя, как животное, можно подумать, что это наследственное, но ты, тебе нет никакого прощения!
Ален спокойно поднялся. Он был такой же высокий, как и Виржиль, такой же стройный. Загорелый, как настоящий цыган. Снаружи было что-то еще более угрожающее, казалось, гроза удваивалось в силе.
– Ты жалеешь или тебе наплевать?
Виржиль беспокойно отошел в глубь хижины, пробормотав:
– Какая сейчас разница? В любом случае я думаю, ты больше не хочешь меня видеть в своих краях?
– Я задал тебе вопрос.
– К тому же ты быстро от меня избавишься, это естественно.
Так как Ален продолжал приближаться, Виржиль отступил и уперся спиной в стену.
– Ты, наверно, хочешь меня побить, – сказал он на одном дыхании, – все хотят это сделать сейчас!
– Конечно. Особенно твоя сестра.
– О, Тифани…
Виржиль опустил голову, гораздо более взволнованный, чем хотел это показать.
– Я жду ответа, – настаивал Ален – Но не лги мне.
– Да…
– Что да?
– Я сожалею, – пробормотал Виржиль неслышно.
– Почему?
– Потому что… Потому что я не хотел его уродовать навсегда! Просто дать ему урок.
– Урок чего? Морали? По какому праву?
– Я знаю, что ты его очень любишь, что…
– На самом деле, я его обожаю, это мой крестник, и к тому же великолепный мальчик. Смелый, работяга, прямой. Я научил его плавать, кататься на велосипеде. Это был первый ребенок в семье, и у него не было отца, я баловался с ним, я заставлял его смеяться до слез, когда он был ребенком. Ты думаешь, он когда-нибудь еще засмеется? С одним глазом он мог бы еще смотреть в зеркало, но думаю, у него больше никогда не будет такого желания. Тебе это также ничего не дало. Однако ты принес ему несчастье, и Тифани тоже. Всем на самом деле. Мари тянет тебя в суд, а твой отец настойчиво продолжает тебя защищать.
– Папа?
– Он не будет сложа руки смотреть, как ты идешь ко дну. И я, я не дам тебе упасть. Ты по-прежнему работаешь со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Засомневавшись, он попытался сориентироваться в стене дождя. Гора Ком была справа, слева гребни Альпин, за которыми находился Валлонг. В принципе, прямо перед ним, если долго идти, существовало убежище, которое он сам когда-то показал Виржилю. У него вполне могла возникнуть мысль укрыться там, но добраться туда стоило большого труда.
Вода текла ручьями. Земля была слишком сухой, чтобы ничего не потерять из этого неожиданного наводнения. Ален шлепал по грязи и скользил, безразличный к раскатам грома, которые раздавались в скалистых ущельях. Гроза разыгрывалась не на шутку, в то время как сильный ветер стал дуть порывами. На склоне холма Ален перевел дыхание, встряхнулся. Дощатый барак с неустойчивой черепичной крышей должен был находиться меньше, чем в ста метрах, если он не уклонился от тропинки, но было так темно, что Ален ничего не видел. Он наткнулся на него почти случайно и должен был побороться с полугнилой дверью.
– Жуткая погода, нет? – сказал Ален, снимая рубашку.
– Что ты здесь делаешь?
– Пришел с тобой поговорить.
Но противореча своим словам, он замолчал и стал выжимать рубашку, прежде чем посмотреть вокруг. Потом он вытащил из кармана джинсов сигареты, брезгливо посмотрел на месиво табака и бумаги, наконец, сел в другом конце хижины.
– Очень хорошо, – вздохнул Виржиль, – что ты поднялся сюда… Ну, Сирил?
– Ему очень плохо! Инфекция. Его, несомненно, надо будет оперировать еще раз. В любом случае глаз пропал. Ты можешь быть доволен, я думаю, он на самом деле натерпелся. И он еще не через все прошел, далеко не через все.
После долгого молчания Виржиль пробормотал с отвращением:
– Я не доволен.
– Я знаю. Зато я не знаю и хочу, чтобы ты мне сказал, сделал ли ты это специально? Обдуманно?
– Я хотел сделать ему больно.
– Получилось.
– Нет, нет! Я… Эта ветка, я ее не видел! Я хотел его оглушить, сломать ему что-нибудь, поставить его на колени. Когда бьешь, не думаешь, это происходит очень быстро, я мог его задушить.
– Это было такой дикостью, Виржиль… Он бы никогда так не сделал.
Опустив голову, Виржиль даже не стал возражать.
– Кстати, есть вещи, которые ты должен узнать, я займусь этим.
Удар грома прервал его, за ним последовало несколько молний, потом дверь открылась от порыва ветра.
– Закрой дверь и подопри, – попросил Ален.
