Это ведь уже бабье лето, середина настоящего лета гораздо жарче.
— Неужели еще жарче? — переспросил Джексон.
— Тогда стоит сухая жара, — поспешно разъяснил Майлс. — Но она все-таки легче, чем ваша восточная, приморская жара.
Джексон кивнул и вытер лоб. Это были такие ограниченные люди, такие жалкие в своем страхе перед нью-йоркской газетой, протянувшей к ним свои цепкие когти через пространство в две тысячи миль, что у него не хватило духу выложить им всю правду. Он уже давно пришел к заключению, что отъявленных злодеев не существует. Глупость, эгоизм, мелочность, трусость — это он находил в избытке как под сводами конгресса США, так и повсюду. Но отъявленных злодеев?.. И он спросил себя: «А кого я ожидал встретить? Саймона Легри? Вот тут предо мной уже пожилая и недалекая пара, получающая средства к жизни от агентства. Если они лишатся работы здесь, то погибнут так же, как погиб бы я сам, если бы меня навсегда лишили возможности написать хотя бы строчку».
— Жара летом очень тяжела, — заявила тетушка Люси в приливе откровенности, — вот почему у нас и бывает летом много неприятностей.
— Вероятно.
— Люди на востоке всегда готовы находить ошибки у других, — сказала она.
— Конечно, ведь они не представляют, как здесь живется, — примирительно ответил он.
— Это нехорошо с их стороны. Мы не жалуемся, хотя могли бы на многое пожаловаться.
Он кивнул: конечно, у них есть оправдание…
— Но ведь не только жара вынудила индейцев бежать отсюда?
— Трудно понять причины, какими руководствуются в своих поступках дикари, — сказал агент Майлс. — Иногда они ведут себя совсем как дети.
— Вы действительно в этом уверены? — с любопытством спросил Джексон.
— Разумеется, — ответила тетушка Люси. — Я только вчера говорила Джону относительно окон. Видите ли, они не могут понять, что окна существуют для того, чтобы смотреть из них наружу, а не снаружи в комнату. Проходя мимо дома, они останавливаются и прижимают лица к стеклу. И никак не втолкуешь им, что это дурно.
— Они во многих отношениях просто дети, — повторил агент Майлс.
— Но все-таки тут не одна жара, — мягко настаивал Джексон. — Ведь, в конце концов, они знают, что лето не продолжается вечно.
— Они упрямы. Некоторым индейцам еще можно что-то доказать, но шайены — народ упорный, высокомерный. Прикажите им сделать так-то, и они сделают наоборот. Прикажите им жить на юге, где правительство заботится о них, и они ответят: нет, мы хотим жить на севере.
— Но ведь они всегда жили на севере, верно?
— Да, но на севере жили и другие племена, а теперь они же переселились на Территорию.
— Послушайте, мистер Майлс, — сказал Джексон. — Я пытаюсь разобраться до конца в этом деле не для того, чтобы несправедливо обвинить вас, а чтобы разъяснить читателям моей газеты, почему одно из национальных меньшинств нашей республики не имеет права жить на земле, на которой оно прожило сотни лет. Разве вы не видите, что эта проблема глубже, нежели вопрос вашей или моей ответственности или ответственности этого агентства? Мы — нация, состоящая из сотен меньшинств. А все люди созданы политически равными, так что не будем обходить самую суть вопроса. В данный момент все вооруженные силы США, находящиеся в прериях, заняты одним делом — уничтожением индейского племени, единственное преступление которого заключается в том, что оно желает мирно жить в своей собственной стране.
— Не лучше ли, если вы поговорите об этом с индейским ведомством? — с тревогой сказал Майлс. — Я ведь только агент, и не мое дело решать, правильно или нет было переселять индейские племена на Территорию.
— Но я хочу знать, почему они ушли отсюда, почему они рискнули на этот безумный, невозможный побег в Вайоминг. Если все, что вы говорите, правда, если вы кормили их и руководили ими…
— Они дикари, — тупо повторил агент Майлс.
— Тогда я должен попросить вас показать мне ваши бухгалтерские книги, — холодно произнес Джексон, решив, что если нужно будет припугнуть Майлса, он это сделает. — Раз вы не желаете отвечать на самые простые вопросы…
Старик и старуха испуганно уставились на репортера. Майлс устало покачал головой. Тетушка Люси, нервно стискивая руки, сказала:
— Но ведь вы же не допускаете, что…
— Я допускаю все, что вынужден допустить. Я сказал вам: моя газета будет к вам справедлива, а мы располагаем влиянием, о чем хорошо известно и конгрессменам, и сенаторам, и даже президентам.
Наступило долгое молчание, нарушаемое только тиканьем стенных часов и коротким, отрывистым поскрипываньем качалки, в которой сидела тетушка Люси. Затем она пробормотала:
— Расскажи ему, Джон.
