Ни одно из правительств не станет интересоваться никчемной фальшивкой, выдаваемой за вещицу, похищенную во время холокоста. А коли так, то есть шансы, что им никогда не удастся найти ответ на два любопытных вопроса. Как именно картина оказалась на чердаке в Чикаго? И был ли Сэмюель Мейер нацистом по имени Стефан Мейербер?
Они уже собирались покинуть ресторан, когда появился Жолие.
– Куда вы подевались? – с ходу спросил он. – Я вам названиваю часами напролет.
– Да вот, прихватил не тот мобильник.
– Турн всем сделал ручкой.
– Это как понимать?
– Пф-ф! Испарился. Ушел дымом. Исчез. – Жолие сунул руку в карман и извлек оттуда листок с монограммой. – Вот что ждало членов комиссии, когда они собрались сегодня утром.
Хенсон развернул записку. «Madame et messieurs, rien que vous ferez ne changera pas mon jugement. Adieu ». Он показал ее Эсфири.
– «Что бы вы ни делали, это не изменит моего вердикта. Прощайте». Хм-м, как ты думаешь, что бы это могло значить?
– Такое впечатление, он писал гусиным пером, – заметила она, потирая бумагу между указательным и большим пальцами.
– Не просто «мое мнение», а «вердикт»! – возмутился Жолие. – Это просто оскорбительно! Можно подумать, все эксперты – болваны! Они потом еще целый час дулись и жаловались друг другу. Вот помяните мои слова, они сделают все, чтобы доказать его неправоту.
– Вы хотите сказать, его поступок может повлиять на решение комиссии?
– Знаете, Балеара так разъярился, что чуть было не предложил считать картину фальшивкой с ходу, без дальнейшей экспертизы! – воскликнул Жолие. – А впрочем, нет. Эти милые люди держатся за свою репутацию. Не думаю, что они сделают какие-то безрассудные шаги просто назло Турну.
– А куда он сам подевался? – спросила Эсфирь.
– У нас есть лишь его адрес в Амстердаме. Я туда съездил, но дверь никто не открыл.
– Поехали вместе, – решительно предложила девушка.
– М-м, это несколько далековато. А потом, кое-кто из членов комиссии должен мне звонить… – ответил Жолие. – Они все еще работают.
– Все равно поехали, – сказал Хенсон. – Или просто дай адрес. Жаль только, мы не говорим по-голландски.
– Ну хорошо, я скажу в гостинице, чтобы они записывали сообщения на мое имя, – согласился Жолие. – Вы думаете, с ним что-то приключилось?
– Если так, то поделом ему, – мрачно заметила Эсфирь.
– Ой! – испугался Жолие.
Француз вел машину почти столь же безрассудно, как и девушка, хотя мысли Хенсона в данный момент были заняты совсем другим. Побег Турна действительно беспокоит, но почему? Может, это его очередная нахальная выходка, и все? Или же в его нацистском прошлом было нечто такое, что они могли вот-вот раскопать, а потому Турн просто испугался? Да, но как он узнал об этом? Ему кто-то позвонил из Бекберга? Или, скажем, дело просто в том, что портрет Ван Гога – фальшивка, которую он изготовил собственными руками? Но зачем тогда с самого начала объявлять о его подлинности? Ведь никто бы об этом не узнал…
Дом, в котором жил Турн, на поверку оказался скромным кирпичным зданием, где на первом этаже помещалась часовая мастерская. Жолие пальцем показал на темное окно вверху.
– Его квартира на втором этаже.
– Он все время взбирается по лестницам? – удивился Хенсон.
– Да нет, это просто pied-a-terre, временное пристанище, – сказал Жолие. – У него еще есть загородный дом, может, даже не один.
Возле витрины мастерской, наглухо закрытой стальными жалюзи, виднелась черная дверь. На ней в небольшой латунной рамке помещалась пластиковая карточка с надписью «Турн». Хенсон надавил на кнопку звонка и так подождал чуть ли не с минуту. Звук оказался достаточно громким, чтобы его можно было слышать даже с улицы.
– А интересно, какой модели у него замок… – задумчиво произнесла Эсфирь.
Хенсон быстро оглядел улицу в обе стороны.
– Ты шутишь?!
Девушка нагнулась и пригляделась поближе. Потом подмигнула Мартину.
– О, только не это… – простонал тот. – Не хватало еще…
– Если хочешь, обожди в машине.
– На углу есть бар, – добавил Жолие.
– И ты туда же?
– Ну, кому-то же надо стоять – как там у вас это называется? – в общем, смотреть, не идет ли кто. Я правильно понимаю?
– Мартин, у тебя такой вид, что один стаканчик явно не помешает, – сказала Эсфирь, расстегивая молнию на боковом кармашке своей сумочки. – Ну?
