Отчет психиатра я уже прочитал.
– Нет, я не об этом, сэр... Понимаете, после того, как он убил Стритона... Стритон – это охранник...
– Это произошло у вас на глазах?
– Да, сэр. Раш прикончил его одним ударом и просто стоял на месте. Ждал. Даже ухмылялся. Не произнес ни единого слова, но смотрел с вызовом: мол, ничего не боюсь, даже смерти. Понимаете, сэр, я участвовал в недавних боях во Фландрии. Мне случалось видеть такое выражение лица у немцев.
– Понимаю, что вы имеете в виду. Молодые прусские офицеры, да?
– Не только они, сэр.
– Но чаще всего именно они. Мне тоже случалось это видеть, и я никогда не мог этого понять. Очевидно, нечто кастовое.
– Политика – не моя специальность, сэр, – невозмутимо ответил Колвин. – Но по виду Раша можно было точно сказать: он готов был сразиться сразу с десятью противниками и по меньшей мере пятерых из них уложил бы на месте.
– Как вы думаете, может быть, он просто был разгорячен?
– Это был не приступ ярости, сэр. Стритона он убил весьма хладнокровно.
Уиллс снова взял в руки протокол допроса и зашелестел страницами. Потом сказал:
– Гитлер, Гиммлер, Гейдрих, Шелленберг. При этом Раш разочарован в фашизме. Озлоблен. Мечтает о самоубийстве. И мне во что бы то ни стало нужно вытянуть из него информацию, которой он располагает. Даже сейчас эти сведения могли бы спасти немало жизней. Есть какие-нибудь идеи?
Да, у Колвина была идея. Она пришла ему в голову только что, а Колвин не доверял идеям-скороспелкам. Он предпочитал обмозговать все и так и этак и только потом высказывать свое предложение вслух.
– По-моему, вы что-то придумали, – заметил Уиллс.
– А что, если в качестве награды мы предложим ему смерть? – сказал Колвин.
Вечером состоялась неофициальная встреча. Эти двое встречались довольно часто, хоть и нерегулярно. Обменивались информацией, пытались выведать друг у друга разные сведения. Паттерсон занимал какой-то малопонятный пост офицера связи между американским посольством и штабом Эйзенхауэра. У него был поистине неистощимый запас американского виски, к которому Уиллс проникся искренней симпатией. В двадцатые годы Паттерсон учился в Гейдельберге и в качестве воспоминаний о студенческих годах имел на щеке шрам от сабельного удара. Поболтав о том о сем, Уиллс не смог удержаться от искушения и очень осторожно упомянул о Раше. Сделал он это весьма деликатно, желая проверить, какова будет реакция американца.
– Некоторые из немцев еще чопорнее и неприступнее, чем остальные, – сказал Паттерсон. – Откуда ваш клиент?
– Из Восточной Пруссии.
– Так я и думал, – улыбнулся американец. – Значит, кое-что вы о нем все-таки знаете. А говорите, что из него не вытянешь ни слова.
– Да, кое-что о нем мы знаем.
– Стопроцентный нацист?
– Солдат. Происходит из военной семьи.
– Очень крутой?
– Очень.
Американец усмехнулся.
– Хотите, я взгляну на него?
– Да нет, не стоит.
Уиллс внезапно почувствовал усталость и мысленно выругал себя за неосторожность. Не следовало сообщать Паттерсону о существовании Раша.
– Ладно, забудьте о нем. Это не важно. Просто любопытная теоретическая проблема.
– Разумеется. А где вы его раздобыли?
– Так, случайно выудили, – осторожно заметил Уиллс, надеясь, что американец поймет его буквально: немца захватили где-то в море. Черт же дернул его проболтаться! Теперь увиливать бессмысленно – это лишь распалит любопытство Паттерсона.
– Как, вы сказали, его фамилия?
– Раш, – обреченно произнес Уиллс. – Но это действительно не важно. Давайте-ка лучше поговорим о докладе Шифа по Рурской области...
Придет кто-нибудь или нет? – недоумевал Раш. Может быть, семя все-таки не прижилось? Шли часы, а он по-прежнему торчал в камере один, совершенно голый, без еды, без воды. Чувствовал он себя весьма скверно. Неужели англичане не поняли, как много он знает?
В конце концов из невидимого динамика раздался голос:
– Вы чего-нибудь хотите?
Раш молчал.
– Ничего не хотите?
Ни слова в ответ.
– Может быть, мы можем договориться? – поинтересовался голос, и Раш внутренне возликовал.
Теперь можно и ответить.
– Мне не о чем с вами договариваться, – сказал он. – У вас нет ничего такого, в чем я бы нуждался.
– Сомневаюсь, – произнес голос. – У нас есть многое, что вам было бы очень кстати. Например, еда.
– Я хочу только умереть.
– Вам больше не из-за чего жить?
На этот вопрос можно не отвечать.