Он увидел, как молодой человек послушно встал, и он воспользовался этим моментом, чтобы добавить:
– Есть предшественники в семье, вам надо было об этом раньше рассказать.
Пока Виржиль подпирал дверь как можно лучше, он продолжил:
– Вы не первые рвете друг друга с Сирилом. Ваши уважаемые деды имели причины для этого, но не вы. Нет, вы – это дурачества молодых петухов… ссора бездельников. Ты хочешь, чтоб я тебе рассказал?
– С тех пор, как я тебя об этом попросил! Папа никогда не…
– Оставь своего отца в покое, ладно? Ну, так вот, представь себе, что мой отец, Эдуард, был настоящим мерзавцем. Он не был счастлив в браке, я предполагаю, к тому же стоит лишь посмотреть на мою мать, чтобы понять, и тогда он стал коситься на другую женщину, единственную, которую он не мог иметь.
– Это значит?
– На твою бабушку, Юдифь.
– И что?
– Шла война, твой отец был заключенным, Юдифь была уязвлена. Она была красива, очень красива. Мне было одиннадцать лет, но я ее помню, невозможно было не поддаться ее обаянию. Короче, в конце концов, он поймал ее в уголке Валлонга, в тот вечер он сильно выпил и изнасиловал ее. Потом объятый паникой, он донес на нее анонимно в гестапо.
Голос Алена немного дрогнул, он перевел дыхание, прежде чем продолжить более сдержанно:
– Когда она ушла из Валлонга со своей дочуркой, ее арестовали. Остальное ты знаешь, депортация в лагерь, смерть Юдифи и Бет в Равенсбрюке, короче, официальная версия, которая зловеща, но в которой можно признаться. Только Юдифь оставила что-то вроде дневника, и когда твой дедушка Шарль вернулся из Германии, он все понял. Тогда однажды ночью он отправил пулю из револьвера в голову моего отца.
Виржиль, застыв на месте, стоял около двери и пробовал различить черты лица Алена, который в сумраке продолжал свой рассказ.
– Отчет о семейных операциях: три смерти. И Шарль этого никогда не принял, это понятно. Я ненавидел твоего деда изо всех сил, но ужасно… сложно считать его неправым. Мне казалось, что он отвратителен со мной, я не мог понять, откуда у него была вся эта ненависть… Он рассказал нам правду на смертном одре. Потом мы прочитали дневник Юдифи. А потом постарались его забыть, потому что была Клара, и мы не хотели, чтобы она знала, что сделали два ее сына. Потом молчание стало привычкой. Жаль… Ты должен был знать во всей этой неразберихе, к чему приводят ревность, жестокость… Ты вел себя, как животное, можно подумать, что это наследственное, но ты, тебе нет никакого прощения!
Ален спокойно поднялся. Он был такой же высокий, как и Виржиль, такой же стройный. Загорелый, как настоящий цыган. Снаружи было что-то еще более угрожающее, казалось, гроза удваивалось в силе.
– Ты жалеешь или тебе наплевать?
Виржиль беспокойно отошел в глубь хижины, пробормотав:
– Какая сейчас разница? В любом случае я думаю, ты больше не хочешь меня видеть в своих краях?
– Я задал тебе вопрос.
– К тому же ты быстро от меня избавишься, это естественно.
Так как Ален продолжал приближаться, Виржиль отступил и уперся спиной в стену.
– Ты, наверно, хочешь меня побить, – сказал он на одном дыхании, – все хотят это сделать сейчас!
– Конечно. Особенно твоя сестра.
– О, Тифани…
Виржиль опустил голову, гораздо более взволнованный, чем хотел это показать.
– Я жду ответа, – настаивал Ален – Но не лги мне.
– Да…
– Что да?
– Я сожалею, – пробормотал Виржиль неслышно.
– Почему?
– Потому что… Потому что я не хотел его уродовать навсегда! Просто дать ему урок.
– Урок чего? Морали? По какому праву?
– Я знаю, что ты его очень любишь, что…
– На самом деле, я его обожаю, это мой крестник, и к тому же великолепный мальчик. Смелый, работяга, прямой. Я научил его плавать, кататься на велосипеде. Это был первый ребенок в семье, и у него не было отца, я баловался с ним, я заставлял его смеяться до слез, когда он был ребенком. Ты думаешь, он когда-нибудь еще засмеется? С одним глазом он мог бы еще смотреть в зеркало, но думаю, у него больше никогда не будет такого желания. Тебе это также ничего не дало. Однако ты принес ему несчастье, и Тифани тоже. Всем на самом деле. Мари тянет тебя в суд, а твой отец настойчиво продолжает тебя защищать.
– Папа?
– Он не будет сложа руки смотреть, как ты идешь ко дну. И я, я не дам тебе упасть. Ты по-прежнему работаешь со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83