Как раз в эту минуту он задумался, не использовать ли в качестве эпиграфа к брошюре афоризм: «Покажи мне твои волосы, и я скажу тебе, кто ты».
Едва Вокульский вошел к нему и в изнеможении бросился на диван, как доктор, не утруждая себя вступлением, начал:
— Что за невежды эти корректоры! У меня здесь приведено несколько сот дробей с десятичными знаками, и, представь себе, половина из них переврана. Они думают, что какая-нибудь тысячная или сотая доля миллиметра не имеет никакого значения, им, профанам, невдомек, что именно в ней-то самая суть. Черт меня побери, если в Польше возможно не изобретение, куда там! но хотя бы издание логарифмических таблиц! Порядочный поляк начинает потеть уже над второй десятичной дробью, над пятой у него начинается бред, а над седьмой он умирает от апоплексического удара… А что слышно у тебя?
— Дуэль.
Доктор вскочил с кресла и бросился к дивану с такой стремительностью, что полы его халата взлетели кверху и он стал похож на летучую мышь.
— Что? Дуэль? — крикнул он, сверкая глазами. — И ты, может быть, воображаешь, что я поеду с тобой в роли врача? Буду смотреть, как два болвана стреляют друг другу в башку, и, может быть, еще кого-нибудь перевязывать?.. Нет, и не подумаю участвовать в подобном балагане! — все громче кричал он, хватаясь за голову. — Впрочем, я не хирург и давно распрощался с медициной…
— Да ты будешь не врачом, а секундантом.
— А-а, это другое дело, — без запинки отвечал доктор. — С кем же?
— С бароном Кшешовским.
— Хорошо стреляет, — буркнул доктор, выпятив нижнюю губу. — А из-за чего?
— Он толкнул меня на скачках.
— На скач… А что же ты делал на скачках?
— Выставлял лошадь и даже получил приз.
Шуман хлопнул себя по затылку и вдруг, подойдя к Вокульскому, оттянул ему верхние и нижние веки и внимательно посмотрел в глаза.
— Ты думаешь, я помешался? — спросил Вокульский.
— Пока нет. Скажи, — прибавил он, помолчав, — ты это в шутку или серьезно?
— Совершенно серьезно. Я не приму никаких извинений и поставлю самые жесткие условия.
Доктор снова уселся за стол, оперся подбородком на руки и, поразмыслив, сказал:
— Юбка, а? Даже петухи дерутся только из-за…
— Шуман, осторожнее!.. — прервал Вокульский сдавленным голосом и встал.
Доктор опять пристально поглядел на него.
— Ах, уже до того дошло? — пробормотал он. — Ладно. Буду твоим секундантом. Суждено тебе разбить башку, так уж разбей при мне; может, чем-нибудь помогу тебе…
— Я сейчас пришлю сюда Жецкого, — сказал Вокульский, пожимая ему руку.
От доктора он отправился к себе в магазин, наскоро переговорил с паном Игнацием и, вернувшись домой, лег спать еще до десяти. Он заснул как убитый. Его львиная натура требовала сильных ощущений, только тогда восстанавливалось равновесие в его душе, терзаемой страстью.
На следующий день, около пяти часов вечера, Жецкий и Шуман ехали к графу-англоману, который был секундантом Кшешовского. Всю дорогу оба друга Вокульского промолчали, только раз пан Игнаций спросил:
— Ну, доктор, что вы на это скажете?
— То, что уже однажды сказал. Мы приближаемся к пятому акту. Это или конец дельного человека, или начало целой серии безумств…
— Самых отчаянных, ибо безумств политических, — воскликнул Жецкий.
Доктор пожал плечами и отвернулся: пан Игнаций со своей вечной политикой действовал ему на нервы.
Граф-англоман уже ждал их в обществе другого джентльмена, который поминутно поглядывал в окно на облака и непрестанно двигал кадыком, словно стараясь что-то проглотить. Вид у него был рассеянный, в действительности же это был человек незаурядный — охотник на львов и великий знаток египетских древностей.
Посредине кабинета стоял стол, покрытый зеленым сукном, вокруг него четыре высоких стула; на столе было приготовлено четыре листа бумаги, четыре карандаша, два пера и чернильница таких размеров, словно она предназначалась для ножных ванн.
Когда все уселись, слово взял граф.
— Господа, — сказал он, — барон Кшешовский признает, что по рассеянности мог толкнуть пана Вокульского, дэ-э. Вследствие этого, по нашему требованию…
Тут граф взглянул на другого джентльмена, который с торжественным видом что-то проглотил.
— …по нашему требованию, — продолжал граф, — барон готов… извиниться, даже в письменном виде, перед паном Вокульским, которого все мы уважаем, дэ-э… Что скажете вы, господа?
— Мы не уполномочены предпринимать какие-либо шаги к примирению, — ответил Жецкий, в котором проснулся старый офицер венгерской пехоты.
