Ей нужно было услышать те слова еще раз.
Киприан опустил голову к изгибу ее шеи и зарылся губами куда-то возле уха.
— Я люблю тебя, — прошептал он, борясь с собственным неудержимым желанием и продолжая возносить ее на все новые высоты наслаждения. — Я люблю тебя, Элиза.
В ней словно поднялась приливная волна. Любовь. Желание. Взрыв множества самых разных чувств, которые и назвать-то было нельзя. Последний экстаз. Последняя вспышка. Элиза содрогалась в конвульсиях невыразимого наслаждения, изгибаясь навстречу его руке, а его слова звучали у нее в ушах снова, и снова, и снова. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Он ее любит.
В окутавшем ее тумане Элиза даже не поняла, когда Киприан успел, снять с нее одежду, и лишь смутно могла припомнить, как ее приподнимали и поворачивали его руки, одновременно нежные и настойчивые. Киприан ухитрился стянуть с нее юбку и корсаж, панталоны и сорочку, чулки и ботинки так, что она ничего не почувствовала. Она ощущала только, что, хотя в комнате было холодно, ее кожа излучала нестерпимый жар, поднимавшийся откуда-то изнутри, и Элизе уже казалось, будто вся она охвачена пламенем.
Последние сладостные содрогания еще прокатывались по телу Элизы, когда она открыла глаза и взглянула на Киприана. Он начал было снимать жилет, но остановился, медленно обводя взглядом ее всю, от разметавшихся волос и обнаженной груди до беззащитно открытого лона и бесстыдно раскинутых ног, не встречая теперь никаких препятствий, потому что на Элизе не осталось ни лоскутка. Первым ее движением было схватить какую-нибудь простыню, хоть что-нибудь, и прикрыть свою наготу, но она заставила себя лежать спокойно. Ее кожа порозовела от смущения, но Элиза не двигалась, не отрывая глаз от мужчины, которого любила, словно желая дать ему понять, что никогда больше ни в чем ему не откажет. Никогда.
Она увидела, как Киприан судорожно сглотнул, потом поднял глаза, и, если у Элизы еще оставались какие-то сомнения, один взгляд на его лицо развеял их раз и навсегда. Ибо все в Киприане — сияние глаз цвета полуночного неба, страстное желание, исказившее суровые красивые черты, нетерпеливое напряжение великолепно вылепленного тела — все говорило о любви. И средоточием этой любви и страсти была она.
— Киприан, — прошептала Элиза, сгорая от желания, чтобы он был рядом с ней. Внутри ее. — Киприан…
Жилет тут же был отброшен; чуть ли не раньше, чем он успел приземлиться на пол, за ним последовала рубашка. Сапоги разлетелись в разные стороны, и Киприан рывком стянул с бедер плотно облегающие брюки.
Теперь он стоял перед Элизой в горделивой наготе, но все еще не двигался, словно желая дать ее глазам насладиться им, как до этого его глаза наслаждались ею. Это было больше, чем Элиза могла вынести. Дыхание ее участилось, сердце зашлось от страсти к застывшему перед ней мужчине, прекрасному, любимому, единственному.
Элиза подняла руку, призывая его прийти к ней, облегчить неимоверное напряжение, скрутившее ее тугим узлом, натянувшее каждый нерв, каждый дюйм ее тела. Он был нужен ей. Ну почему же он медлил?
Киприан сжал ее пальцы, но остался на прежнем месте. Элиза видела его жезл, твердый, трепещущий от возбуждения. Готовый войти в нее. Она поняла, что Киприан хочет ее с такой Же неистовой силой, с какой она хотела его, но вместо того, чтобы тут же накрыть ее тело своим, он склонил голову и поцеловал ее руку, каждый сустав, кончик каждого пальца, потом перевернул кисть и поцеловал нежную ладонь.
— Прости меня, Элиза.
— Простить? — Ее сердце замерло. — За что?
— За все. За все, что я сделал тебе. — Он замолчал и снова сглотнул. — За каждый жестокий поступок и каждое грубое слово.
Сердце Элизы мгновенно забилось снова. А она-то уже испугалась, что он передумал!
— Мне нет дела до всего этого, Киприан. Все это в прошлом. А я думаю о будущем. — Глаза Элизы задержались на великолепном мужском теле. — Но настоящем, — без тени смущения добавила она.
— Но я сделал тебе столько плохого, Элиза. Даже сегодня…
— Тогда постарайся загладить свою вину сейчас. — Элиза повернула кисть, так что пальцы их сплелись, а ладони прильнули друг к другу. — Сейчас же, — повторила она, притягивая Киприана к себе.
Он опускался на нее медленно. Сначала — глаза, они ласкали Элизу почти осязаемо, так что она поежилась от удовольствия под прикосновением этого пылающего темным огнем взгляда. За ними последовали руки, гладя, дразня, исследуя все изгибы и впадины, отыскивая самые чувствительные местечки и пробуждая в Элизе такое сладострастие, какого она не могла себе даже представить.
