Чтобы последовать в бой за честолюбцем, который только и мечтает о том, как добыть для себя корону. Ты не слышала, как они теперь стали называть его? Они зовут его Храброе Сердце, потому что он победил англичан. Они верят, что он совершил это ради них, хотя думал при этом только о самом себе.
— Отец доверял ему, Дункан. Он говорил, если кому и удастся объединить кланы и разбить англичан, то только Уильяму Уоллесу.
— Это доверие стоило ему жизни, как многим другим. Они все поддались обещаниям Уоллеса.
— Но он ничего не обещал кланам, Дункан. Ничего, кроме свободы.
— Верно, Гвеннет. Но что он хотел дать им? Или он лишь следующий, кто хочет использовать наш народ и сделать себя его предводителем? Глав кланов легко впечатлить, если говорить о свободе и ненависти к англичанам. Наш отец не был исключением. Он пожертвовал за это своей жизнью. Чтобы спасти обманщика, который предаст нас всех.
— Ты не можешь так говорить, Дункан. Отцу бы не понравилось это.
— И что? Бремя, которое он оставил, достаточно тяжело, даже без войны с Англией. Теперь, когда отца больше нет среди нас, я предводитель клана. Эта крепость и прилегающие к ней земли принадлежат мне.
— Но только пока ты преклоняешь свою голову перед английской короной, — задумчиво сказала Гвенн. — Отец знал это, и ему было больно присоединяться к англичанам и прислуживать им. Поэтому он примкнул к Уоллесу. Это он сделал ради нас, Дункан. Ради тебя и ради меня. Ради нас всех.
— Тогда он был глупцом, — жестко сказал Дункан.
— Брат! Не говори так!
— Молчи, баба! Я — новый хозяин замка Ратвен и говорю, что мне угодно. На собрании клана я открыто выскажусь, что я не доверяю Уоллесу. Он использует кланы, чтобы добыть себе корону; он хочет завоевать себе власть нашей кровью. Но я не буду беспрекословно следовать за ним, как это сделал наш отец. Только Роберт Брюс может стать королем. Он единственный, в чьих жилах течет кровь наследника короны. Только за ним одним я последую.
— Но Уоллес не выражает никаких претензий на корону.
— Это лишь пока. Но с каждой победой, которую он добудет, он станет более влиятельным. Уже объявлено, что он хочет пойти дальше на юг, чтобы напасть на англичан на их территории. Ты веришь, что человек, который осмеливается на такое, станет довольствоваться ролью вассала? Нет, Гвенн. Уоллес только притворяется, что хочет помочь Роберту. Уже скоро он скинет овечью шкуру, и под ней покажется волк.
— Почему ты так ополчился против Уоллеса, Дункан? Потому что отец доверял ему? Потому что он пожертвовал своей жизнью ради него? Или потому что ты в глубине души сомневаешься, что он принес бы такую жертву ради тебя?
— Молчи! — зарычал Дункан и отшатнулся от нее, как раненый зверь перед охотником. Слезы, которые он с трудом мог сдержать, теперь брызнули из глаз и полились по его щекам.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — заявил он. — Отец принял свое решение, я принимаю свое. И я говорю, что Уильям Уоллес — предатель, которого мы должны остерегаться. Я встану на сторону Роберта и сделаю все зависящее от меня, чтобы защитить его от Уоллеса.
— Но не существует никакой вражды между обоими. Уоллес стоит на стороне Роберта.
— Вопрос заключается в том, как долго, Гвенн, — возразил ее брат, и странный блеск мелькнул в его глазах. — Мир, который мы знали, вот-вот исчезнет. Грядет новое столетие, Гвенн, разве ты не чувствуешь? Союзники становятся предателями, предатели — союзниками. Уоллес должен одержать победу, если сумеет. Но в конце корону возложит себе на голову не он, а Роберт Брюс. Уж я-то позабочусь об этом изо всех сил. Клянусь смертью нашего отца…
Глава 10
Полночь. Рождающийся месяц стоял высоко над поросшими скудной растительностью холмами, погружая их в холодный, бледный свет. Даже дуновение ветерка не колыхало воздух, так что клубы тумана, будто окоченев, лежали в ложбинах.
Земля была безутешна и пуста. Ни одно дерево не протягивало своих веток к темному небу, только скудный вереск рос на серых склонах холмов. Землю избороздили глубокие трещины, которые делили редкую траву и придавали холмам вид, словно их покрыли гнойными ранами.
Казалось, ничто живое не обитало в этом уединенном месте. Однако они уже тысячелетия собирались здесь, на этом месте, скрывавшем таинственные силы.