Ученый египтолог широко раскрыл глаза и глотнул дважды подряд.
На лице графа промелькнуло недоумение; однако он тут же овладел собою и ответил вежливо, но сухо:
— В таком случае, предложите условия.
— Соблаговолите вы, господа, — отвечал Жецкий.
— О! Будьте любезны, предлагайте, — сказал граф.
Жецкий откашлялся.
— В таком случае, осмелюсь предложить… Противники становятся на расстоянии двадцати пяти шагов, сближаются на пять шагов…
— Тэк…
— Пистолеты нарезные, с мушками… Стреляться до первой крови… — докончил Жецкий тише.
— Тэк…
— Если позволите, дуэль назначим на завтра утром.
— Тэк…
Жецкий поклонился, не поднимаясь с места. Граф взял лист бумаги и среди общего молчания составил протокол, который Шуман немедленно переписал. Присутствующие подписали оба документа, и не прошло часа, как дело было улажено. Секунданты Вокульского попрощались с хозяином и его ученым другом, который снова погрузился в созерцание облаков.
Уже на улице Жецкий сказал:
— Очень милые люди эти господа аристократы…
— Да ну их к черту! Ну вас всех к черту вместе с вашими дурацкими предрассудками! — крикнул доктор, потрясая кулаком.
Вечером пан Игнаций пришел к Вокульскому с пистолетами. Он застал его в одиночестве, за стаканом чая. Жецкий налил и себе чаю и осторожно начал:
— Знаешь, Стах, они очень почтенные люди. Барон, как тебе известно, чрезвычайно рассеянный человек; он готов извиниться…
— Никаких извинений.
Жецкий замолчал. Он пил чай и потирал себе лоб. После долгой паузы он опять заговорил:
— Ты, конечно, позаботился о делах… на случай…
— Никакого случая со мной не будет, — сердито оборвал Вокульский.
Пан Игнаций просидел еще с четверть часа в полном молчании. Чай показался ему невкусным, болела голова. Он допил стакан, взглянул на часы и, только уходя от своего друга, сказал на прощание:
— Завтра утром мы выедем в половине восьмого.
— Хорошо.
Оставшись один, Вокульский сел за стол, написал несколько строк и вложил в конверт с адресом Жецкого. Ему казалось, что он все еще слышит противный голос барона:
«Мне очень приятно, милая кузина, что твои поклонники торжествуют… Только жаль, что за мой счет…»
И куда бы он ни смотрел, всюду ему чудилось прекрасное лицо панны Изабеллы, залитое краской стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250
Едва Вокульский вошел к нему и в изнеможении бросился на диван, как доктор, не утруждая себя вступлением, начал:
— Что за невежды эти корректоры! У меня здесь приведено несколько сот дробей с десятичными знаками, и, представь себе, половина из них переврана. Они думают, что какая-нибудь тысячная или сотая доля миллиметра не имеет никакого значения, им, профанам, невдомек, что именно в ней-то самая суть. Черт меня побери, если в Польше возможно не изобретение, куда там! но хотя бы издание логарифмических таблиц! Порядочный поляк начинает потеть уже над второй десятичной дробью, над пятой у него начинается бред, а над седьмой он умирает от апоплексического удара… А что слышно у тебя?
— Дуэль.
Доктор вскочил с кресла и бросился к дивану с такой стремительностью, что полы его халата взлетели кверху и он стал похож на летучую мышь.
— Что? Дуэль? — крикнул он, сверкая глазами. — И ты, может быть, воображаешь, что я поеду с тобой в роли врача? Буду смотреть, как два болвана стреляют друг другу в башку, и, может быть, еще кого-нибудь перевязывать?.. Нет, и не подумаю участвовать в подобном балагане! — все громче кричал он, хватаясь за голову. — Впрочем, я не хирург и давно распрощался с медициной…
— Да ты будешь не врачом, а секундантом.
— А-а, это другое дело, — без запинки отвечал доктор. — С кем же?
— С бароном Кшешовским.
— Хорошо стреляет, — буркнул доктор, выпятив нижнюю губу. — А из-за чего?
— Он толкнул меня на скачках.
— На скач… А что же ты делал на скачках?
— Выставлял лошадь и даже получил приз.
Шуман хлопнул себя по затылку и вдруг, подойдя к Вокульскому, оттянул ему верхние и нижние веки и внимательно посмотрел в глаза.
— Ты думаешь, я помешался? — спросил Вокульский.
— Пока нет. Скажи, — прибавил он, помолчав, — ты это в шутку или серьезно?
— Совершенно серьезно. Я не приму никаких извинений и поставлю самые жесткие условия.
Доктор снова уселся за стол, оперся подбородком на руки и, поразмыслив, сказал:
— Юбка, а? Даже петухи дерутся только из-за…
— Шуман, осторожнее!.. — прервал Вокульский сдавленным голосом и встал.