Элиза хотела сказать, чтобы он поспешил, что она вся пылает изнутри и может взорваться от этих обжигающих прикосновений. Но она с трудом могла дышать, не то что говорить. Когда голова Киприана склонилась к ее груди, глаза Элизы закрылись, а руки судорожно вцепились в простыни. Это было все, что она в состоянии была сделать.
Раздвинув коленом ее ноги, Киприан опустился на нее.
Элиза ощутила Жаркую тяжесть его орудия на своем животе и бессознательно подалась навстречу. Киприан застонал, и она улыбнулась, ибо это была поистине величайшая радость женщины: отдаться любви к мужчине, который любит ее; знать, что одно движение ее тела дает ему такое огромное наслаждение, Киприан чуть отстранился — и в следующий миг Элиза почувствовала требовательный нажим его жезла, отыскавшего наконец вход в пещеру, скрывавшую ее женскую суть.
Элиза подняла веки, стараясь сквозь сгущавшуюся в комнате темноту разглядеть четко вырезанные черты Киприана. В них была страсть, и нетерпение, и любовь. Любовь была в том, как его глаза ласкали ее, и в изгибе его губ, когда он склонился, чтобы поцеловать ее снова. Она была в его мощном, натянутом как струна теле, в твердых мышцах под ее рукой, опустившейся ему на спину.
— Я люблю тебя, — прошептала Элиза, когда губы Киприана заскользили по ее губам в такт ускоряющемуся движению их тел. Эти слова затерялись в бешеном ритме страсти, в их бурном дыхании, но Элиза знала, что Киприан их расслышал. И когда она поднималась все выше и выше на волнах экстаза, она поняла, что именно этот момент ее наивысшего наслаждения может дать им с Киприаном ребенка — много детей, семью.
Элиза стиснула руками плечи Киприана. Пришло время для любви, для семьи, для будущего, в котором они будут счастливо жить вместе.
— О, как я люблю тебя, Киприан, — прошептала Элиза, взмывая ввысь в невообразимом полете.
И когда он присоединился к ней в сокрушительном последнем взрыве страсти, она услышала приглушенный вскрик:
— Я люблю тебя, люблю тебя… люблю тебя!
27
Киприан был ненасытен. Но и Элиза тоже. Она не могла оторваться от этого мужчины. И не сможет до конца своей жизни, которую проведет с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Киприан опустил голову к изгибу ее шеи и зарылся губами куда-то возле уха.
— Я люблю тебя, — прошептал он, борясь с собственным неудержимым желанием и продолжая возносить ее на все новые высоты наслаждения. — Я люблю тебя, Элиза.
В ней словно поднялась приливная волна. Любовь. Желание. Взрыв множества самых разных чувств, которые и назвать-то было нельзя. Последний экстаз. Последняя вспышка. Элиза содрогалась в конвульсиях невыразимого наслаждения, изгибаясь навстречу его руке, а его слова звучали у нее в ушах снова, и снова, и снова. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Он ее любит.
В окутавшем ее тумане Элиза даже не поняла, когда Киприан успел, снять с нее одежду, и лишь смутно могла припомнить, как ее приподнимали и поворачивали его руки, одновременно нежные и настойчивые. Киприан ухитрился стянуть с нее юбку и корсаж, панталоны и сорочку, чулки и ботинки так, что она ничего не почувствовала. Она ощущала только, что, хотя в комнате было холодно, ее кожа излучала нестерпимый жар, поднимавшийся откуда-то изнутри, и Элизе уже казалось, будто вся она охвачена пламенем.
Последние сладостные содрогания еще прокатывались по телу Элизы, когда она открыла глаза и взглянула на Киприана. Он начал было снимать жилет, но остановился, медленно обводя взглядом ее всю, от разметавшихся волос и обнаженной груди до беззащитно открытого лона и бесстыдно раскинутых ног, не встречая теперь никаких препятствий, потому что на Элизе не осталось ни лоскутка. Первым ее движением было схватить какую-нибудь простыню, хоть что-нибудь, и прикрыть свою наготу, но она заставила себя лежать спокойно. Ее кожа порозовела от смущения, но Элиза не двигалась, не отрывая глаз от мужчины, которого любила, словно желая дать ему понять, что никогда больше ни в чем ему не откажет. Никогда.
Она увидела, как Киприан судорожно сглотнул, потом поднял глаза, и, если у Элизы еще оставались какие-то сомнения, один взгляд на его лицо развеял их раз и навсегда. Ибо все в Киприане — сияние глаз цвета полуночного неба, страстное желание, исказившее суровые красивые черты, нетерпеливое напряжение великолепно вылепленного тела — все говорило о любви. И средоточием этой любви и страсти была она.
