— спросил Аллен.
— Думаю, что возьмут.
— Хотите, сэр, я отнесу им воды? — горячо предложил Аллен.
— Если вам хочется…
Аллен ушел и вернулся через несколько минут с двумя тяжелыми флягами через плечо.
— Просто пойти и поставить?
— Это вполне безопасно, — ответил капитан.
Наступила полная тьма. Черные тучи клубились в небе, и только на горизонте оставалась бледная полоска померкшего света.
Лейтенант отошел всего на несколько шагов и тотчас исчез из глаз, слившись с темнотой, а воющий ветер заглушил звук его шагов. Джонсон вздрогнул, когда Аллен внезапно появился из темноты.
— Аллен? — спросил он, понимая, что боялся за него. Он положил руку на плечо лейтенанта: — Все в порядке?
— Они взяли сухари, — улыбаясь, сказал Аллен; он был возбужден и дрожал от холода и волнения. — Было очень темно, и они заметили меня, только когда я подошел к ним совсем близко. Щелкнул курок. — Он вздохнул. — Но они, слава богу, не выстрелили. Я поставил воду и пошел обратно… Что мы будем делать ночью? — спросил он спустя некоторое время.
— Будем спать, расположившись вокруг них, — решил Джонсон. — Не думаю, чтобы они сделали попытку уйти, но для верности поставьте каждого третьего на двухчасовое дежурство.
Аллен кивнул.
— Сегодня может пойти снег, — сказал он.
Проснувшись, лейтенант Аллен полежал в темноте, прислушиваясь, потом поднялся на ноги, плотно закутав плечи в одеяло. Было очень темно, настолько темно, что он не мог рассмотреть циферблат своих часов. Он попытался зажечь спичку, но ветер задувал пламя; наконец одна загорелась, и ему удалось осветить стрелки. Было начало третьего.
Он стал пробираться мимо спящих солдат и, заметив какую-то фигуру, крикнул:
— Эй, кто там?
Это был сержант Гогарти, один из часовых; он что-то промямлил насчет холода и выругал индейцев.
— А где капитан?
Гогарти не знал. Аллен, спотыкаясь, двинулся дальше, руководствуясь бормотаньем и храпом спящих, и вдруг чуть не упал, наткнувшись на кого-то. Лежавший проснулся и заворчал.
— Капитан?
— Ну что? — устало спросил Джонсон.
— Там что-то происходит.
— И чего вы не ляжете, Аллен?
— Там как будто роют землю.
— Ах, вздор! Зачем бы им копать?
— Не знаю.
— А тогда идите спать.
— Но зачем же они копают? — повторил Аллен.
Он лег и, засыпая, продолжал спрашивать себя: «Зачем они копают?»
Рассвет занялся. Снег еще не шел, но весь небесный свод был окутан снеговыми тучами, и казалось — весь мир закупорен ими.
Джонсон проснулся от беспокойного сна. Он весь закоченел от холода и с удовольствием услышал запах кипящего кофе. На еще горячих углях костров приготовили завтрак, состоявший из толстых ломтей бекона, пропитанных салом сухарей и крепкого кофе.
Идя к походной кухне, Джонсон взглянул на лагерь шайенов. Он протер глаза, опять посмотрел: да, Аллен был прав, ночью действительно копали землю. Невозможное все же стало фактом: эти полуживые, истощенные люди всю ночь возводили кольцо бруствера и рыли укрытие от ружейного огня для женщин и детей. Факт был неоспорим. Всюду лежала грудами свежевыкопанная земля. Но все это казалось каким-то кошмаром.
Завтракая, солдаты смотрели на индейцев и их лагерь, как смотрят на сцену. Джонсон обошел его кругом, силясь понять, почему полтораста умирающих от голода дикарей провели ночь, роя траншеи и готовясь к бою, хотя их положение было явно безнадежным. Он вернулся к Аллену.
— Я никогда не видел ничего подобного, сэр, — сказал тот.
— Я тоже не видел.
— Вы опять попытаетесь уговорить их сдаться?
— Думаю, что да. Надо же что-то делать до прибытия отряда из форта…
Затем он отправился на поиски солдата из Омахи. Найдя его, капитан стал его убеждать, чтобы он подошел к траншеям индейцев и поговорил с ними, используя те немногие шайенские слова, которые знал. Парень не соглашался; он стоял вблизи костра, грел руки и подозрительно поглядывал на индейский лагерь.
— Мне не хотелось бы идти туда безоружным, сэр, — жалобно сказал он. — Это же сумасшедшие. Только сумасшедшие будут так окапываться.
— Это совершенно безопасно.
— И потом, сэр, я не думаю, чтобы они понимали, что я говорю им.
Все же он поплелся, волоча ноги, за Джонсоном, когда тот назвал его трусом и обещал сопровождать в шайенский лагерь. Он подходил все ближе и ближе к индейцам, крича им на том гортанном языке, который он считал языком шайенов, чтобы они сдавались.
