Наверное потому, что им не было известно, кем на самом деле является король.
— Что?! Кто это?! — Бодуэн громко всхлипнул, переворачиваясь на спину. Скупой свет, падавший сквозь щель в портьере, отражался в его влажных глазах.
— Только дело чрезвычайной важности заставило меня ворваться к вам подобным образом.
Король услышал знакомый голос и это его несколько успокоило.
— Граф?
— Да, Ваше величество, это я.
Бодуэн промокнул остатки слез краем одеяла. Пока он занимался этим, Д'Амьен не мог не подумать о той игре династических сил, что возвела на трон этого слабого, вздорного, в общем-то ничтожного человека. Был бы сейчас на этом месте его дед, насколько легче шли бы дела, насколько решительнее была бы приближаема победа.
Подойдя к окну, граф слегка отделил портьеру, впуская в комнату немного неистового палестинского солнца. Королю это вторжение не понравилось. Он мрачно щурился и размазывал остатки слез по щекам. Неуклюже сполз с кровати и, как был, в одной ночной рубахе, сел к столу в углу комнаты. Д'Амьен подошел и устроился напротив.
— Говорите, граф. Я немного в расстроенных чувствах, но это не помешает мне понимать вас как надо.
— Несколько часов назад я получил важнейшее известие из Рима.
— Умер папа?
Д'Амьен удивленно поднял брови.
— Вы уже об этом знаете?
Король шмыгнул носом.
— Нет, кто же мне расскажет. Я просто догадался. Потом вы столько говорили о желательности этой смерти…
— Да, да, вы правы. Пока лишь одно остается неизвестным — причина ухода Луция из жизни.
Бодуэн опять шмыгнул носом.
— А ему, пожалуй, уже все равно, убит он или преставился по естественной причине.
— Я уважаю ваш философский настрой, но речь должна сейчас идти о практических вещах. Смерть эта, от чего бы она не происходила, это сигнал, которым мы не можем пренебречь. Это мнение поддержали все. Мы начинаем.
— Когда, граф?
— Самое позднее — через пять дней. Или шесть.
Король зажмурился. Он думал, что впереди по крайней мере месяц. И даже имея его, целый месяц запасе, он изнывал от страха и был поражен полным параличом воли. Что же теперь будет, когда в одно мгновение месяц сократился до недели?! Неделя это совсем мало, это почти ничто, это уже чуть ли не завтра!
Граф что-то говорил быстро, дельно, no-существу, но слова его звучали как бы за стеною, пропускающей только звук, но задерживающей смысл сказанного.
— А нельзя ли… — неуверенно улыбаясь, начал говорить его величество.
— Я опять с прискорбием отмечаю, что вы готовы впасть в сомнение!
— Как вам сказать. Я…
— Это, наконец, странно, Ваше величество, признаться очень странно. Обычно вы высказываетесь энергичнее всех, требуете действий немедленных, без всякой подготовки, подавай вам реки тамплиерской крови, и вот, когда страстные ваши желания оказались так близки к исполнению, вы начинаете другие совсем речи.
— Да, все вы говорите справедливо. Да, я требовал, да я… но сейчас другое, поймите.
— Какое другое, Ваше величество! ? — чувствовалось, что верховный иоаннит с трудом удерживает закипающую ярость. Этот небольшой, сухощавый человек, мог, если ему было нужно, выглядеть страшным.
— Мне трудно, — ныл и корчился король, — мне трудно вам сказать и объяснить.
— Все гарнизоны нашего ордена вот уже месяц спят с оружием в руках. Раймунд и Конрад прячут свои передовые дружины в масличных рощах вокруг Иерусалима, они не смогут делать это слишком долго. Наконец, папа умер и даже формально Храм лишен на время своих привилегий. Можем ли мы упустить такой момент только в угоду приступу вашей хандры. Может быть вы просто боитесь?!
Тут король неожиданно рухнул на колени и сложив руки на груди забормотал с горячечной торопливостью.
— Боюсь! Да, боюсь! Очень, давно, сильно! И умоляю вас отложить, отменить все, граф. Ради благодетеля и охранителя вашего св. Иоанна.
— Да что это с вами?! — вскочил Д'Амьен, — откуда в вас этот страх. Вы король, понимаете король! И даже в случае относительной неудачи нашего начинания, ничем особенным эта история для вас не чревата. Даже тамплиеры не посмеют… вы дрожите не сообразно опасности!
Бодуэн упал на пол и обхватил руками самого великого провизора.
— Умоляю вас граф, умоляю, отложите, отложите все. Ибо есть, есть причина, чтобы мне так бояться. Клянусь св. Бонифацием, на благоволение коего только ныне и рассчитываю, хотя и очень согрешил против.
— Какого Бонифация? — Д'Амьен брезгливо освободил ноги из липких королевских объятий.