– Если вы и в самом деле хотите умереть, это можно устроить, – сказал голос.
– Так устройте.
– Вы ведь, наверное, хотите умереть как подобает солдату. По всей форме, с расстрельной командой и так далее?
– Мне хватит и пистолета.
– Хорошо. Пистолет, пустая комната, никакой спешки. Но заплатить за это придется дорого, гауптштурмфюрер. Вы готовы?
– Я не готов разговаривать с тем, кого я не вижу, – ответил Раш.
Он твердо знал, что у него один-единственный козырь – готовность умереть. Очень мало что можно сделать с человеком, желающим смерти, – на него не подействуешь ни угрозами, ни убеждением. Он может диктовать собственные условия. Существуют, конечно, и пытки, но Раш сомневался, что англичане умеют их применять.
– Вы убили одного из наших людей, – заметил голос. – Не хочется предоставлять вам еще одну возможность.
– Как хотите.
– Вы дадите честное слово?
– А вы ему поверите?
Говорить нужно обязательно с глазу на глаз, иначе ничего не получится.
Потом вновь наступило молчание, длившееся часа два. Молчание нарушил тот же голос:
– Дверь открыта, гауптштурмфюрер. Выходите в коридор, поверните направо, там увидите еще одну раскрытую дверь. Войдите туда и закройте дверь за собой.
– Зачем я буду это делать?
– Вы ведь хотите, чтобы у нас состоялся настоящий разговор?
Раш вошел в указанную комнату и увидел, что она перегорожена надвое проволочной сеткой. Немец сел на стул, огляделся по сторонам. В камере пахло свежим деревом. Отлично, подумал Раш. Они оборудовали эту комнату специально для разговора со мной.
В противоположной стене открылась дверь, и вошел тот же мужчина, которого Раш впервые увидел в Дублине. Мужчина сел за маленький столик по другую сторону проволочной сетки. Держался он довольно неуверенно.
– Женевская конвенция требует, чтобы я назвал вам свое имя, звание, порядковый номер. И больше ничего, – ответил Раш.
– Это относится к военнопленным, – ответил Колвин. – Вы же не военнопленный. Вы участвовали в преступном заговоре с целью шантажа. Попросту говоря, занимались вымогательством.
– Я находился на нейтральной территории, откуда меня насильно вывезли вооруженные представители воюющей державы, – холодно произнес Раш. – Так что не будем навешивать друг на друга ярлыки.
Мужчина кивнул:
– Хорошо, значит, мы с вами на равных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Нет, я не об этом, сэр... Понимаете, после того, как он убил Стритона... Стритон – это охранник...
– Это произошло у вас на глазах?
– Да, сэр. Раш прикончил его одним ударом и просто стоял на месте. Ждал. Даже ухмылялся. Не произнес ни единого слова, но смотрел с вызовом: мол, ничего не боюсь, даже смерти. Понимаете, сэр, я участвовал в недавних боях во Фландрии. Мне случалось видеть такое выражение лица у немцев.
– Понимаю, что вы имеете в виду. Молодые прусские офицеры, да?
– Не только они, сэр.
– Но чаще всего именно они. Мне тоже случалось это видеть, и я никогда не мог этого понять. Очевидно, нечто кастовое.
– Политика – не моя специальность, сэр, – невозмутимо ответил Колвин. – Но по виду Раша можно было точно сказать: он готов был сразиться сразу с десятью противниками и по меньшей мере пятерых из них уложил бы на месте.
– Как вы думаете, может быть, он просто был разгорячен?
– Это был не приступ ярости, сэр. Стритона он убил весьма хладнокровно.
Уиллс снова взял в руки протокол допроса и зашелестел страницами. Потом сказал:
– Гитлер, Гиммлер, Гейдрих, Шелленберг. При этом Раш разочарован в фашизме. Озлоблен. Мечтает о самоубийстве. И мне во что бы то ни стало нужно вытянуть из него информацию, которой он располагает. Даже сейчас эти сведения могли бы спасти немало жизней. Есть какие-нибудь идеи?
Да, у Колвина была идея. Она пришла ему в голову только что, а Колвин не доверял идеям-скороспелкам. Он предпочитал обмозговать все и так и этак и только потом высказывать свое предложение вслух.
– По-моему, вы что-то придумали, – заметил Уиллс.
– А что, если в качестве награды мы предложим ему смерть? – сказал Колвин.
Вечером состоялась неофициальная встреча. Эти двое встречались довольно часто, хоть и нерегулярно. Обменивались информацией, пытались выведать друг у друга разные сведения. Паттерсон занимал какой-то малопонятный пост офицера связи между американским посольством и штабом Эйзенхауэра. У него был поистине неистощимый запас американского виски, к которому Уиллс проникся искренней симпатией. В двадцатые годы Паттерсон учился в Гейдельберге и в качестве воспоминаний о студенческих годах имел на щеке шрам от сабельного удара. Поболтав о том о сем, Уиллс не смог удержаться от искушения и очень осторожно упомянул о Раше. Сделал он это весьма деликатно, желая проверить, какова будет реакция американца.
