– Ваша рука теперь расслаблена, а вы спите, спите, спите... Вы глубоко спите. Вспоминайте. Вспоминайте. Вспоминайте Гуадалканал. Вспоминайте Гуадалканал. Вы можете вспомнить. Все. Вы можете вспомнить все. Вспоминайте Гуадалканал. Вы все ясно видите. Вы все помните, все до мельчайших подробностей. Расскажите мне вашу историю. Расскажите мне вашу историю, Нат.
Остров Гуадалканал
4 – 19 ноября 1942 года
1
Сквозь туман я мог различить его, остров. «Этот остров», как мы вскоре начали называть его. За красноватым закатным светом открывалась волшебная картина земли. Тихоокеанский рай, раскинувшийся перед нами, манил нас: на кобальтово-синих волнах плескалась сирена; зазывающие и дразнящие кокосовые пальмы танцевали на ветру грациозный танец.
Даже тогда мы знали, что нас обманывают. Но через месяц службы на Паго-Паго – этой неплодородной, гниющей, ничейной земле, которую мы стали называть «скалой» в честь Алькатраса, и в виду безрадостной перспективы, вырисовавшейся перед нами, – мы сами захотели проглотить приманку.
– Это похоже на Таити или на что-то вроде этого, – сказал Барни.
Как и я, он сидел, облокотившись о перекладину; морской бриз приятно обвевал наши лица. Мы и все остальные из Компании "Б", второго батальона, восьмого полка. Второй морской пехотной дивизии, были, как сельди в бочку, набиты в корабль Хиггинса – десантное судно без аппарелей. А это означало, что скоро мы будем валять дурака за чайником на берегу, переправившись туда бегом по морской пене.
– Не валяй дурака, – сказал я ему. – Это все треп.
– Да не треп это, – вмешался в разговор парень, сидящий рядом.
Мы все знали, что дразнящий нас тропический рай на самом деле был местом самых кровавых сражений на театре военных действий в Тихоокеанском регионе. Мы, бойцы Второй морской пехотной дивизии, должны были сменить на боевом посту Первую дивизию, которая принимала участие в военных действиях с начала прошлого августа. Ее задачей было сохранить и удержать за нами поле Хендерсона – наш единственный аэродром на острове, названный в память погибшего в Мидуэе корпусного пилота. В дивизии были большие потери в людях и технике, вызванные столкновениями с япошками. Первая дивизия выдержала воздушную атаку, морское десантирование и сражение в джунглях, которое изобиловало массовыми атаками и потерями со стороны обезумевших, пьяных, готовых к самоубийству япошек. Мы также слышали о малярии, дизентерии и тропической лихорадке, поражающей наших товарищей. Об этой болезни говорили, что она особенно страшна для раненых. Судя по слухам, заболев, мы не могли оставить театр военных действий до тех пор, пока температура не подскакивала выше ста двух градусов по Фаренгейту.
Здесь не получают почту. Словом, это была гребаная зеленая преисподняя.
Я взглянул на Барни – не первой молодости пса, попавшего в ад войны.
– Еще одна хорошенькая мясорубка, – сказал я.
– Semper fi, приятель, – сказал Барни, усмехаясь. На вид он был вполне спокоен. Но меня не проведешь.
Как и на мне, на нем были стальной, покрытый маскировочной раскраской шлем, тяжелая зеленая брезентовая куртка. На левом нагрудном кармане куртки была надпись, сделанная по трафарету: «Морская пехота США». На плетеном поясе для пистолета висели две фляги, нож, ручные гранаты, сумка для патронов и комплект для оказания первой помощи. Зеленые брезентовые брюки были засунуты в коричневые полотняные гетры, а поверх них завязывались высокие грубые ботинки – бундокеры. На воротнике – на счастье – была приделана бронзовая эмблема корпуса морской пехоты, с изображением земного шара и якоря. Тяжелый ранец на его спине, как и мой, несомненно, вмещал пончо, запасную пару носков, парадную форму, сухой паек, двадцать, или около того, комплектов боеприпасов для карабина, пару ручных гранат, таблетки соли, зубную щетку, пасту, электробритву и брезентовую флягу. У Барни также с собой были фотографии близких и его девушки, бумага для писем, ручка, чернила – в водонепроницаемых пакетах. У меня ничего такого не было. У меня не было семьи или девушки. Может быть, именно поэтому я, в свои тридцать шесть лет, находился сейчас на корабле Хиггинса, направляющемся к дразнящему песочному пляжу.
Еще в пути Барни впутал меня в неприятности. И порядочные, надо сказать.
Кстати, на заметку: Барни – это Барни Росс, боксер, ныне бывший боксер, обладатель титула чемпиона мира в легком и втором полусреднем весе. Мы вместе выросли в Вест-Сайде Чикаго. Наша детская дружба сохранилась, и по сути, все это дерьмо началось, когда седьмого декабря сорок первого года мы с ним сидели в отдельном кабинете за коктейлем в коктейль-баре Барни Росса напротив отеля «Моррисон».
Мы спорили с двумя спортивными журналистами о том, сможет ли Джо Льюис удержать корону тяжеловесов. Было включено радио – шла спортивная передача – и ведущий прервал ее для выпуска новостей, но все шумели так сильно, что не заметили этого. Бармен Бадди Голд подошел к нам и спросил:
– Так вы, ребята, не слышали, что случилось?
– Только не вздумай мне сказать, что Джо Льюис повредил руку на тренировке, – сказал Барни.
– Япошки бомбили Перл-Харбор.
Глаза Бадди округлились, как иллюминаторы у судна.
– О Господи, радио включено, вы что, не слушаете?!
– Что это за Перл-Харбор? – спросил Барни.
– Это на Гавайях, – ответил я. – Морская база или что-то в этом роде. Барни скорчил рожу.
– Япошки бомбили собственную гавань?
– Это наша гавань, schmuck, – ответил я.
– Уже не наша, – сказал Бадди Голд и мрачно удалился, протирая на ходу стакан.
С того самого времени, или сразу после того, как президент Рузвельт произнес свою речь о «позорном дне», Барни говорил только о том, чтобы записаться в армию.
– Это глупо, – говорил я ему, приводя Бог знает сколько аргументов по этому поводу, когда мы посиживали в его баре и пили пиво в отдельном кабинете.
– Так, значит, глупо защищать страну, которая была так добра ко мне?
– Пожалуйста, Барни. Не надо снова произносить свою речь о том, что ты «попал сюда из гетто, чтобы стать чемпионом». Ты не на открытии какого-нибудь чертового супермаркета ленточку перерезаешь. Дай мне передышку.
– Нат, – сказал он. – Ты меня разочаровываешь. Нат. Это я. Натан Геллер. Парень из Чикагского полицейского управления, занимающийся карманниками, и в то же время удачливый мелкий бизнесмен, имеющий детективное агентство из трех человек (одна из которых – секретарша) в здании, владельцем которого был тот самый экс-боксер, с которым я спорил. Фактически в нашем агентстве было уже два человека – мой младший помощник на следующей неделе отправлялся в армию.
– Мне кажется, – сказал я, – ты считаешь, что я тоже должен отправиться на войну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90