Хенсону удалось договориться просто потому, что он выдал себя с девушкой за участников торгов, которым необходимо обсудить ценовое предложение.
Эсфирь, одетая в плотно облегающие черные брюки и коричневое кожаное пальто, выглядела так, словно прибыла прямиком из аэропорта. С ней был кожаный портфель на длинном ремешке, перекинутом через плечо. Когда девушка вошла внутрь, в глаза Хенсону бросилось ее напряжение: стоило только захлопнуть дверь, как она резко повернулась, словно ждала нападения.
– Что случилось? – спросил он.
На секунду ему почудилось, будто ей кто-то угрожал и она ждет появления друзей Манфреда Штока.
Эсфирь упала в кресло и сбросила портфель на пол:
– Почитай.
Она расстегнула латунные замки и выложила на столик какую-то книгу в потертом матерчатом переплете. По своему размеру книга напоминала типичное массовое издание. Никаких надписей ни на корешке, ни на обложке, из-под которой выглядывали какие-то надорванные бумажки. Чтобы книга не рассыпалась, ее стягивала резиновая лента, заодно прижимавшая некий конверт. Эсфирь вытащила его и протянула Хенсону.
– Что это? – спросил он.
– Читай, – повторила девушка.
На конверте шла надпись, сделанная наклонным почерком: «Прошу, ПОЖАЛУЙСТА, прочти это!»
Хенсон недоуменно взглянул на Эсфирь.
– Читай же!
«Я знаю, ты меня ненавидишь, и с этим ничего не поделаешь, что бы я ни говорил. Но, прежде чем я умру, ты должна все узнать. Не ради меня. Ради тебя самой. Пожалуйста, прочти то, что я подготовил. Я бы и сам тебе все рассказал, если бы только ты приехала. Нет, я тебя не виню, хотя и приходится теперь пересылать эти записи по почте. Времени у меня осталось очень мало. Рак почти добрался до сердца. Врачи говорят, мне нужно в больницу, но я не хочу умирать там и поэтому остался дома. Я знаю, что никогда тебя не увижу. Что же, поделом. А самому себе я никогда не врал».
– Слушай, это же от твоего отца…
Эсфирь хотела было что-то ответить, но поперек горла встал комок, так что она просто кивнула, закусив губу. Хенсон подвинул стул, чтобы на бумагу падало больше света.
«Раз у меня осталось всего-то несколько дней или в лучшем случае пара недель, я вот-вот должен дать начало целой цепи событий. Вместо того чтобы вручить тебе этот дневник, так сказать, лично, я решил послать его по почте. Сразу после этого надо будет кое-кому позвонить и закончить наконец с делом, тянущимся полсотни лет. Жирная сволочь изрядно удивится, когда узнает, что я все-таки выжил. Надеюсь, он от такой новости сдохнет на месте. Впрочем, главное здесь, чтобы на свет выплыли те вещи, о которых ты узнаешь из моего дневника. Я уверен, что ты примешь правильное решение».
– «Жирная сволочь» – это, должно быть, Турн, – заметил Хенсон. – Телефонная распечатка этот звонок подтверждает.
– Значит, потом Турн сообщил Манфреду Штоку.
– А тот прислал своего сынка-головореза.
– О, если б только я приехала пораньше… – Эсфирь закрыла лицо руками.
«В дневнике ты найдешь полное объяснение моего поведения, из-за которого твоя мать, лучшая из женщин, когда-либо созданных Господом Богом, горько страдала. Понимаешь, в ту пору я думал, что это выше моих сил – позволить так мучиться вам обеим. Ведь они могли убить твою маму. Могли убить и тебя, просто в отместку мне. Эти типы способны на все. Как еврейка, ты должна понимать это лучше кого бы то ни было. Ты знаешь, что они всегда рядом, прячутся в толпе, выдавая себя за нормальных людей.
Мне хочется рассказать так много, но – увы, ничего не выйдет. Даже если бы ты была здесь, мое сердце настолько переполнено раскаянием, воспоминаниями и чувствами, что и тысяча лет разговоров не облегчат мне душу. Какой же прелестной малышкой ты была, о моя Эсфирь! Я знал, что ты превратишься в красавицу. Я помню, как держал тебя на руках и пытался представить, какой женщиной ты станешь. Конечно, как Роза. Даже вся та жестокость, что выпала на долю твоей матери в жизни, не смогла стереть ее красоту. Ничто не смогло ее похитить. А какой сильной она была! Какой сильной! Никто и ничто не способно ее сломить. И все же… все же потом мне пришлось отослать вас обеих. Я страдал. Днем и ночью, во сне и наяву – я страдал, но знал, что и мне надо быть таким же сильным. Сильным, как моя Роза. Таким же сильным, какой станет моя дочь, когда вырастет.