— Умоляю вас, граф!
— Нет, Ваше величество, слишком большое дело в руках моих ныне оказалось, этого не могло случиться иначе, чем по воле господней. Отступиться не имею я права и сам, и другому не позволю.
— Это гибель для меня, полная гибель, изничтожение и плен. Слишком дорого заплачу я за краткий миг торжества, если даже он и явится.
Король лежал ничком на полу и бил по каменным плитам своими бледными безвольными кулаками. Д'Амьен почувствовал, что здесь не просто истерика или приступ трусости. Смысл сказанного ничтожным венценосцем был темен, но за ним что-то стояло такое, что нуждалось в понимании. Укротив свой гнев, великий провизор присел рядом с королем и спросил ровным, спокойным голосом.
— Откройтесь мне, государь, какая змея сосет ваше сердце. Ведь я друг ваш, и может статься смогу помочь.
Бодуэн, все еще всхлипывая и задыхаясь, приподнялся с пола и сел, растирая дрожащими ладонями щеки.
— Облегчите душу, Ваше величество, что бы вы мне не сказали, я пойму правильно и не оставлю своими заботами. Отчего вы сделались так не похожи на прежнего Бодуэна, на настоящего короля.
— Я вообще не похож на короля, — вдруг спокойно сказал Бодуэн, — и знаете почему, граф.
Иоаннит ничего не ответил, он молча ждал, предчувствуя большое открытие.
— Потому что, на самом деле, никакой я не король.
И граф, несмотря на всю свою собранность, не удержался от элементарного и, в общем-то, глупого вопроса.
— А кто вы?
Его величество, кряхтя поднялся с пола, переместился на свое ложе и, откинувшись на еще мокрые от его слез, подушки, подробно и неторопливо поведал об удивительно наглой и блестяще, тем не менее, удавшейся тамплиерской интриге. Иоаннит оценил размах и изящество замысла. Взять и заменить короля! Да на такое могли пойти только они.
— И все эти годы?..
— Уже пять лет.
Д'Амьен с чувством выругался по-немецки, ибо во французском языке не имелось столь полноценного набора подходящих выражений. Но на самом деде внутренне он оставался почти спокойным.
Он размышлял следующим образом: всему на свете приходит конец, где-то лицо платья обязательно переходит в изнанку, и даже столь удачно сработанная марионетка взбунтовалась.
— Отчего же они не спешат вас уничтожить, раз вы вышли из под их подчинения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Что?! Кто это?! — Бодуэн громко всхлипнул, переворачиваясь на спину. Скупой свет, падавший сквозь щель в портьере, отражался в его влажных глазах.
— Только дело чрезвычайной важности заставило меня ворваться к вам подобным образом.
Король услышал знакомый голос и это его несколько успокоило.
— Граф?
— Да, Ваше величество, это я.
Бодуэн промокнул остатки слез краем одеяла. Пока он занимался этим, Д'Амьен не мог не подумать о той игре династических сил, что возвела на трон этого слабого, вздорного, в общем-то ничтожного человека. Был бы сейчас на этом месте его дед, насколько легче шли бы дела, насколько решительнее была бы приближаема победа.
Подойдя к окну, граф слегка отделил портьеру, впуская в комнату немного неистового палестинского солнца. Королю это вторжение не понравилось. Он мрачно щурился и размазывал остатки слез по щекам. Неуклюже сполз с кровати и, как был, в одной ночной рубахе, сел к столу в углу комнаты. Д'Амьен подошел и устроился напротив.
— Говорите, граф. Я немного в расстроенных чувствах, но это не помешает мне понимать вас как надо.
— Несколько часов назад я получил важнейшее известие из Рима.
— Умер папа?
Д'Амьен удивленно поднял брови.
— Вы уже об этом знаете?
Король шмыгнул носом.
— Нет, кто же мне расскажет. Я просто догадался. Потом вы столько говорили о желательности этой смерти…
— Да, да, вы правы. Пока лишь одно остается неизвестным — причина ухода Луция из жизни.
Бодуэн опять шмыгнул носом.
— А ему, пожалуй, уже все равно, убит он или преставился по естественной причине.
— Я уважаю ваш философский настрой, но речь должна сейчас идти о практических вещах. Смерть эта, от чего бы она не происходила, это сигнал, которым мы не можем пренебречь. Это мнение поддержали все. Мы начинаем.
— Когда, граф?
— Самое позднее — через пять дней. Или шесть.
Король зажмурился. Он думал, что впереди по крайней мере месяц. И даже имея его, целый месяц запасе, он изнывал от страха и был поражен полным параличом воли. Что же теперь будет, когда в одно мгновение месяц сократился до недели?! Неделя это совсем мало, это почти ничто, это уже чуть ли не завтра!
