«Если мне придется выбирать: предать мою страну или предать друга, я надеюсь, что у меня хватит мужества предать страну»?
— Это сказал Форстер.
— Я с ним согласен.
Она спросила:
— Когда ты сможешь вернуться домой, Джон?
— Как только захочу. — Я пристально смотрел на нее. — Здесь оставаться незачем, не так ли?
Она опустила глаза. Я в первый раз видел ее такой. Потом она подняла руку, дотронулась до моего плеча и пробормотала:
— Извини.
— Конечно.
Джейн подняла глаза. Залитые слезами, они смотрели прямо, и она заговорила со спокойной решимостью:
— У меня есть долг. У меня есть звание, я дала клятву. В чем смысл всего этого, если я не выдержу первой же проверки?
— Значит, вот как?
Я отвернулся, огорченный, как вдруг она сказала:
— Но мы же все равно на одной стороне!
Я взглянул на нее.
— Разве нет? Британия и Австралия?
— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — То, что британское, — это британское, а австралийское — это тоже британское?
— Вовсе не это, а то, что у нас один и тот же союз! Мы вместе плаваем на судах, вместе летаем. Вот что.
— Но я не в твоем подчинении, пойми это!
От слез и следа не осталось, Джейн улыбалась, как обычно.
— Я стремлюсь заключить союз, вот что я стараюсь сделать.
Тебе нужна помощь: может быть, я смогу кое-чем тебе помочь. И в то же время стану тебе ближе, чем кто-либо другой.
— Это как ты пожелаешь.
Я почувствовал облегчение.
— Это как пожелаем мы оба, — сказала Джейн. — Я считаю, мы должны действовать вместе.
— Согласен. Вместе до конца. В таком случае решение принимаю я.
— Какое решение?
— Такое, чтобы все в открытую. И повторяю, решать буду я.
Она взглянула на меня и переменила тему, предоставив мне догадываться, согласна она со мной или нет.
— Эти листья, — сказала она, и я забыл обо всем остальном. — Что в них, как ты думаешь?
— Я не думаю, что в них что-то скрыто. Их роль — передавать сообщения.
— Ты думаешь, это все?
Мы проходили мимо холборнского полицейского поста. Я направился к «Линкольнс-Инн-Филдс», гостинице, которая прежде была элегантной и романтической, хотя в наши дни это вряд ли больше, чем ночлежка. Мы повернули направо и пошли вдоль ограды Грейс-Инн.
— Да, — ответил я. — Да, это все.
— Они тяжелые?
— Тяжеловатые, — сказал я. — Это же керамика. Они должны быть тяжелыми.
— Можно сказать, нормальные? Не слишком тяжелые и не слишком легкие? Ты в этом уверен?
— Да. А что?
Она остановилась и повернулась ко мне.
— Судя по тому, что ты мне рассказал, — а ты ведь прочитал его записи, — твой приятель Питеркин ничего особенного не замышлял, — сказала Джейн. — После того как сведения оказались у них, Питеркин тотчас ушел из гостиницы, спешно нашел молодого скульптора, который, очевидно, после угроз что-то для него сделал. После этого он контрабандой успешно провез свои листья плакучей березы мимо чрезвычайно сентиментального таможенника в Шереметьево. Хотя я слышала, что на службу, связанную с границей, берут отнюдь не сентиментальных. Тем не менее Питеркин проскользнул. Возможно, ему помогли две кроткие шотландские леди. — Она замолчала. — Нет, мой мальчик. Если эти листья не содержали чего-то или не маскировали что-то, тогда я Маргаретт ван дёр Алстер, прославленная голландка. Где он?
— Что именно?
— Лист, пока я не удушила тебя собственноручно.
— В «Пенте».
— Вези меня в «Пенту», — сказала Джейн. — Прямо сейчас.
Я открыл было рот, чтобы сказать: «С удовольствием», как Джейн добавила, покраснев:
— Я могла бы сказать это повежливей.
— Безусловно, могла. Ты могла бы сказать — давай вместе поедем в «Пенту».
— Ты хочешь, чтобы я разобралась с листом, который у тебя?
— Конечно.
Джейн подумала секунду, краска сошла с ее лица.
— Наверное, нас уже видели вместе. Если мы сейчас расстанемся, они, возможно, подумают, что это был просто обед. Послушай, оставь завтра лист у администратора в гостинице, а я позвоню туда и заберу его. Результат сообщу завтра вечером.
— А ты не сообщишь ее величеству прежде, чем мне?
— Нет. Спокойной ночи. — Она поцеловала меня в щеку и растаяла в ярком свете Хай-Холборн.
* * *
Я возвращался в «Пенту» на метро. На платформах и в поездах подвыпившие хулиганы ко всем приставали, некоторые эскалаторы не работали. Хитроу — неприятное место, и англичане частенько бывают неприятными людьми. Один из пренеприятнейших ожидал меня в фойе гостиницы. Тот, которого я знал как Руперта. Он, кажется, знал меня как Клоуза.