Хенсон опять оглядел улицу в обе стороны и сказал:
– Я не собираюсь отсиживаться в каком-то там баре.
– Вот это да! – тем временем восхищался Жолие. – Мне еще не приходилось видеть, как работают отмычкой!
Эсфирь вытащила связку ключей. На первый взгляд ничто не отличало их от миллионов других подобных связок. Более того, их можно было пропустить через рентгеновский аппарат в аэропорту, и даже натренированный глаз не смог бы с ходу понять, что кое-какие ключи в действительности распадались на комплект хитроумных отмычек. Девушка принялась за дело, пока Хенсон энергично озирался по сторонам.
– Знаешь что, постарался бы ты не выглядеть таким шкодливым, – посоветовал ему Жолие.
– С ума сойти, – сказал Хенсон, когда тяжелая дверь приветливо распахнулась.
– А, пустяки, – беспечно отозвалась Эсфирь. – И даже сигнализации нет.
– О боже милосердный, – ахнул Жолие, округляя глаза.
– А вы разве не заметили? – подмигнула ему Эсфирь.
– Ладно, теперь посмотрим, дома ли наш толстяк, – сказал Хенсон.
– А я-то думал, что ты должен стоять на улице и присматривать за всем, – удивился Жолие.
– Нельзя ли как-то побыстрее? – нахмурился Хенсон.
Жолие заколебался.
– Может, мне не следует нарушать неприкосновенность жилища великого человека…
– Ну, тогда ты стой на улице, – решил Хенсон. – Подумаешь, дело какое… А если кто-то начнет интересоваться, то дверь уже была открытой, ясно?
Эсфирь пошарила по стене и отыскала старомодный поворотный выключатель. Узенькая прихожая уходила в глубь дома только на пару метров. За ней виднелась лестница, ведущая к столь же небольшой площадке наверху, освещенной крошечной лампочкой. Они поднялись по ступенькам, попутно размышляя, каким образом тяжеловесный инвалид мог бы взбираться со своими тростями в таком узком месте. Дверь на втором этаже была покрыта красным лаком и имела замок, с которым Эсфирь разделалась едва ли за десять-пятнадцать секунд.
– Ты уверена, что не перепутала жизненное призвание? – спросил Хенсон.
– Я все делаю в меру необходимости, – ответила она.
– Доктор Ту-урн! Э-эй!
В открытой комнате оказался виниловый пол, хорошо просматривавшийся даже в тусклом освещении. Концентрический узор из черных и белых плиток создавал довольно драматический эффект. Когда девушка включила свет, то глазам предстали белые стены, оттененные черной мебелью. В углу стояло модерновое кресло работы супругов Имс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Они уже собирались покинуть ресторан, когда появился Жолие.
– Куда вы подевались? – с ходу спросил он. – Я вам названиваю часами напролет.
– Да вот, прихватил не тот мобильник.
– Турн всем сделал ручкой.
– Это как понимать?
– Пф-ф! Испарился. Ушел дымом. Исчез. – Жолие сунул руку в карман и извлек оттуда листок с монограммой. – Вот что ждало членов комиссии, когда они собрались сегодня утром.
Хенсон развернул записку. «Madame et messieurs, rien que vous ferez ne changera pas mon jugement. Adieu ». Он показал ее Эсфири.
– «Что бы вы ни делали, это не изменит моего вердикта. Прощайте». Хм-м, как ты думаешь, что бы это могло значить?
– Такое впечатление, он писал гусиным пером, – заметила она, потирая бумагу между указательным и большим пальцами.
– Не просто «мое мнение», а «вердикт»! – возмутился Жолие. – Это просто оскорбительно! Можно подумать, все эксперты – болваны! Они потом еще целый час дулись и жаловались друг другу. Вот помяните мои слова, они сделают все, чтобы доказать его неправоту.
– Вы хотите сказать, его поступок может повлиять на решение комиссии?
– Знаете, Балеара так разъярился, что чуть было не предложил считать картину фальшивкой с ходу, без дальнейшей экспертизы! – воскликнул Жолие. – А впрочем, нет. Эти милые люди держатся за свою репутацию. Не думаю, что они сделают какие-то безрассудные шаги просто назло Турну.
– А куда он сам подевался? – спросила Эсфирь.
– У нас есть лишь его адрес в Амстердаме. Я туда съездил, но дверь никто не открыл.
– Поехали вместе, – решительно предложила девушка.
– М-м, это несколько далековато. А потом, кое-кто из членов комиссии должен мне звонить… – ответил Жолие. – Они все еще работают.
– Все равно поехали, – сказал Хенсон. – Или просто дай адрес. Жаль только, мы не говорим по-голландски.
– Ну хорошо, я скажу в гостинице, чтобы они записывали сообщения на мое имя, – согласился Жолие. – Вы думаете, с ним что-то приключилось?
– Если так, то поделом ему, – мрачно заметила Эсфирь.