Раздался выстрел, и пуля взрыла землю у его ног. Солдат побежал обратно. Но Джонсону приходилось сохранять достоинство командира, на котором лежит обязанность принимать решения и знать обо всем. Он не мог убежать и, повернувшись к индейцам спиной, спокойно пошел прочь. Это потребовало огромного напряжения его истрепанных нервов. Он с трепетом ожидал, что вот-вот получит пулю в спину и будет убит. Однако смерть не пришла. Лейтенант Аллен и несколько солдат бросились, чтобы прикрыть его собой, и когда он подошел к ним, его лицо и руки были влажны от пота, несмотря на холод.
Не говоря ни слова, капитан приблизился к костру и налил себе чашку кофе. Он выпил ее несколькими торопливыми глотками и вздохнул с облегчением, когда горячая жидкость обожгла ему горло.
Оставалось только ждать прибытия подкрепления. Угли давали мало тепла, и Джонсон послал двоих солдат за хворостом. Они вскоре вернулись, набрав достаточно топлива, чтобы развести жаркий костер; когда огненные языки стали лизать сухие ветки, пошел снег. Он падал, тихо шелестя, и этот звук напоминал шорох песка, а хлопья были маленькие и сухие. Ветер продолжал завывать, и, казалось, где-то точат ножи. Он крутил снежинки и смешивал их с песком. В общем, все это было сплошным мучением даже для тепло одетых солдат, старавшихся подобраться как можно ближе к огню.
Для индейцев холод был больше чем мучением, но белые не знали об этом и даже не пытались узнать; иногда они молча поглядывали на лагерь и видели, как люди, похожие на кучки тряпья, старались укрыться с головой от ледяной пытки.
Под вечер прибыл первый отряд из форта Робинсон. Это был эскадрон третьего кавалерийского полка под командой капитана Уэсселса. С ним был сержант Лэнси и трое следопытов из племени сиу, немного говоривших по-шайенски. Уэсселс сообщил Джонсону, что две гаубицы и три фургона с провиантом и боеприпасами прибудут еще до наступления утра.
Уэсселс не был человеком с большим воображением. Когда шел снег, он укрывался под крышей или одевался потеплее; когда был голоден — ел. Он не был способен представить себе холод и голод, когда их испытывал не он, а другие. Всего, что не имело отношения лично к нему, для него точно не существовало. Капитан был инстинктивным эгоистом, примитивным и непосредственным, и когда дело шло об исполнении приказов, он был на своем месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Думаю, что возьмут.
— Хотите, сэр, я отнесу им воды? — горячо предложил Аллен.
— Если вам хочется…
Аллен ушел и вернулся через несколько минут с двумя тяжелыми флягами через плечо.
— Просто пойти и поставить?
— Это вполне безопасно, — ответил капитан.
Наступила полная тьма. Черные тучи клубились в небе, и только на горизонте оставалась бледная полоска померкшего света.
Лейтенант отошел всего на несколько шагов и тотчас исчез из глаз, слившись с темнотой, а воющий ветер заглушил звук его шагов. Джонсон вздрогнул, когда Аллен внезапно появился из темноты.
— Аллен? — спросил он, понимая, что боялся за него. Он положил руку на плечо лейтенанта: — Все в порядке?
— Они взяли сухари, — улыбаясь, сказал Аллен; он был возбужден и дрожал от холода и волнения. — Было очень темно, и они заметили меня, только когда я подошел к ним совсем близко. Щелкнул курок. — Он вздохнул. — Но они, слава богу, не выстрелили. Я поставил воду и пошел обратно… Что мы будем делать ночью? — спросил он спустя некоторое время.
— Будем спать, расположившись вокруг них, — решил Джонсон. — Не думаю, чтобы они сделали попытку уйти, но для верности поставьте каждого третьего на двухчасовое дежурство.
Аллен кивнул.
— Сегодня может пойти снег, — сказал он.
Проснувшись, лейтенант Аллен полежал в темноте, прислушиваясь, потом поднялся на ноги, плотно закутав плечи в одеяло. Было очень темно, настолько темно, что он не мог рассмотреть циферблат своих часов. Он попытался зажечь спичку, но ветер задувал пламя; наконец одна загорелась, и ему удалось осветить стрелки. Было начало третьего.
Он стал пробираться мимо спящих солдат и, заметив какую-то фигуру, крикнул:
— Эй, кто там?
Это был сержант Гогарти, один из часовых; он что-то промямлил насчет холода и выругал индейцев.
— А где капитан?
Гогарти не знал. Аллен, спотыкаясь, двинулся дальше, руководствуясь бормотаньем и храпом спящих, и вдруг чуть не упал, наткнувшись на кого-то. Лежавший проснулся и заворчал.
— Капитан?
— Ну что? — устало спросил Джонсон.
— Там что-то происходит.
— И чего вы не ляжете, Аллен?
— Там как будто роют землю.