Он сидел на низком диванчике. Поднялся, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Клоуз, у вас есть двенадцать часов, чтобы покинуть страну.
— Думаю, вы хотите предъявить это вот постановление, — заметил я, указав на листок бумаги в его руке.
— Точно. — И он протянул его мне.
Я прочитал: «Канцелярия министерства внутренних дел. Вы предупреждены...», затем сунул листок в карман.
— В вашем распоряжении двенадцать часов, — повторил он. — Это означает...
— Полдень. Скажите, кто проследит, уехал ли я?
— Я, — ответил он. — Билет на «Квантас» в двенадцать пятнадцать.
— Желаю спокойной ночи, — сказал я. Поднялся в лифте в свою комнату, приготовил маленькую посылочку с листом, адресовав ее Джейн, и позвонил дежурному, чтобы он поднялся в номер.
Затем я лег на кровать. Я мог бы попросту разбить лист на кусочки, например, на твердом полу в ванной, и несомненно секрет был бы раскрыт. Но только для меня одного, а этого было мало. Я хотел, чтобы Джейн тоже была вовлечена в тайну Питеркина. Когда вы живете в Перте, а ваша девушка большую часть времени на другом конце планеты и вы не уверены, ваша ли она, надо использовать любую возможность почаще ее видеть. Кроме того, если в листе что-то спрятано, в чем я сильно сомневаюсь, тогда Джейн здесь, в Лондоне, с помощью военных или сотрудников разведки сможет заняться этим лучше, чем я. Перт для таких деяний не подходит. Солнце или дары моря — это да, разведывательные операции — вряд ли.
Телефонный звонок разбудил меня в семь. На другом конце провода был Руперт.
— Пора вставать! И поторопитесь. Вылет в двенадцать пятнадцать, а регистрация за два часа, — значит, в аэропорту надо быть в десять пятнадцать, да еще нужно туда добраться. Так что если хотите позавтракать...
Я выслушал его в угрюмом молчании, бросил телефонную трубку на рычаг и отправился в душ. Мне подали отличный завтрак, который Джейн и большинство австралийцев произносят как «стайк-нигз». Я с удовольствием поел, злорадно надеясь, что поджидающий меня Руперт голодает. Сборы заняли несколько минут. Потом я с полчаса размышлял, что спрятано в листе, который Джейн должна была забрать из гостиницы.
На нем маленькими буквами были написаны три слова: на одной стороне «толкай», а на другой — «тяни».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Это сказал Форстер.
— Я с ним согласен.
Она спросила:
— Когда ты сможешь вернуться домой, Джон?
— Как только захочу. — Я пристально смотрел на нее. — Здесь оставаться незачем, не так ли?
Она опустила глаза. Я в первый раз видел ее такой. Потом она подняла руку, дотронулась до моего плеча и пробормотала:
— Извини.
— Конечно.
Джейн подняла глаза. Залитые слезами, они смотрели прямо, и она заговорила со спокойной решимостью:
— У меня есть долг. У меня есть звание, я дала клятву. В чем смысл всего этого, если я не выдержу первой же проверки?
— Значит, вот как?
Я отвернулся, огорченный, как вдруг она сказала:
— Но мы же все равно на одной стороне!
Я взглянул на нее.
— Разве нет? Британия и Австралия?
— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — То, что британское, — это британское, а австралийское — это тоже британское?
— Вовсе не это, а то, что у нас один и тот же союз! Мы вместе плаваем на судах, вместе летаем. Вот что.
— Но я не в твоем подчинении, пойми это!
От слез и следа не осталось, Джейн улыбалась, как обычно.
— Я стремлюсь заключить союз, вот что я стараюсь сделать.
Тебе нужна помощь: может быть, я смогу кое-чем тебе помочь. И в то же время стану тебе ближе, чем кто-либо другой.
— Это как ты пожелаешь.
Я почувствовал облегчение.
— Это как пожелаем мы оба, — сказала Джейн. — Я считаю, мы должны действовать вместе.
— Согласен. Вместе до конца. В таком случае решение принимаю я.
— Какое решение?
— Такое, чтобы все в открытую. И повторяю, решать буду я.
Она взглянула на меня и переменила тему, предоставив мне догадываться, согласна она со мной или нет.
— Эти листья, — сказала она, и я забыл обо всем остальном. — Что в них, как ты думаешь?
— Я не думаю, что в них что-то скрыто. Их роль — передавать сообщения.
— Ты думаешь, это все?
Мы проходили мимо холборнского полицейского поста. Я направился к «Линкольнс-Инн-Филдс», гостинице, которая прежде была элегантной и романтической, хотя в наши дни это вряд ли больше, чем ночлежка. Мы повернули направо и пошли вдоль ограды Грейс-Инн.
— Да, — ответил я. — Да, это все.
— Они тяжелые?
