Вокульскому опять показалось, что с глаз его спадает пелена, за которой он видит совсем иной мир и иную панну Изабеллу. Но в тот же миг он ощутил нестерпимую боль в груди; в голове у него помутилось, нервы были неимоверно напряжены. Испугавшись за свой рассудок, он поспешно вышел в переднюю, а оттуда на улицу.
— Боже милосердный! — шептал он. — Сними же с меня это проклятье!
В нескольких шагах от Молинари, у миниатюрного столика, сидели Вонсовская и Охоцкий.
— Моя кузина решительно перестает мне нравиться, — сказал Охоцкий, глядя на панну Изабеллу. — Вы видите?
— Уже час я смотрю на нее, — отвечала Вонсовская. — Но, кажется, и Вокульский что-то заметил, потому что даже переменился в лице. Жаль мне его.
— О, за Вокульского можете не беспокоиться. Правда, сейчас он побежден, но когда наконец прозреет… Такого веером не убьешь.
— Тогда может произойти трагедия…
— Никакой, — возразил Охоцкий. — Люди сильных страстей опасны, когда у них ничего нет в резерве…
— Вы имеете в виду эту… как ее… пани Ста… Стар…
— Боже упаси, там ничего нет и никогда не было. К тому же для влюбленного мужчины другая женщина не является резервом.
— Так что же?
— Вокульский — человек незаурядного ума, и ему известно замечательное изобретение, осуществление которого могло бы перевернуть весь мир.
— Вам оно тоже известно?
— Я знаю, в чем его сущность, и видел доказательство его существования, но не знаю подробностей. Клянусь, — воскликнул Охоцкий, воодушевляясь, — ради подобного дела можно пожертвовать даже десятком возлюбленных!
— Значит, вы и мною пожертвовали бы, неблагодарный?
— А разве вы моя возлюбленная?.. Я ведь не лунатик.
— Но вы меня любите.
— Может, еще скажете — как Вокульский Изабеллу?.. И не собираюсь… Хотя в любой момент готов…
— В любой момент вы готовы на грубость. Но… тем лучше, если вы не любите меня.
— И даже догадываюсь почему. Вы неравнодушны к Вокульскому.
Вонсовская вспыхнула; она так смешалась, что уронила на пол веер. Охоцкий поднял его.
— Я не хочу разыгрывать перед вами комедию, несносное вы существо! — ответила она, помолчав. — Он и в самом деле не безразличен мне, и потому… я стараюсь всеми силами, чтобы он добился Беллы, раз уж… этот безумец любит ее.
— Клянусь, среди всех знакомых мне дам вы единственная женщина, которая чего-нибудь стоит… Но довольно об этом… С тех пор как я узнал, что Вокульский любит Беллу (а как он ее любит!), моя кузина производит на меня странное впечатление. Раньше я считал ее необычайно интересной, а сейчас она кажется мне пошлой, раньше — возвышенной, сейчас — ничтожной… Правда, так кажется мне только минутами, причем спешу оговориться, что могу ошибаться.
Вонсовская улыбнулась.
— Говорят, когда мужчина смотрит на женщину, дьявол надевает ему розовые очки.
— Но иногда и снимает их.
— Что бывает довольно мучительно. Знаете что, — прибавила Вонсовская, — поскольку мы с вами почти родня, давайте перейдем на «ты»…
— Нет уж, спасибо.
— Почему?
— Я не собираюсь быть вашим поклонником.
— Я предлагаю вам дружбу.
— Вот именно. Это мостик, по которому…
В эту минуту панна Изабелла порывисто поднялась со своего места и подошла к ним; она была взволнована и возмущена.
— Ты покидаешь маэстро? — спросила ее Вонсовская.
— Это просто наглец! — ответила панна Изабелла голосом, в котором слышался гнев.
— Очень рад, кузина, что вы так быстро раскусили этого полишинеля, — заметил Охоцкий. — Не угодно ли посидеть с нами?
Но панна Изабелла, бросив на него уничтожающий взгляд, заговорила с Мальборгом, который как раз подошел к ней, и удалилась в зал.
В дверях она глянула из-за веера на Молинари, который весело беседовал с панной Жежуховской.
— Мне кажется, любезный пан Охоцкий, что вы скорее станете нашим Коперником, чем научитесь осторожности, — сказала Вонсовская. — Как можно при Изабелле называть этого господина полишинелем?
— Да ведь она сама назвала его наглецом!
— И все же она интересуется им.
— Ну, только, пожалуйста, не дурачьте меня. Если она не интересуется человеком, который ее боготворит…
— То как раз будет интересоваться тем, кто ее не уважает.
— Влечение к острым приправам — признак испорченного здоровья, — заметил Охоцкий.
— Какая же из наших дам здорова? — воскликнула Вонсовская, обводя презрительным взглядом зал. — Подайте-ка мне руку и пойдем в гостиную.
В дверях они встретились с князем, который очень приветливо поздоровался с Вонсовской.
— Как вам Молинари, князь?.. — спросила она.
— У него весьма красивый тон… весьма…
— И мы будем принимать его у себя?
— Разумеется… в прихожей…
В несколько минут острота князя облетела все залы… Хозяйка дома вынуждена была внезапно покинуть гостей по причине мигрени.
Когда Вонсовская, переговариваясь по дороге со знакомыми, вошла вместе с Охоцким в гостиную, то увидела, что панна Изабелла уже снова сидит с Молинари.
— Кто из нас оказался прав? — спросила вдова, легонько хлопнув Охоцкого веером. — Бедный Вокульский!
— Уверяю вас, что он не такой бедный, как панна Изабелла.
— Почему?
— Если женщины любят только тех, кто их не уважает, то моя кузина очень скоро будет сходить с ума по Вокульскому.
— Вы ему расскажете?.. — возмутилась Вонсовская.
— Ни за что! Я ему друг, и поэтому мой долг — не предупреждать его об опасности. Но я, кроме того, мужчина и, ей-богу, чуствую, что уж если между мужчиной и женщиной началась такого рода борьба…
— То проиграет мужчина.
— Ошибаетесь, сударыня. Проиграет женщина, причем будет разбита в пух и прах. Женщины всегда оказываются на положении рабынь, потому что льнут к тем, кто ими пренебрегает.
— Не богохульствуйте!
Воспользовавшись тем, что Молинари заговорил с Вывротницкой, Вонсовская подошла к панне Изабелле, взяла ее под руку и стала прогуливаться с нею по гостиной.
— Ты все-таки помирилась с этим наглецом? — спросила пани Вонсовская.
— Он извинился.
— Так скоро? А обещал он по крайней мере исправиться?
— Я уж позабочусь, чтобы ему нечего было исправлять.
— Тут был Вокульский, — продолжала Вонсовская, — и как-то внезапно ушел.
— Давно?
— Когда вы сели ужинать; он стоял вот тут, в дверях.
Панна Изабелла нахмурилась.
— Милая Казя, — сказала она, — я знаю, к чему ты клонишь. Так вот, заявляю тебе раз и навсегда, что я не собираюсь ради Вокульского отказываться от своих симпатий и вкусов. Супружество — не тюрьма, а я меньше, чем кто-либо, гожусь для роли затворницы.
— Ты права, но все-таки хорошо ли ради каприза оскорблять такое чуство?
Панна Изабелла смутилась.
— Что же мне, по-твоему, делать?
— Это уж твое дело. Ты с ним еще не связана…
— Ах, вот что… теперь понимаю… — усмехнулась панна Изабелла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250