Доктор опять пристально поглядел на него.
— Ах, уже до того дошло? — пробормотал он. — Ладно. Буду твоим секундантом. Суждено тебе разбить башку, так уж разбей при мне; может, чем-нибудь помогу тебе…
— Я сейчас пришлю сюда Жецкого, — сказал Вокульский, пожимая ему руку.
От доктора он отправился к себе в магазин, наскоро переговорил с паном Игнацием и, вернувшись домой, лег спать еще до десяти. Он заснул как убитый. Его львиная натура требовала сильных ощущений, только тогда восстанавливалось равновесие в его душе, терзаемой страстью.
На следующий день, около пяти часов вечера, Жецкий и Шуман ехали к графу-англоману, который был секундантом Кшешовского. Всю дорогу оба друга Вокульского промолчали, только раз пан Игнаций спросил:
— Ну, доктор, что вы на это скажете?
— То, что уже однажды сказал. Мы приближаемся к пятому акту. Это или конец дельного человека, или начало целой серии безумств…
— Самых отчаянных, ибо безумств политических, — воскликнул Жецкий.
Доктор пожал плечами и отвернулся: пан Игнаций со своей вечной политикой действовал ему на нервы.
Граф-англоман уже ждал их в обществе другого джентльмена, который поминутно поглядывал в окно на облака и непрестанно двигал кадыком, словно стараясь что-то проглотить. Вид у него был рассеянный, в действительности же это был человек незаурядный — охотник на львов и великий знаток египетских древностей.
Посредине кабинета стоял стол, покрытый зеленым сукном, вокруг него четыре высоких стула; на столе было приготовлено четыре листа бумаги, четыре карандаша, два пера и чернильница таких размеров, словно она предназначалась для ножных ванн.
Когда все уселись, слово взял граф.
— Господа, — сказал он, — барон Кшешовский признает, что по рассеянности мог толкнуть пана Вокульского, дэ-э. Вследствие этого, по нашему требованию…
Тут граф взглянул на другого джентльмена, который с торжественным видом что-то проглотил.
— …по нашему требованию, — продолжал граф, — барон готов… извиниться, даже в письменном виде, перед паном Вокульским, которого все мы уважаем, дэ-э… Что скажете вы, господа?
— Мы не уполномочены предпринимать какие-либо шаги к примирению, — ответил Жецкий, в котором проснулся старый офицер венгерской пехоты.
Ученый египтолог широко раскрыл глаза и глотнул дважды подряд.
На лице графа промелькнуло недоумение; однако он тут же овладел собою и ответил вежливо, но сухо:
— В таком случае, предложите условия.
— Соблаговолите вы, господа, — отвечал Жецкий.
— О! Будьте любезны, предлагайте, — сказал граф.
Жецкий откашлялся.
— В таком случае, осмелюсь предложить… Противники становятся на расстоянии двадцати пяти шагов, сближаются на пять шагов…
— Тэк…
— Пистолеты нарезные, с мушками… Стреляться до первой крови… — докончил Жецкий тише.
— Тэк…
— Если позволите, дуэль назначим на завтра утром.
— Тэк…
Жецкий поклонился, не поднимаясь с места. Граф взял лист бумаги и среди общего молчания составил протокол, который Шуман немедленно переписал. Присутствующие подписали оба документа, и не прошло часа, как дело было улажено. Секунданты Вокульского попрощались с хозяином и его ученым другом, который снова погрузился в созерцание облаков.
Уже на улице Жецкий сказал:
— Очень милые люди эти господа аристократы…
— Да ну их к черту! Ну вас всех к черту вместе с вашими дурацкими предрассудками! — крикнул доктор, потрясая кулаком.
Вечером пан Игнаций пришел к Вокульскому с пистолетами. Он застал его в одиночестве, за стаканом чая. Жецкий налил и себе чаю и осторожно начал:
— Знаешь, Стах, они очень почтенные люди. Барон, как тебе известно, чрезвычайно рассеянный человек; он готов извиниться…
— Никаких извинений.
Жецкий замолчал. Он пил чай и потирал себе лоб. После долгой паузы он опять заговорил:
— Ты, конечно, позаботился о делах… на случай…
— Никакого случая со мной не будет, — сердито оборвал Вокульский.
Пан Игнаций просидел еще с четверть часа в полном молчании. Чай показался ему невкусным, болела голова. Он допил стакан, взглянул на часы и, только уходя от своего друга, сказал на прощание:
— Завтра утром мы выедем в половине восьмого.
— Хорошо.
Оставшись один, Вокульский сел за стол, написал несколько строк и вложил в конверт с адресом Жецкого. Ему казалось, что он все еще слышит противный голос барона:
«Мне очень приятно, милая кузина, что твои поклонники торжествуют… Только жаль, что за мой счет…»
И куда бы он ни смотрел, всюду ему чудилось прекрасное лицо панны Изабеллы, залитое краской стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250