— Тяжеловатые, — сказал я. — Это же керамика. Они должны быть тяжелыми.
— Можно сказать, нормальные? Не слишком тяжелые и не слишком легкие? Ты в этом уверен?
— Да. А что?
Она остановилась и повернулась ко мне.
— Судя по тому, что ты мне рассказал, — а ты ведь прочитал его записи, — твой приятель Питеркин ничего особенного не замышлял, — сказала Джейн. — После того как сведения оказались у них, Питеркин тотчас ушел из гостиницы, спешно нашел молодого скульптора, который, очевидно, после угроз что-то для него сделал. После этого он контрабандой успешно провез свои листья плакучей березы мимо чрезвычайно сентиментального таможенника в Шереметьево. Хотя я слышала, что на службу, связанную с границей, берут отнюдь не сентиментальных. Тем не менее Питеркин проскользнул. Возможно, ему помогли две кроткие шотландские леди. — Она замолчала. — Нет, мой мальчик. Если эти листья не содержали чего-то или не маскировали что-то, тогда я Маргаретт ван дёр Алстер, прославленная голландка. Где он?
— Что именно?
— Лист, пока я не удушила тебя собственноручно.
— В «Пенте».
— Вези меня в «Пенту», — сказала Джейн. — Прямо сейчас.
Я открыл было рот, чтобы сказать: «С удовольствием», как Джейн добавила, покраснев:
— Я могла бы сказать это повежливей.
— Безусловно, могла. Ты могла бы сказать — давай вместе поедем в «Пенту».
— Ты хочешь, чтобы я разобралась с листом, который у тебя?
— Конечно.
Джейн подумала секунду, краска сошла с ее лица.
— Наверное, нас уже видели вместе. Если мы сейчас расстанемся, они, возможно, подумают, что это был просто обед. Послушай, оставь завтра лист у администратора в гостинице, а я позвоню туда и заберу его. Результат сообщу завтра вечером.
— А ты не сообщишь ее величеству прежде, чем мне?
— Нет. Спокойной ночи. — Она поцеловала меня в щеку и растаяла в ярком свете Хай-Холборн.
* * *
Я возвращался в «Пенту» на метро. На платформах и в поездах подвыпившие хулиганы ко всем приставали, некоторые эскалаторы не работали. Хитроу — неприятное место, и англичане частенько бывают неприятными людьми. Один из пренеприятнейших ожидал меня в фойе гостиницы. Тот, которого я знал как Руперта. Он, кажется, знал меня как Клоуза.
Он сидел на низком диванчике. Поднялся, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
— Клоуз, у вас есть двенадцать часов, чтобы покинуть страну.
— Думаю, вы хотите предъявить это вот постановление, — заметил я, указав на листок бумаги в его руке.
— Точно. — И он протянул его мне.
Я прочитал: «Канцелярия министерства внутренних дел. Вы предупреждены...», затем сунул листок в карман.
— В вашем распоряжении двенадцать часов, — повторил он. — Это означает...
— Полдень. Скажите, кто проследит, уехал ли я?
— Я, — ответил он. — Билет на «Квантас» в двенадцать пятнадцать.
— Желаю спокойной ночи, — сказал я. Поднялся в лифте в свою комнату, приготовил маленькую посылочку с листом, адресовав ее Джейн, и позвонил дежурному, чтобы он поднялся в номер.
Затем я лег на кровать. Я мог бы попросту разбить лист на кусочки, например, на твердом полу в ванной, и несомненно секрет был бы раскрыт. Но только для меня одного, а этого было мало. Я хотел, чтобы Джейн тоже была вовлечена в тайну Питеркина. Когда вы живете в Перте, а ваша девушка большую часть времени на другом конце планеты и вы не уверены, ваша ли она, надо использовать любую возможность почаще ее видеть. Кроме того, если в листе что-то спрятано, в чем я сильно сомневаюсь, тогда Джейн здесь, в Лондоне, с помощью военных или сотрудников разведки сможет заняться этим лучше, чем я. Перт для таких деяний не подходит. Солнце или дары моря — это да, разведывательные операции — вряд ли.
Телефонный звонок разбудил меня в семь. На другом конце провода был Руперт.
— Пора вставать! И поторопитесь. Вылет в двенадцать пятнадцать, а регистрация за два часа, — значит, в аэропорту надо быть в десять пятнадцать, да еще нужно туда добраться. Так что если хотите позавтракать...
Я выслушал его в угрюмом молчании, бросил телефонную трубку на рычаг и отправился в душ. Мне подали отличный завтрак, который Джейн и большинство австралийцев произносят как «стайк-нигз». Я с удовольствием поел, злорадно надеясь, что поджидающий меня Руперт голодает. Сборы заняли несколько минут. Потом я с полчаса размышлял, что спрятано в листе, который Джейн должна была забрать из гостиницы.
На нем маленькими буквами были написаны три слова: на одной стороне «толкай», а на другой — «тяни».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59