Граф что-то говорил быстро, дельно, no-существу, но слова его звучали как бы за стеною, пропускающей только звук, но задерживающей смысл сказанного.
— А нельзя ли… — неуверенно улыбаясь, начал говорить его величество.
— Я опять с прискорбием отмечаю, что вы готовы впасть в сомнение!
— Как вам сказать. Я…
— Это, наконец, странно, Ваше величество, признаться очень странно. Обычно вы высказываетесь энергичнее всех, требуете действий немедленных, без всякой подготовки, подавай вам реки тамплиерской крови, и вот, когда страстные ваши желания оказались так близки к исполнению, вы начинаете другие совсем речи.
— Да, все вы говорите справедливо. Да, я требовал, да я… но сейчас другое, поймите.
— Какое другое, Ваше величество! ? — чувствовалось, что верховный иоаннит с трудом удерживает закипающую ярость. Этот небольшой, сухощавый человек, мог, если ему было нужно, выглядеть страшным.
— Мне трудно, — ныл и корчился король, — мне трудно вам сказать и объяснить.
— Все гарнизоны нашего ордена вот уже месяц спят с оружием в руках. Раймунд и Конрад прячут свои передовые дружины в масличных рощах вокруг Иерусалима, они не смогут делать это слишком долго. Наконец, папа умер и даже формально Храм лишен на время своих привилегий. Можем ли мы упустить такой момент только в угоду приступу вашей хандры. Может быть вы просто боитесь?!
Тут король неожиданно рухнул на колени и сложив руки на груди забормотал с горячечной торопливостью.
— Боюсь! Да, боюсь! Очень, давно, сильно! И умоляю вас отложить, отменить все, граф. Ради благодетеля и охранителя вашего св. Иоанна.
— Да что это с вами?! — вскочил Д'Амьен, — откуда в вас этот страх. Вы король, понимаете король! И даже в случае относительной неудачи нашего начинания, ничем особенным эта история для вас не чревата. Даже тамплиеры не посмеют… вы дрожите не сообразно опасности!
Бодуэн упал на пол и обхватил руками самого великого провизора.
— Умоляю вас граф, умоляю, отложите, отложите все. Ибо есть, есть причина, чтобы мне так бояться. Клянусь св. Бонифацием, на благоволение коего только ныне и рассчитываю, хотя и очень согрешил против.
— Какого Бонифация? — Д'Амьен брезгливо освободил ноги из липких королевских объятий.
— Умоляю вас, граф!
— Нет, Ваше величество, слишком большое дело в руках моих ныне оказалось, этого не могло случиться иначе, чем по воле господней. Отступиться не имею я права и сам, и другому не позволю.
— Это гибель для меня, полная гибель, изничтожение и плен. Слишком дорого заплачу я за краткий миг торжества, если даже он и явится.
Король лежал ничком на полу и бил по каменным плитам своими бледными безвольными кулаками. Д'Амьен почувствовал, что здесь не просто истерика или приступ трусости. Смысл сказанного ничтожным венценосцем был темен, но за ним что-то стояло такое, что нуждалось в понимании. Укротив свой гнев, великий провизор присел рядом с королем и спросил ровным, спокойным голосом.
— Откройтесь мне, государь, какая змея сосет ваше сердце. Ведь я друг ваш, и может статься смогу помочь.
Бодуэн, все еще всхлипывая и задыхаясь, приподнялся с пола и сел, растирая дрожащими ладонями щеки.
— Облегчите душу, Ваше величество, что бы вы мне не сказали, я пойму правильно и не оставлю своими заботами. Отчего вы сделались так не похожи на прежнего Бодуэна, на настоящего короля.
— Я вообще не похож на короля, — вдруг спокойно сказал Бодуэн, — и знаете почему, граф.
Иоаннит ничего не ответил, он молча ждал, предчувствуя большое открытие.
— Потому что, на самом деле, никакой я не король.
И граф, несмотря на всю свою собранность, не удержался от элементарного и, в общем-то, глупого вопроса.
— А кто вы?
Его величество, кряхтя поднялся с пола, переместился на свое ложе и, откинувшись на еще мокрые от его слез, подушки, подробно и неторопливо поведал об удивительно наглой и блестяще, тем не менее, удавшейся тамплиерской интриге. Иоаннит оценил размах и изящество замысла. Взять и заменить короля! Да на такое могли пойти только они.
— И все эти годы?..
— Уже пять лет.
Д'Амьен с чувством выругался по-немецки, ибо во французском языке не имелось столь полноценного набора подходящих выражений. Но на самом деде внутренне он оставался почти спокойным.
Он размышлял следующим образом: всему на свете приходит конец, где-то лицо платья обязательно переходит в изнанку, и даже столь удачно сработанная марионетка взбунтовалась.
— Отчего же они не спешат вас уничтожить, раз вы вышли из под их подчинения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161