Когда он вернулся в свое министерство, папка с дарлингтонским делом была убрана с его стола.
Вернул его к этой теме Джексон, вашингтонский корреспондент «Нью-Йорк геральд», но уже два дня спустя, в течение которых министр внутренних дел успел совершенно забыть инцидент в Дарлингтоне.
Шурц сам был журналистом; он прочитывал ежедневно множество газет и имел собственное мнение насчет того, чем должна быть пресса. Иногда ему просто жутко становилось при мысли о влиянии газет в Америке и о том, какой силой они могли бы быть. И вместе с тем он видел, что эта сила продажна, развращена, поставлена на службу тирании, обману, ненависти и предрассудкам.
— Вы можете дать мне кое-что интересное, — сказал Джексон, входя к нему в кабинет.
— Вы так думаете? — улыбнулся Шурц.
— Я знаю, вы не любите разговоров об индейцах, «вступивших на тропу войны», но мой редактор говорит, что в Канзасе назревает война.
— Тогда отправляйтесь в военное министерство, — пожал плечами министр, довольный своей шуточкой.
— Я был там, — ответил Джексон. — По их мнению, в прериях царят мир да пьяные индейцы.
— Так и нужно отвечать.
— Но ведь из этого заметки не состряпаешь. Я получил достоверные сведения о том, что в Канзасе идут бои между войсками и индейцами.
— Чепуха!
— Шайены… — сказал репортер.
И тогда Шурц вспомнил обо всей этой истории в Дарлингтоне.
— Это пустяки, — возразил Шурц. — Просто сбежало несколько шайенов. Они ушли из своей резервации и решили вернуться к себе на родину. Вслед за ними послана военная полиция, она должна привести их обратно. Вот и все.
— Сколько же их?
— Сотни три, считая женщин и детей. Вы знаете, они кочуют, как цыгане.
— Это уже кое-что, — сказал Джексон.
— Но для статьи мало. Почему бы вам не писать о тех тысячах индейцев, которые преспокойно живут в своих резервациях? Пишите о том, как правительство старается создать новую жизнь для целой расы, приобщить ее к цивилизации в течение жизни одного поколения… Почему не печатают никогда ни слова об индейцах, пока где-нибудь не заест маленький винтик? Ведь это огромная машина, — так неужели вы думаете, что она всегда может работать без перебоев?
— Когда люди друг с другом сражаются, об этом нужно печатать в газетах.
— Сражаются?.. Да там и сотни взрослых воинов не наберется… Два кавалерийских эскадрона отправлены за ними, чтобы привести их обратно.
— А когда это произошло?
— Дня два-три назад.
— Так теперь все уже, должно быть, кончилось?
— Весьма вероятно, — улыбнулся Шурц. — Вы услышали о войне в прериях, и вам кажется, что большие армии движутся по разным направлениям, маневрируют, что там происходят стычки, настоящие сражения. Слава богу, ничего подобного нет. В Америке этого больше не бывает. И если несколько солдат едут вслед за несколькими глупыми индейцами, которые не понимают, что правительство хочет создать им хорошую жизнь, — это не война. Все равно как если бы полиция преследовала железнодорожного вора. Их приведут обратно и превратят в мирных фермеров, и это самое правильное. Так ведь?
— Или же отправят на Тортегесские острова?
— Да нет! Что за выдумки относительно Тортегесских островов! Конечно, мы здесь, в министерстве внутренних дел, не святые, но мы не ссылаем каждого глупого индейца в тюрьму на эти острова.
— И все-таки индейцы там умирали, — кротко заявил Джексон.
— Так же, как и белые. И это позор. Разве я не понимаю, что это стыд и срам — использовать такое страшное место в качестве тюрьмы! Но вы полагаете, что можно излечить нарыв, просто отмахнувшись от него? Нет, для этого нужно время. Нужен сначала законопроект, затем резолюция, затем обсуждение в комиссиях, голосование. Это и есть демократия.
Джексон посмеивался, глядя на грузного, брызжущего слюной, раздраженного министра. Шурц сказал:
— Закуривайте вашу трубку, я налью вам шнапсу. Я понимаю, что обидно прийти сюда за сенсационными новостями, а уйти без них…
— Я был там, — пробормотал Джексон и выпил виски.
— Где?
— На Индейской Территории.
Шурц уставился на Джексона, широко раскрыв глаза, и репортер ответил ему спокойным и пристальным взглядом.
— Этим летом, — пояснил Джексон.
— Вот как!..
Наступило длительное молчание. Наконец репортер поднялся, собираясь уходить. Шурц снял пенсне и начал тщательно протирать его.
— Это долгий путь — до родных мест, — заметил репортер. — Откуда они?
— Кажется, из Черных Холмов, — сказал Шурц, не поднимая глаз.
— Я там был.
— Вы, кажется, везде побывали…
— Кое-где побывал. Мне понравились Черные Холмы. Может быть, потому понравились, что я никогда не жил в горах. Хороший уголок для Америки!
— Конечно, — сказал Шурц таким тоном, что было ясно: интервью окончено.
— Да, они безумцы. Ведь это тысяча миль от Индейской Территории.
— Может быть, они и безумцы, — равнодушно отозвался Шурц. — Когда слушаешь, как индеец рассуждает, то иногда действительно кажется, что они сумасшедшие. Но разве можно допустить, чтобы триста бродяг шли, куда им вздумается!
Репортер повернулся, чтобы уйти, но голос министра следовал за ним до дверей:
— Я очень сожалею, что оставил вас без сенсации, но никакой войны нет. И с вашей стороны нехорошо будет, если вы напишете о войне. Мы стараемся делать что можно для индейцев, и страна должна знать об этом.
«Полагаю, что страна мало этим интересуется», — подумал Джексон.
Когда репортер ушел, Шурц остался сидеть за столом. Глядя на закрывшуюся дверь, он злился на Джексона, злился на самого себя за то, что вспылил. В сущности, ничего не случилось, и репортер, стараясь выведать что-нибудь, действовал просто наугад. Таковы уж эти репортеры, и если человек разоткровенничается с ними, так и жди неприятностей. Но в данном случае писать будет не о чем. Еще день-другой — и всему этому конец.
Когда спустя несколько часов в кабинет вошел секретарь, Шурц все еще сидел, уставившись в пространство.
— Есть какие-нибудь приказания, сэр? — спросил секретарь.
— Никаких.
— Мистер Фрилинг из Сан Луиса ждет в приемной, сэр.
— Да?
— Вы вчера назначили ему…
— Ах, да… Проводите его сюда. И договоритесь с генералом Шерманом, когда нам с ним встретиться.
Но во все время своего разговора с Фрилингом из Сан Луиса Шурц убеждал себя, что единственной причиной, побуждавшей его увидеться с генералом Шерманом, было желание не допустить, чтобы в печать проникли сведения об этой неприятной истории, и добиться, чтобы с ней было покончено быстро и без шума.
Когда Карл Шурц спустился по лестнице в подвал, Шерман пошел ему навстречу. Старые друзья обменялись теплым рукопожатием. Они закурили сигары и уселись по обе стороны заваленного бумагами письменного стола. Солнечные зайчики играли на документах, на старом дереве, и прохладный, спокойный воздух точно становился теплее от этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65