— Да, все равно это выплывет наружу.
Тетушка Люси расплакалась:
— Я чувствовала, что это дурно. Но кто знает, что хорошо и что дурно! И я говорила Джону, но ведь так трудно разобраться…
— Простите, — сказал репортер, — очень сожалею…
— Отсюда бежало трое индейцев, — сказал агент Майлс.
— Шайены?
— Да, из того же селения. Это против правил агентства, и я решил, что если их не наказать, тут никто не останется. Поэтому я послал за вождем и велел ему выдать мне десять человек, чтобы отправить их в тюрьму в качестве заложников.
— Но разве тех трех нельзя было поймать и вернуть?
— Едва ли, — сказал Майлс.
— А тех десятерых потом отправили бы на Тортегесские острова?
Майлс кивнул.
— Именно тогда они и ушли? — спросил репортер.
— За теми десятью в их селение был послан отряд с гаубицей.
— И это всё?
— Почти всё, — вздохнул Майлс. — Остальное вам должно быть известно — недостаток питания, малярия, отсутствие хины, лекарств. Я должен был кормить только некоторых из них, выбирать. А разве хорошо заставлять человека делать отбор и решать, кого кормить, а кого обречь на голодную смерть!
Репортер не отвечал. Он сидел сгорбившись, разглядывая полосы красной пыли, уже въевшейся в кожу его башмаков.
Майлс встал, подошел к столу и взял одну из бухгалтерских книг.
— Здесь указано, чего мы недополучили, — сказал он, — мяса — семьсот тысяч фунтов, кофе — тридцать пять тысяч фунтов, сахару — семьдесят тысяч фунтов, бекона — тридцать тысяч фунтов, муки — триста сорок тысяч фунтов…
— Недополучили?
— Именно недополучили, — беспомощно подтвердил Майлс. — Если вы напечатаете все это в вашей газете, меня уволят, а продовольственное положение лучше не станет.
— И все-таки люди-то ведь умирали от голода, — холодно сказал репортер.
— Некоторые умирали от голода, другие — от малярии, третьи отправились на охоту за бизонами туда, где бизонов давно нет. Но что я могу поделать? Мне приходится решать, кому есть, кому не есть. Я делал все, что мог. Я должен был оказывать предпочтение крещеным индейцам, хотя и они полудикари, перед язычниками, которые причиняли только неприятности и беспокойство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Неужели еще жарче? — переспросил Джексон.
— Тогда стоит сухая жара, — поспешно разъяснил Майлс. — Но она все-таки легче, чем ваша восточная, приморская жара.
Джексон кивнул и вытер лоб. Это были такие ограниченные люди, такие жалкие в своем страхе перед нью-йоркской газетой, протянувшей к ним свои цепкие когти через пространство в две тысячи миль, что у него не хватило духу выложить им всю правду. Он уже давно пришел к заключению, что отъявленных злодеев не существует. Глупость, эгоизм, мелочность, трусость — это он находил в избытке как под сводами конгресса США, так и повсюду. Но отъявленных злодеев?.. И он спросил себя: «А кого я ожидал встретить? Саймона Легри? Вот тут предо мной уже пожилая и недалекая пара, получающая средства к жизни от агентства. Если они лишатся работы здесь, то погибнут так же, как погиб бы я сам, если бы меня навсегда лишили возможности написать хотя бы строчку».
— Жара летом очень тяжела, — заявила тетушка Люси в приливе откровенности, — вот почему у нас и бывает летом много неприятностей.
— Вероятно.
— Люди на востоке всегда готовы находить ошибки у других, — сказала она.
— Конечно, ведь они не представляют, как здесь живется, — примирительно ответил он.
— Это нехорошо с их стороны. Мы не жалуемся, хотя могли бы на многое пожаловаться.
Он кивнул: конечно, у них есть оправдание…
— Но ведь не только жара вынудила индейцев бежать отсюда?
— Трудно понять причины, какими руководствуются в своих поступках дикари, — сказал агент Майлс. — Иногда они ведут себя совсем как дети.
— Вы действительно в этом уверены? — с любопытством спросил Джексон.
— Разумеется, — ответила тетушка Люси. — Я только вчера говорила Джону относительно окон. Видите ли, они не могут понять, что окна существуют для того, чтобы смотреть из них наружу, а не снаружи в комнату. Проходя мимо дома, они останавливаются и прижимают лица к стеклу. И никак не втолкуешь им, что это дурно.
— Они во многих отношениях просто дети, — повторил агент Майлс.
— Но все-таки тут не одна жара, — мягко настаивал Джексон. — Ведь, в конце концов, они знают, что лето не продолжается вечно.