— Ах, вздор! Зачем бы им копать?
— Не знаю.
— А тогда идите спать.
— Но зачем же они копают? — повторил Аллен.
Он лег и, засыпая, продолжал спрашивать себя: «Зачем они копают?»
Рассвет занялся. Снег еще не шел, но весь небесный свод был окутан снеговыми тучами, и казалось — весь мир закупорен ими.
Джонсон проснулся от беспокойного сна. Он весь закоченел от холода и с удовольствием услышал запах кипящего кофе. На еще горячих углях костров приготовили завтрак, состоявший из толстых ломтей бекона, пропитанных салом сухарей и крепкого кофе.
Идя к походной кухне, Джонсон взглянул на лагерь шайенов. Он протер глаза, опять посмотрел: да, Аллен был прав, ночью действительно копали землю. Невозможное все же стало фактом: эти полуживые, истощенные люди всю ночь возводили кольцо бруствера и рыли укрытие от ружейного огня для женщин и детей. Факт был неоспорим. Всюду лежала грудами свежевыкопанная земля. Но все это казалось каким-то кошмаром.
Завтракая, солдаты смотрели на индейцев и их лагерь, как смотрят на сцену. Джонсон обошел его кругом, силясь понять, почему полтораста умирающих от голода дикарей провели ночь, роя траншеи и готовясь к бою, хотя их положение было явно безнадежным. Он вернулся к Аллену.
— Я никогда не видел ничего подобного, сэр, — сказал тот.
— Я тоже не видел.
— Вы опять попытаетесь уговорить их сдаться?
— Думаю, что да. Надо же что-то делать до прибытия отряда из форта…
Затем он отправился на поиски солдата из Омахи. Найдя его, капитан стал его убеждать, чтобы он подошел к траншеям индейцев и поговорил с ними, используя те немногие шайенские слова, которые знал. Парень не соглашался; он стоял вблизи костра, грел руки и подозрительно поглядывал на индейский лагерь.
— Мне не хотелось бы идти туда безоружным, сэр, — жалобно сказал он. — Это же сумасшедшие. Только сумасшедшие будут так окапываться.
— Это совершенно безопасно.
— И потом, сэр, я не думаю, чтобы они понимали, что я говорю им.
Все же он поплелся, волоча ноги, за Джонсоном, когда тот назвал его трусом и обещал сопровождать в шайенский лагерь. Он подходил все ближе и ближе к индейцам, крича им на том гортанном языке, который он считал языком шайенов, чтобы они сдавались.
Раздался выстрел, и пуля взрыла землю у его ног. Солдат побежал обратно. Но Джонсону приходилось сохранять достоинство командира, на котором лежит обязанность принимать решения и знать обо всем. Он не мог убежать и, повернувшись к индейцам спиной, спокойно пошел прочь. Это потребовало огромного напряжения его истрепанных нервов. Он с трепетом ожидал, что вот-вот получит пулю в спину и будет убит. Однако смерть не пришла. Лейтенант Аллен и несколько солдат бросились, чтобы прикрыть его собой, и когда он подошел к ним, его лицо и руки были влажны от пота, несмотря на холод.
Не говоря ни слова, капитан приблизился к костру и налил себе чашку кофе. Он выпил ее несколькими торопливыми глотками и вздохнул с облегчением, когда горячая жидкость обожгла ему горло.
Оставалось только ждать прибытия подкрепления. Угли давали мало тепла, и Джонсон послал двоих солдат за хворостом. Они вскоре вернулись, набрав достаточно топлива, чтобы развести жаркий костер; когда огненные языки стали лизать сухие ветки, пошел снег. Он падал, тихо шелестя, и этот звук напоминал шорох песка, а хлопья были маленькие и сухие. Ветер продолжал завывать, и, казалось, где-то точат ножи. Он крутил снежинки и смешивал их с песком. В общем, все это было сплошным мучением даже для тепло одетых солдат, старавшихся подобраться как можно ближе к огню.
Для индейцев холод был больше чем мучением, но белые не знали об этом и даже не пытались узнать; иногда они молча поглядывали на лагерь и видели, как люди, похожие на кучки тряпья, старались укрыться с головой от ледяной пытки.
Под вечер прибыл первый отряд из форта Робинсон. Это был эскадрон третьего кавалерийского полка под командой капитана Уэсселса. С ним был сержант Лэнси и трое следопытов из племени сиу, немного говоривших по-шайенски. Уэсселс сообщил Джонсону, что две гаубицы и три фургона с провиантом и боеприпасами прибудут еще до наступления утра.
Уэсселс не был человеком с большим воображением. Когда шел снег, он укрывался под крышей или одевался потеплее; когда был голоден — ел. Он не был способен представить себе холод и голод, когда их испытывал не он, а другие. Всего, что не имело отношения лично к нему, для него точно не существовало. Капитан был инстинктивным эгоистом, примитивным и непосредственным, и когда дело шло об исполнении приказов, он был на своем месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65