— Киприан, — прошептала Элиза, сгорая от желания, чтобы он был рядом с ней. Внутри ее. — Киприан…
Жилет тут же был отброшен; чуть ли не раньше, чем он успел приземлиться на пол, за ним последовала рубашка. Сапоги разлетелись в разные стороны, и Киприан рывком стянул с бедер плотно облегающие брюки.
Теперь он стоял перед Элизой в горделивой наготе, но все еще не двигался, словно желая дать ее глазам насладиться им, как до этого его глаза наслаждались ею. Это было больше, чем Элиза могла вынести. Дыхание ее участилось, сердце зашлось от страсти к застывшему перед ней мужчине, прекрасному, любимому, единственному.
Элиза подняла руку, призывая его прийти к ней, облегчить неимоверное напряжение, скрутившее ее тугим узлом, натянувшее каждый нерв, каждый дюйм ее тела. Он был нужен ей. Ну почему же он медлил?
Киприан сжал ее пальцы, но остался на прежнем месте. Элиза видела его жезл, твердый, трепещущий от возбуждения. Готовый войти в нее. Она поняла, что Киприан хочет ее с такой Же неистовой силой, с какой она хотела его, но вместо того, чтобы тут же накрыть ее тело своим, он склонил голову и поцеловал ее руку, каждый сустав, кончик каждого пальца, потом перевернул кисть и поцеловал нежную ладонь.
— Прости меня, Элиза.
— Простить? — Ее сердце замерло. — За что?
— За все. За все, что я сделал тебе. — Он замолчал и снова сглотнул. — За каждый жестокий поступок и каждое грубое слово.
Сердце Элизы мгновенно забилось снова. А она-то уже испугалась, что он передумал!
— Мне нет дела до всего этого, Киприан. Все это в прошлом. А я думаю о будущем. — Глаза Элизы задержались на великолепном мужском теле. — Но настоящем, — без тени смущения добавила она.
— Но я сделал тебе столько плохого, Элиза. Даже сегодня…
— Тогда постарайся загладить свою вину сейчас. — Элиза повернула кисть, так что пальцы их сплелись, а ладони прильнули друг к другу. — Сейчас же, — повторила она, притягивая Киприана к себе.
Он опускался на нее медленно. Сначала — глаза, они ласкали Элизу почти осязаемо, так что она поежилась от удовольствия под прикосновением этого пылающего темным огнем взгляда. За ними последовали руки, гладя, дразня, исследуя все изгибы и впадины, отыскивая самые чувствительные местечки и пробуждая в Элизе такое сладострастие, какого она не могла себе даже представить.
Элиза хотела сказать, чтобы он поспешил, что она вся пылает изнутри и может взорваться от этих обжигающих прикосновений. Но она с трудом могла дышать, не то что говорить. Когда голова Киприана склонилась к ее груди, глаза Элизы закрылись, а руки судорожно вцепились в простыни. Это было все, что она в состоянии была сделать.
Раздвинув коленом ее ноги, Киприан опустился на нее.
Элиза ощутила Жаркую тяжесть его орудия на своем животе и бессознательно подалась навстречу. Киприан застонал, и она улыбнулась, ибо это была поистине величайшая радость женщины: отдаться любви к мужчине, который любит ее; знать, что одно движение ее тела дает ему такое огромное наслаждение, Киприан чуть отстранился — и в следующий миг Элиза почувствовала требовательный нажим его жезла, отыскавшего наконец вход в пещеру, скрывавшую ее женскую суть.
Элиза подняла веки, стараясь сквозь сгущавшуюся в комнате темноту разглядеть четко вырезанные черты Киприана. В них была страсть, и нетерпение, и любовь. Любовь была в том, как его глаза ласкали ее, и в изгибе его губ, когда он склонился, чтобы поцеловать ее снова. Она была в его мощном, натянутом как струна теле, в твердых мышцах под ее рукой, опустившейся ему на спину.
— Я люблю тебя, — прошептала Элиза, когда губы Киприана заскользили по ее губам в такт ускоряющемуся движению их тел. Эти слова затерялись в бешеном ритме страсти, в их бурном дыхании, но Элиза знала, что Киприан их расслышал. И когда она поднималась все выше и выше на волнах экстаза, она поняла, что именно этот момент ее наивысшего наслаждения может дать им с Киприаном ребенка — много детей, семью.
Элиза стиснула руками плечи Киприана. Пришло время для любви, для семьи, для будущего, в котором они будут счастливо жить вместе.
— О, как я люблю тебя, Киприан, — прошептала Элиза, взмывая ввысь в невообразимом полете.
И когда он присоединился к ней в сокрушительном последнем взрыве страсти, она услышала приглушенный вскрик:
— Я люблю тебя, люблю тебя… люблю тебя!
27
Киприан был ненасытен. Но и Элиза тоже. Она не могла оторваться от этого мужчины. И не сможет до конца своей жизни, которую проведет с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94