Камни были выложены полукругом, большой квадрат из глыб, когда-то заботливо отесанных, теперь же покрытых мхом. Много лет назад они образовывали целый круг: тринадцать огромных камней, весивших по пять тонн каждый. Воспоминание о том, как их доставили на это место, уже давно кануло в забытье, но сознание своей силы они сохранили. Многие из камней обрушились, и большие массивные обломки скал лежали врассыпную вокруг магического круга.
Свое значение место также сохранило.
Столетия, прошедшие с тех пор, как возвели круг камней, не сумели изгнать силы, обитающие здесь, и сюда снова приходили те, кто поклонялся им.
Процессия, которая приближалась к каменному кругу, представляла собой жуткую картину. Закутанные в балахоны фигуры, шедшие по двое, с опущенными головами. Они были одеты в робы из темного материала, который становился почти невидимым при свете луны. Широко и легко ткань развевалась вокруг них, пока они шли к каменному кругу и напевали себе что-то тихо под нос, слышались слова языка, который мир забыл уже давным-давно, звуки из мрачных, языческих времен. Свет новой эры вышвырнул их, и все же они не были забыты; мрачные сердца вспомнили их и сохранили вплоть до настоящего времени. Они передавались от поколения к поколению и пережили столетия, а с ними и старую веру.
Предводитель сектантов скакал на белоснежном коне впереди своих людей. Как и они, он был одет в широкую робу, скрывающую его фигуру, однако его одежда была бледного белого цвета. Она сверкала при лунном свете и делала его посланником из другого, мистического мира.
Когда процессия достигла круга камней, пение изменило ритм и тональность. Еще буквально минуту назад подавленное и жалобное, теперь оно звучало настойчиво и требовательно.
Время ожидания близилось к концу.
Фигуры, которые натянули низко на лица капюшоны своих балахонов, разделились на площадке, окруженной камнями. При этом они двигались медленно и безжизненно, почти в трансе. Каждый знал свое место, знал свое значение в круге.
Предводитель направил белоснежного скакуна в центр круга, где стояла простая каменная глыба, которая в древние времена служила жертвенником. Темные пятна крови позволяли предположить, что он по-прежнему выполняет свое назначение.
Человек слез с коня, чья шкура матово поблескивала при лунном свете. Мелкими шагами он подошел к каменному столу и поднял руки. В мгновение ока пение стихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
— Отец доверял ему, Дункан. Он говорил, если кому и удастся объединить кланы и разбить англичан, то только Уильяму Уоллесу.
— Это доверие стоило ему жизни, как многим другим. Они все поддались обещаниям Уоллеса.
— Но он ничего не обещал кланам, Дункан. Ничего, кроме свободы.
— Верно, Гвеннет. Но что он хотел дать им? Или он лишь следующий, кто хочет использовать наш народ и сделать себя его предводителем? Глав кланов легко впечатлить, если говорить о свободе и ненависти к англичанам. Наш отец не был исключением. Он пожертвовал за это своей жизнью. Чтобы спасти обманщика, который предаст нас всех.
— Ты не можешь так говорить, Дункан. Отцу бы не понравилось это.
— И что? Бремя, которое он оставил, достаточно тяжело, даже без войны с Англией. Теперь, когда отца больше нет среди нас, я предводитель клана. Эта крепость и прилегающие к ней земли принадлежат мне.
— Но только пока ты преклоняешь свою голову перед английской короной, — задумчиво сказала Гвенн. — Отец знал это, и ему было больно присоединяться к англичанам и прислуживать им. Поэтому он примкнул к Уоллесу. Это он сделал ради нас, Дункан. Ради тебя и ради меня. Ради нас всех.
— Тогда он был глупцом, — жестко сказал Дункан.
— Брат! Не говори так!
— Молчи, баба! Я — новый хозяин замка Ратвен и говорю, что мне угодно. На собрании клана я открыто выскажусь, что я не доверяю Уоллесу. Он использует кланы, чтобы добыть себе корону; он хочет завоевать себе власть нашей кровью. Но я не буду беспрекословно следовать за ним, как это сделал наш отец. Только Роберт Брюс может стать королем. Он единственный, в чьих жилах течет кровь наследника короны. Только за ним одним я последую.
— Но Уоллес не выражает никаких претензий на корону.