— Они упрямы. Некоторым индейцам еще можно что-то доказать, но шайены — народ упорный, высокомерный. Прикажите им сделать так-то, и они сделают наоборот. Прикажите им жить на юге, где правительство заботится о них, и они ответят: нет, мы хотим жить на севере.
— Но ведь они всегда жили на севере, верно?
— Да, но на севере жили и другие племена, а теперь они же переселились на Территорию.
— Послушайте, мистер Майлс, — сказал Джексон. — Я пытаюсь разобраться до конца в этом деле не для того, чтобы несправедливо обвинить вас, а чтобы разъяснить читателям моей газеты, почему одно из национальных меньшинств нашей республики не имеет права жить на земле, на которой оно прожило сотни лет. Разве вы не видите, что эта проблема глубже, нежели вопрос вашей или моей ответственности или ответственности этого агентства? Мы — нация, состоящая из сотен меньшинств. А все люди созданы политически равными, так что не будем обходить самую суть вопроса. В данный момент все вооруженные силы США, находящиеся в прериях, заняты одним делом — уничтожением индейского племени, единственное преступление которого заключается в том, что оно желает мирно жить в своей собственной стране.
— Не лучше ли, если вы поговорите об этом с индейским ведомством? — с тревогой сказал Майлс. — Я ведь только агент, и не мое дело решать, правильно или нет было переселять индейские племена на Территорию.
— Но я хочу знать, почему они ушли отсюда, почему они рискнули на этот безумный, невозможный побег в Вайоминг. Если все, что вы говорите, правда, если вы кормили их и руководили ими…
— Они дикари, — тупо повторил агент Майлс.
— Тогда я должен попросить вас показать мне ваши бухгалтерские книги, — холодно произнес Джексон, решив, что если нужно будет припугнуть Майлса, он это сделает. — Раз вы не желаете отвечать на самые простые вопросы…
Старик и старуха испуганно уставились на репортера. Майлс устало покачал головой. Тетушка Люси, нервно стискивая руки, сказала:
— Но ведь вы же не допускаете, что…
— Я допускаю все, что вынужден допустить. Я сказал вам: моя газета будет к вам справедлива, а мы располагаем влиянием, о чем хорошо известно и конгрессменам, и сенаторам, и даже президентам.
Наступило долгое молчание, нарушаемое только тиканьем стенных часов и коротким, отрывистым поскрипываньем качалки, в которой сидела тетушка Люси. Затем она пробормотала:
— Расскажи ему, Джон.
— Да, все равно это выплывет наружу.
Тетушка Люси расплакалась:
— Я чувствовала, что это дурно. Но кто знает, что хорошо и что дурно! И я говорила Джону, но ведь так трудно разобраться…
— Простите, — сказал репортер, — очень сожалею…
— Отсюда бежало трое индейцев, — сказал агент Майлс.
— Шайены?
— Да, из того же селения. Это против правил агентства, и я решил, что если их не наказать, тут никто не останется. Поэтому я послал за вождем и велел ему выдать мне десять человек, чтобы отправить их в тюрьму в качестве заложников.
— Но разве тех трех нельзя было поймать и вернуть?
— Едва ли, — сказал Майлс.
— А тех десятерых потом отправили бы на Тортегесские острова?
Майлс кивнул.
— Именно тогда они и ушли? — спросил репортер.
— За теми десятью в их селение был послан отряд с гаубицей.
— И это всё?
— Почти всё, — вздохнул Майлс. — Остальное вам должно быть известно — недостаток питания, малярия, отсутствие хины, лекарств. Я должен был кормить только некоторых из них, выбирать. А разве хорошо заставлять человека делать отбор и решать, кого кормить, а кого обречь на голодную смерть!
Репортер не отвечал. Он сидел сгорбившись, разглядывая полосы красной пыли, уже въевшейся в кожу его башмаков.
Майлс встал, подошел к столу и взял одну из бухгалтерских книг.
— Здесь указано, чего мы недополучили, — сказал он, — мяса — семьсот тысяч фунтов, кофе — тридцать пять тысяч фунтов, сахару — семьдесят тысяч фунтов, бекона — тридцать тысяч фунтов, муки — триста сорок тысяч фунтов…
— Недополучили?
— Именно недополучили, — беспомощно подтвердил Майлс. — Если вы напечатаете все это в вашей газете, меня уволят, а продовольственное положение лучше не станет.
— И все-таки люди-то ведь умирали от голода, — холодно сказал репортер.
— Некоторые умирали от голода, другие — от малярии, третьи отправились на охоту за бизонами туда, где бизонов давно нет. Но что я могу поделать? Мне приходится решать, кому есть, кому не есть. Я делал все, что мог. Я должен был оказывать предпочтение крещеным индейцам, хотя и они полудикари, перед язычниками, которые причиняли только неприятности и беспокойство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65