– Некоторые из немцев еще чопорнее и неприступнее, чем остальные, – сказал Паттерсон. – Откуда ваш клиент?
– Из Восточной Пруссии.
– Так я и думал, – улыбнулся американец. – Значит, кое-что вы о нем все-таки знаете. А говорите, что из него не вытянешь ни слова.
– Да, кое-что о нем мы знаем.
– Стопроцентный нацист?
– Солдат. Происходит из военной семьи.
– Очень крутой?
– Очень.
Американец усмехнулся.
– Хотите, я взгляну на него?
– Да нет, не стоит.
Уиллс внезапно почувствовал усталость и мысленно выругал себя за неосторожность. Не следовало сообщать Паттерсону о существовании Раша.
– Ладно, забудьте о нем. Это не важно. Просто любопытная теоретическая проблема.
– Разумеется. А где вы его раздобыли?
– Так, случайно выудили, – осторожно заметил Уиллс, надеясь, что американец поймет его буквально: немца захватили где-то в море. Черт же дернул его проболтаться! Теперь увиливать бессмысленно – это лишь распалит любопытство Паттерсона.
– Как, вы сказали, его фамилия?
– Раш, – обреченно произнес Уиллс. – Но это действительно не важно. Давайте-ка лучше поговорим о докладе Шифа по Рурской области...
Придет кто-нибудь или нет? – недоумевал Раш. Может быть, семя все-таки не прижилось? Шли часы, а он по-прежнему торчал в камере один, совершенно голый, без еды, без воды. Чувствовал он себя весьма скверно. Неужели англичане не поняли, как много он знает?
В конце концов из невидимого динамика раздался голос:
– Вы чего-нибудь хотите?
Раш молчал.
– Ничего не хотите?
Ни слова в ответ.
– Может быть, мы можем договориться? – поинтересовался голос, и Раш внутренне возликовал.
Теперь можно и ответить.
– Мне не о чем с вами договариваться, – сказал он. – У вас нет ничего такого, в чем я бы нуждался.
– Сомневаюсь, – произнес голос. – У нас есть многое, что вам было бы очень кстати. Например, еда.
– Я хочу только умереть.
– Вам больше не из-за чего жить?
На этот вопрос можно не отвечать.
– Если вы и в самом деле хотите умереть, это можно устроить, – сказал голос.
– Так устройте.
– Вы ведь, наверное, хотите умереть как подобает солдату. По всей форме, с расстрельной командой и так далее?
– Мне хватит и пистолета.
– Хорошо. Пистолет, пустая комната, никакой спешки. Но заплатить за это придется дорого, гауптштурмфюрер. Вы готовы?
– Я не готов разговаривать с тем, кого я не вижу, – ответил Раш.
Он твердо знал, что у него один-единственный козырь – готовность умереть. Очень мало что можно сделать с человеком, желающим смерти, – на него не подействуешь ни угрозами, ни убеждением. Он может диктовать собственные условия. Существуют, конечно, и пытки, но Раш сомневался, что англичане умеют их применять.
– Вы убили одного из наших людей, – заметил голос. – Не хочется предоставлять вам еще одну возможность.
– Как хотите.
– Вы дадите честное слово?
– А вы ему поверите?
Говорить нужно обязательно с глазу на глаз, иначе ничего не получится.
Потом вновь наступило молчание, длившееся часа два. Молчание нарушил тот же голос:
– Дверь открыта, гауптштурмфюрер. Выходите в коридор, поверните направо, там увидите еще одну раскрытую дверь. Войдите туда и закройте дверь за собой.
– Зачем я буду это делать?
– Вы ведь хотите, чтобы у нас состоялся настоящий разговор?
Раш вошел в указанную комнату и увидел, что она перегорожена надвое проволочной сеткой. Немец сел на стул, огляделся по сторонам. В камере пахло свежим деревом. Отлично, подумал Раш. Они оборудовали эту комнату специально для разговора со мной.
В противоположной стене открылась дверь, и вошел тот же мужчина, которого Раш впервые увидел в Дублине. Мужчина сел за маленький столик по другую сторону проволочной сетки. Держался он довольно неуверенно.
– Женевская конвенция требует, чтобы я назвал вам свое имя, звание, порядковый номер. И больше ничего, – ответил Раш.
– Это относится к военнопленным, – ответил Колвин. – Вы же не военнопленный. Вы участвовали в преступном заговоре с целью шантажа. Попросту говоря, занимались вымогательством.
– Я находился на нейтральной территории, откуда меня насильно вывезли вооруженные представители воюющей державы, – холодно произнес Раш. – Так что не будем навешивать друг на друга ярлыки.
Мужчина кивнул:
– Хорошо, значит, мы с вами на равных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78