— Это лишь пока. Но с каждой победой, которую он добудет, он станет более влиятельным. Уже объявлено, что он хочет пойти дальше на юг, чтобы напасть на англичан на их территории. Ты веришь, что человек, который осмеливается на такое, станет довольствоваться ролью вассала? Нет, Гвенн. Уоллес только притворяется, что хочет помочь Роберту. Уже скоро он скинет овечью шкуру, и под ней покажется волк.
— Почему ты так ополчился против Уоллеса, Дункан? Потому что отец доверял ему? Потому что он пожертвовал своей жизнью ради него? Или потому что ты в глубине души сомневаешься, что он принес бы такую жертву ради тебя?
— Молчи! — зарычал Дункан и отшатнулся от нее, как раненый зверь перед охотником. Слезы, которые он с трудом мог сдержать, теперь брызнули из глаз и полились по его щекам.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — заявил он. — Отец принял свое решение, я принимаю свое. И я говорю, что Уильям Уоллес — предатель, которого мы должны остерегаться. Я встану на сторону Роберта и сделаю все зависящее от меня, чтобы защитить его от Уоллеса.
— Но не существует никакой вражды между обоими. Уоллес стоит на стороне Роберта.
— Вопрос заключается в том, как долго, Гвенн, — возразил ее брат, и странный блеск мелькнул в его глазах. — Мир, который мы знали, вот-вот исчезнет. Грядет новое столетие, Гвенн, разве ты не чувствуешь? Союзники становятся предателями, предатели — союзниками. Уоллес должен одержать победу, если сумеет. Но в конце корону возложит себе на голову не он, а Роберт Брюс. Уж я-то позабочусь об этом изо всех сил. Клянусь смертью нашего отца…
Глава 10
Полночь. Рождающийся месяц стоял высоко над поросшими скудной растительностью холмами, погружая их в холодный, бледный свет. Даже дуновение ветерка не колыхало воздух, так что клубы тумана, будто окоченев, лежали в ложбинах.
Земля была безутешна и пуста. Ни одно дерево не протягивало своих веток к темному небу, только скудный вереск рос на серых склонах холмов. Землю избороздили глубокие трещины, которые делили редкую траву и придавали холмам вид, словно их покрыли гнойными ранами.
Казалось, ничто живое не обитало в этом уединенном месте. Однако они уже тысячелетия собирались здесь, на этом месте, скрывавшем таинственные силы.
Камни были выложены полукругом, большой квадрат из глыб, когда-то заботливо отесанных, теперь же покрытых мхом. Много лет назад они образовывали целый круг: тринадцать огромных камней, весивших по пять тонн каждый. Воспоминание о том, как их доставили на это место, уже давно кануло в забытье, но сознание своей силы они сохранили. Многие из камней обрушились, и большие массивные обломки скал лежали врассыпную вокруг магического круга.
Свое значение место также сохранило.
Столетия, прошедшие с тех пор, как возвели круг камней, не сумели изгнать силы, обитающие здесь, и сюда снова приходили те, кто поклонялся им.
Процессия, которая приближалась к каменному кругу, представляла собой жуткую картину. Закутанные в балахоны фигуры, шедшие по двое, с опущенными головами. Они были одеты в робы из темного материала, который становился почти невидимым при свете луны. Широко и легко ткань развевалась вокруг них, пока они шли к каменному кругу и напевали себе что-то тихо под нос, слышались слова языка, который мир забыл уже давным-давно, звуки из мрачных, языческих времен. Свет новой эры вышвырнул их, и все же они не были забыты; мрачные сердца вспомнили их и сохранили вплоть до настоящего времени. Они передавались от поколения к поколению и пережили столетия, а с ними и старую веру.
Предводитель сектантов скакал на белоснежном коне впереди своих людей. Как и они, он был одет в широкую робу, скрывающую его фигуру, однако его одежда была бледного белого цвета. Она сверкала при лунном свете и делала его посланником из другого, мистического мира.
Когда процессия достигла круга камней, пение изменило ритм и тональность. Еще буквально минуту назад подавленное и жалобное, теперь оно звучало настойчиво и требовательно.
Время ожидания близилось к концу.
Фигуры, которые натянули низко на лица капюшоны своих балахонов, разделились на площадке, окруженной камнями. При этом они двигались медленно и безжизненно, почти в трансе. Каждый знал свое место, знал свое значение в круге.
Предводитель направил белоснежного скакуна в центр круга, где стояла простая каменная глыба, которая в древние времена служила жертвенником. Темные пятна крови позволяли предположить, что он по-прежнему выполняет свое назначение.
Человек слез с коня, чья шкура матово поблескивала при лунном свете. Мелкими шагами он подошел к каменному столу и поднял руки. В мгновение ока пение стихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140