— И как это вы, милейший мой пан Густав, помнили о такой малости? — удивлялся старый гимнаст.
— Я люблю держать слово, — объяснил Вольский.
— Но так вдруг! Вы только что вернулись из-за границы, еще не осмотрелись в городе…
— Ах, о чем толковать! — ответил Густав. — Я привык к работе, и если говорить правду, то признаюсь, что почту себя счастливым…
Пёлунович прервал его рукопожатием, Вандзя — поклоном, и гармония была восстановлена. В тот же день, как по мановению волшебной палочки, в гостиной пана Клеменса появились краски, мольберты и полотна; в пятницу с полудня начались и сеансы, продолжавшиеся до заката, а иной раз и после заката солнца и прерываемые совместными обедами, полдниками, прогулками и ужинами.
В первый день, вернее в первые несколько часов первого дня, дедушка вел себя степенно, как и полагается человеку, который в течение целою вечера был председателем научно-филантропического общества. Но после обеда старичок сдал. Сперва он вспомнил, что плачевное состояние его здоровья требует движения — и тут же сделал несколько сальто. Затем он решился принять одну дозу душа, затем влез в шлафрок и шапочку с кисточкой и, наконец, уже перед самым чаем (не снимая, кстати сказать, шлафрока) показал, как в его времена танцевали оберек; Вольского он стал называть «милый Гуцек», а «милого Гуцека» вместе с Вандзей «дорогими детками».
Словом, уже в пятницу эта троица познакомилась и полюбила друг друга, ибо оказалось, что как Вольскому, так и Пёлуновичу приходилось в жизни очень туго, что как у Густава, так и у Вандзи золотые сердца, и что все трое охотники повеселиться.
Так было до восьми часов утра понедельника, когда страшно озабоченный дед, как бомба, ворвался в комнату одевающейся Вандзи.
— Вот горе! — закричал он. — Начисто забыл!.. А ведь это надо было сделать уже года два назад…
— Что случилось, дедушка? — спросила встревоженная Вандзя.
— Как что? Ты разве не знаешь, недобрая девочка, что скоро тебе будет пятнадцать лет и ты станешь взрослой барышней?..
— Ага! Вот хорошо-то!
— Совсем не хорошо, потому что я забыл найти тебе компаньонку.
— Но зачем, дедушка? Ведь мне дают уроки учителя?
— Что учителя?! Девушка должна воспитываться под присмотром женщины, а не то что, как волк какой, среди одних мужчин!
С этими словами пан Клеменс выбежал из Вандзиной комнаты, выбранил в зале подскакивающего Азорку, опрокинул кресло и приказал Янеку подать себе все номера «Листка», какие только были в доме. Когда этот приказ был выполнен, он заперся в своей комнате и до полудня читал, а потом уехал в город, откуда вернулся только вечером.
Так как во вторник пан Пёлунович снова с самого утра читал объявления, а в полдень снова уехал, то Густав и Вандзя уже второй день были предоставлены самим себе.
Как же они проводят время? Посмотрим.
— Панна Ванда! — говорил Густав. — Я уже третий раз прошу вас сесть в кресло и сидеть смирно.
— А я уже третий раз вам отвечаю, что и не думаю трогаться с окна. Мне тут хорошо, и баста — как говорит дедушка.
— Превосходно!.. Так вот теперь от имени дедушки рекомендую вам непременно сесть в кресло, иначе я никогда не кончу портрет.
— Я не слышу, что вы говорите, канарейка мешает.
— Хорошо же вы слушаетесь дедушки, нечего сказать!
— Дедушки я слушаюсь, а вас не стану.
— Но, панна Ванда, в настоящее время я его замещаю!
— Но, пан Густав, я вас не стану слушаться, будь вы и в самом деле моим дедушкой.
Отчаявшийся Густав стал укладывать в портфель свои бумаги.
— Это что должно означать? — спросила, оглядываясь через плечо, девочка.
— Я ухожу!.. Раз вы не хотите позировать…
— Вправду?
— Разумеется!
— А я все же думаю, что вы не уйдете.
— Уверяю вас, что уйду, — ответил Густав, всячески изображая решимость.
— Уверяю вас, что вы останетесь, — ответила Вандзя тем же тоном.
— Интересно — почему?
— Потому что я…
— Потому что вы так хотите?..
— Потому что я сяду в кресло.
— Ну раз так, другое дело!.. — сказал Густав, подавая девушке руку и церемонно ведя ее к креслу. — А теперь, — прибавил он, — от имени дедушки попрошу сидеть несколько минут смирно.
— Куда же мне смотреть?
— Все равно куда, ну хоть на канарейку, например.
— Это тоже дедушка велел?
— Нет, это я вас прошу.
— Хорошо! А теперь я вас попрошу, чтобы сюда впустили Азора.
Наступила минутная тишина; тем временем жирный Азорка вбежал в комнату и устроился на коленях у своей хозяйки, а Вольский принялся за наброски.
— Знаете что? — начала Вандзя.
— Слушаю!
— Нет, я ничего не скажу…
— Почему же это?
— Боюсь, что вы станете надо мной смеяться.
— Не стану.
— Тогда… знаете что? Я бы хотела быть птичкой! Правда, как это забавно?..
— Правда! И что же, вы хотели бы быть этой канарейкой, на которую сейчас смотрите?
— Это кенарь. О нет! Ведь он, бедняжка, не может летать.
— Ну, так выпустите его, пусть летает!
— Как бы не так! Он уж раз сам вылетел, и с ним произошел очень печальный случай.
— Что такое? Воробьи его напугали?
— Хуже! Вы только вообразите, он вылетел во двор, но тут же устал… Азорка! Будь умницей! Нельзя кусать этого господина!..
— Ну, что же дальше?
— Устал и уселся на забор, на котором стоял наш петух… Вы знаете нашего петуха?
— Не имею чести.
— Ну вот, и он, противный, клюнул его в головку так, что с ним даже обморок был…
— Кенарь клюнул петуха?
— Куда ему! Петух кенаря, да так, что с тех пор, — только вы над ним не смейтесь, — с тех пор он стал лысый!..
— Петух-то?
— Нет, кенарь… Сейчас я покажу вам!..
Сказав это, она кинулась к окну, на котором висела клетка с крикливой птицей.
— Панна Ванда! Ради всего святого, не вставайте же! — закричал Густав. — Весь этюд, превосходный этюд испорчен!..
— Ха-ха-ха! — засмеялась девочка. — Да это отлично! Теперь вам придется делать новый!
— При таких условиях я никакого не сделаю… Только осрамлюсь… не посмею показаться на глаза вашему деду… Ну что это такое — десяти минут не посидеть спокойно!..
Говоря это, он снова стал складывать бумаги.
Вандзя вернулась на свое место и, снова взяв на колени Азора, сказала:
— Я вам дам совет. Если вы хотите, чтоб я сидела смирно, расскажите мне какую-нибудь хорошенькую историю!
— Превосходная мысль! — ответил Густав, снова раскладывая свои бумаги. — Я должен вам рассказывать всякие истории и одновременно рисовать? Ну что ж, попробую!..
— Простите, я прерву вас. Мы поедем сегодня в Лазенки?
— Поедем. Лошади заказаны на пять часов.
— Теперь слушаю.
— Очень хорошо, а я начинаю. Так вот, жила-была такая панна Непоседская, и ее дедушка поручил написать с нее портрет…
— Одному художнику, фамилия которого была Приставальский. Эту историю я уже знаю!
— Тогда я уж, право, не знаю, что рассказывать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28