Ты, может быть, ненавидишь меня за эти слова, но я все равно люблю вас обеих. Люблю ничуть не меньше, чем в тот день, когда вы уехали. Может быть, даже больше. Не знаю, веришь ли ты или нет, но это правда. Я знаю, что наделал страшных ошибок и плохо справился с делом, однако все-таки сумел удержать их подальше от вас. Да, моя принцесса, не повезло тебе с отцом, так что теперь я сделаю все, чтобы хоть как-то это исправить. Потому что я знаю, как повезло мне с дочерью, пусть даже ты была рядом лишь несколько месяцев».
Сначала он подписался «Твой отец», потом перечеркнул оба слова и поставил просто «Сэмюель Мейер».
– Ничего себе… – негромко сказал Хенсон. – Ты где это раздобыла? И когда? Ты уверена, что это от него?
– Уверена, – тяжело вздохнув, ответила девушка. – По дневнику видно.
– Да, но как он к тебе попал? По почте прислали? А почему так долго шло?
Эсфирь смахнула с лица прядь волос.
– Пока я не позвонила из аэропорта, отец не знал, что я еду. Он уже выслал дневник на имя Розы Горен. Его доставили в дом престарелых, и там, наверное, кто-то из персонала просто положил пакет в шкаф. Мать умерла через шесть недель после моего возвращения из Амстердама. Все ее вещи собрали в коробку, а я… в общем, я никак не могла себя заставить туда зайти. Несколько месяцев. У нее ведь ничего не было с собой. Только… – здесь Эсфирь опять вздохнула, – только маленькая стеклянная лошадка, но кто-то ее забрал себе, так что в больнице оставалась одна моя фотография и немного вещей. Я чуть было не отдала всю коробку. Открыла ее в самый последний момент.
Хенсон кивнул, вернул письмо на столик и обеими руками легонько сжал плечи Эсфирь. Она накрыла ладонями его пальцы. Девушка просто сидела и безмолвно, сухими невидящими глазами смотрела себе на колени.
– А дневник можно почитать? – мягко спросил Хенсон.
– Да это даже не дневник. Он просто написал о своей жизни сразу после приезда в Америку. А ближе к концу кое-что туда добавил.
Продолжая стискивать Мартину пальцы, Эсфирь рассказала историю своего отца.
Сэмюель Мейер родился в Меце, в семье повара. Свою юность Сэмюель провел в Рейнланде, который в ту пору был оккупирован Францией. Эта местность служила постоянным яблоком раздора между соседними странами, однако семейство Мейеров не уехало даже после того, как регион вновь забрала себе Германия. В конечном итоге нацисты начали охоту за евреями и их собственностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Эсфирь, одетая в плотно облегающие черные брюки и коричневое кожаное пальто, выглядела так, словно прибыла прямиком из аэропорта. С ней был кожаный портфель на длинном ремешке, перекинутом через плечо. Когда девушка вошла внутрь, в глаза Хенсону бросилось ее напряжение: стоило только захлопнуть дверь, как она резко повернулась, словно ждала нападения.
– Что случилось? – спросил он.
На секунду ему почудилось, будто ей кто-то угрожал и она ждет появления друзей Манфреда Штока.
Эсфирь упала в кресло и сбросила портфель на пол:
– Почитай.
Она расстегнула латунные замки и выложила на столик какую-то книгу в потертом матерчатом переплете. По своему размеру книга напоминала типичное массовое издание. Никаких надписей ни на корешке, ни на обложке, из-под которой выглядывали какие-то надорванные бумажки. Чтобы книга не рассыпалась, ее стягивала резиновая лента, заодно прижимавшая некий конверт. Эсфирь вытащила его и протянула Хенсону.
– Что это? – спросил он.
– Читай, – повторила девушка.
На конверте шла надпись, сделанная наклонным почерком: «Прошу, ПОЖАЛУЙСТА, прочти это!»
Хенсон недоуменно взглянул на Эсфирь.
– Читай же!
«Я знаю, ты меня ненавидишь, и с этим ничего не поделаешь, что бы я ни говорил. Но, прежде чем я умру, ты должна все узнать. Не ради меня. Ради тебя самой. Пожалуйста, прочти то, что я подготовил. Я бы и сам тебе все рассказал, если бы только ты приехала. Нет, я тебя не виню, хотя и приходится теперь пересылать эти записи по почте. Времени у меня осталось очень мало. Рак почти добрался до сердца. Врачи говорят, мне нужно в больницу, но я не хочу умирать там и поэтому остался дома. Я знаю, что никогда тебя не увижу. Что же, поделом. А самому себе я никогда не врал».
– Слушай, это же от твоего отца…
Эсфирь хотела было что-то ответить, но поперек горла встал комок, так что она просто кивнула, закусив губу. Хенсон подвинул стул, чтобы на бумагу падало больше света.