– Ой! – испугался Жолие.
Француз вел машину почти столь же безрассудно, как и девушка, хотя мысли Хенсона в данный момент были заняты совсем другим. Побег Турна действительно беспокоит, но почему? Может, это его очередная нахальная выходка, и все? Или же в его нацистском прошлом было нечто такое, что они могли вот-вот раскопать, а потому Турн просто испугался? Да, но как он узнал об этом? Ему кто-то позвонил из Бекберга? Или, скажем, дело просто в том, что портрет Ван Гога – фальшивка, которую он изготовил собственными руками? Но зачем тогда с самого начала объявлять о его подлинности? Ведь никто бы об этом не узнал…
Дом, в котором жил Турн, на поверку оказался скромным кирпичным зданием, где на первом этаже помещалась часовая мастерская. Жолие пальцем показал на темное окно вверху.
– Его квартира на втором этаже.
– Он все время взбирается по лестницам? – удивился Хенсон.
– Да нет, это просто pied-a-terre, временное пристанище, – сказал Жолие. – У него еще есть загородный дом, может, даже не один.
Возле витрины мастерской, наглухо закрытой стальными жалюзи, виднелась черная дверь. На ней в небольшой латунной рамке помещалась пластиковая карточка с надписью «Турн». Хенсон надавил на кнопку звонка и так подождал чуть ли не с минуту. Звук оказался достаточно громким, чтобы его можно было слышать даже с улицы.
– А интересно, какой модели у него замок… – задумчиво произнесла Эсфирь.
Хенсон быстро оглядел улицу в обе стороны.
– Ты шутишь?!
Девушка нагнулась и пригляделась поближе. Потом подмигнула Мартину.
– О, только не это… – простонал тот. – Не хватало еще…
– Если хочешь, обожди в машине.
– На углу есть бар, – добавил Жолие.
– И ты туда же?
– Ну, кому-то же надо стоять – как там у вас это называется? – в общем, смотреть, не идет ли кто. Я правильно понимаю?
– Мартин, у тебя такой вид, что один стаканчик явно не помешает, – сказала Эсфирь, расстегивая молнию на боковом кармашке своей сумочки. – Ну?
Хенсон опять оглядел улицу в обе стороны и сказал:
– Я не собираюсь отсиживаться в каком-то там баре.
– Вот это да! – тем временем восхищался Жолие. – Мне еще не приходилось видеть, как работают отмычкой!
Эсфирь вытащила связку ключей. На первый взгляд ничто не отличало их от миллионов других подобных связок. Более того, их можно было пропустить через рентгеновский аппарат в аэропорту, и даже натренированный глаз не смог бы с ходу понять, что кое-какие ключи в действительности распадались на комплект хитроумных отмычек. Девушка принялась за дело, пока Хенсон энергично озирался по сторонам.
– Знаешь что, постарался бы ты не выглядеть таким шкодливым, – посоветовал ему Жолие.
– С ума сойти, – сказал Хенсон, когда тяжелая дверь приветливо распахнулась.
– А, пустяки, – беспечно отозвалась Эсфирь. – И даже сигнализации нет.
– О боже милосердный, – ахнул Жолие, округляя глаза.
– А вы разве не заметили? – подмигнула ему Эсфирь.
– Ладно, теперь посмотрим, дома ли наш толстяк, – сказал Хенсон.
– А я-то думал, что ты должен стоять на улице и присматривать за всем, – удивился Жолие.
– Нельзя ли как-то побыстрее? – нахмурился Хенсон.
Жолие заколебался.
– Может, мне не следует нарушать неприкосновенность жилища великого человека…
– Ну, тогда ты стой на улице, – решил Хенсон. – Подумаешь, дело какое… А если кто-то начнет интересоваться, то дверь уже была открытой, ясно?
Эсфирь пошарила по стене и отыскала старомодный поворотный выключатель. Узенькая прихожая уходила в глубь дома только на пару метров. За ней виднелась лестница, ведущая к столь же небольшой площадке наверху, освещенной крошечной лампочкой. Они поднялись по ступенькам, попутно размышляя, каким образом тяжеловесный инвалид мог бы взбираться со своими тростями в таком узком месте. Дверь на втором этаже была покрыта красным лаком и имела замок, с которым Эсфирь разделалась едва ли за десять-пятнадцать секунд.
– Ты уверена, что не перепутала жизненное призвание? – спросил Хенсон.
– Я все делаю в меру необходимости, – ответила она.
– Доктор Ту-урн! Э-эй!
В открытой комнате оказался виниловый пол, хорошо просматривавшийся даже в тусклом освещении. Концентрический узор из черных и белых плиток создавал довольно драматический эффект. Когда девушка включила свет, то глазам предстали белые стены, оттененные черной мебелью. В углу стояло модерновое кресло работы супругов Имс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68