«Раз у меня осталось всего-то несколько дней или в лучшем случае пара недель, я вот-вот должен дать начало целой цепи событий. Вместо того чтобы вручить тебе этот дневник, так сказать, лично, я решил послать его по почте. Сразу после этого надо будет кое-кому позвонить и закончить наконец с делом, тянущимся полсотни лет. Жирная сволочь изрядно удивится, когда узнает, что я все-таки выжил. Надеюсь, он от такой новости сдохнет на месте. Впрочем, главное здесь, чтобы на свет выплыли те вещи, о которых ты узнаешь из моего дневника. Я уверен, что ты примешь правильное решение».
– «Жирная сволочь» – это, должно быть, Турн, – заметил Хенсон. – Телефонная распечатка этот звонок подтверждает.
– Значит, потом Турн сообщил Манфреду Штоку.
– А тот прислал своего сынка-головореза.
– О, если б только я приехала пораньше… – Эсфирь закрыла лицо руками.
«В дневнике ты найдешь полное объяснение моего поведения, из-за которого твоя мать, лучшая из женщин, когда-либо созданных Господом Богом, горько страдала. Понимаешь, в ту пору я думал, что это выше моих сил – позволить так мучиться вам обеим. Ведь они могли убить твою маму. Могли убить и тебя, просто в отместку мне. Эти типы способны на все. Как еврейка, ты должна понимать это лучше кого бы то ни было. Ты знаешь, что они всегда рядом, прячутся в толпе, выдавая себя за нормальных людей.
Мне хочется рассказать так много, но – увы, ничего не выйдет. Даже если бы ты была здесь, мое сердце настолько переполнено раскаянием, воспоминаниями и чувствами, что и тысяча лет разговоров не облегчат мне душу. Какой же прелестной малышкой ты была, о моя Эсфирь! Я знал, что ты превратишься в красавицу. Я помню, как держал тебя на руках и пытался представить, какой женщиной ты станешь. Конечно, как Роза. Даже вся та жестокость, что выпала на долю твоей матери в жизни, не смогла стереть ее красоту. Ничто не смогло ее похитить. А какой сильной она была! Какой сильной! Никто и ничто не способно ее сломить. И все же… все же потом мне пришлось отослать вас обеих. Я страдал. Днем и ночью, во сне и наяву – я страдал, но знал, что и мне надо быть таким же сильным. Сильным, как моя Роза. Таким же сильным, какой станет моя дочь, когда вырастет.
Ты, может быть, ненавидишь меня за эти слова, но я все равно люблю вас обеих. Люблю ничуть не меньше, чем в тот день, когда вы уехали. Может быть, даже больше. Не знаю, веришь ли ты или нет, но это правда. Я знаю, что наделал страшных ошибок и плохо справился с делом, однако все-таки сумел удержать их подальше от вас. Да, моя принцесса, не повезло тебе с отцом, так что теперь я сделаю все, чтобы хоть как-то это исправить. Потому что я знаю, как повезло мне с дочерью, пусть даже ты была рядом лишь несколько месяцев».
Сначала он подписался «Твой отец», потом перечеркнул оба слова и поставил просто «Сэмюель Мейер».
– Ничего себе… – негромко сказал Хенсон. – Ты где это раздобыла? И когда? Ты уверена, что это от него?
– Уверена, – тяжело вздохнув, ответила девушка. – По дневнику видно.
– Да, но как он к тебе попал? По почте прислали? А почему так долго шло?
Эсфирь смахнула с лица прядь волос.
– Пока я не позвонила из аэропорта, отец не знал, что я еду. Он уже выслал дневник на имя Розы Горен. Его доставили в дом престарелых, и там, наверное, кто-то из персонала просто положил пакет в шкаф. Мать умерла через шесть недель после моего возвращения из Амстердама. Все ее вещи собрали в коробку, а я… в общем, я никак не могла себя заставить туда зайти. Несколько месяцев. У нее ведь ничего не было с собой. Только… – здесь Эсфирь опять вздохнула, – только маленькая стеклянная лошадка, но кто-то ее забрал себе, так что в больнице оставалась одна моя фотография и немного вещей. Я чуть было не отдала всю коробку. Открыла ее в самый последний момент.
Хенсон кивнул, вернул письмо на столик и обеими руками легонько сжал плечи Эсфирь. Она накрыла ладонями его пальцы. Девушка просто сидела и безмолвно, сухими невидящими глазами смотрела себе на колени.
– А дневник можно почитать? – мягко спросил Хенсон.
– Да это даже не дневник. Он просто написал о своей жизни сразу после приезда в Америку. А ближе к концу кое-что туда добавил.
Продолжая стискивать Мартину пальцы, Эсфирь рассказала историю своего отца.
Сэмюель Мейер родился в Меце, в семье повара. Свою юность Сэмюель провел в Рейнланде, который в ту пору был оккупирован Францией. Эта местность служила постоянным яблоком раздора между соседними странами, однако семейство Мейеров не уехало даже после того, как регион вновь забрала себе Германия. В конечном итоге нацисты начали охоту за евреями и их собственностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68