— Это, должно быть, здесь! — прервал его размышления пан Антоний, останавливаясь перед домиком Гоффа.
— Что здесь? — рассеянно спросил Пёлунович.
— Да этот маньяк… то бишь механик, хотел я сказать.
Эта резкая фраза несколько отрезвила пана Клеменса; подумав мгновение, он сказал:
— Знаете что, любезнейший мой пан Антоний, отложимте-ка это посещение на другой раз. Я сейчас как-то не настроен, а ведь им надо бы помочь…
— Мели Емеля… Простите за выражение. Вы все забываете о постановлении сессии.
— Да, но если…
— Какие там «но» да «если»? На сессии было решено в этот раз изучить изобретение, а затем заняться и самим человеком, ибо опыт учит, что эти мнимые изобретатели большей частью оказываются мошенниками, вымогателями эт цетера!.. Должны же мы наконец научиться пунктуальности, уважению к постановлениям…
С этими словами наш поразительный пессимист вошел в сени и толкнул дверь в комнаты.
Здесь, на столе под окном, стояло выщербленное блюдечко с солью и миска нарезанных огурцов, которые Гофф ел деревянной ложкой, а Констанция — жестяной. Больной ребенок спал за ширмой.
При виде вошедших отец и дочь встали. Констанция покраснела. Гофф был в полном смятении.
Минуту длилось молчание, которое прервал наконец пан Антоний:
— Мы пришли сюда осмотреть машину, о которой вы говорили уважаемому председателю.
Выдавив из себя эти слова, он указал на Пёлуновича.
Смущенный Гофф поклонился чуть не до самой земли.
— Салат едят! — шепнул пан Клеменс, даже не подумав о том, что рядом со зловещими огурцами лежала большая коврига ржаного хлеба.
— Итак, можете ли вы показать нам свою машину? — продолжал пан Антоний.
— С величайшим удовольствием… Ваш слуга… Пожалуйста… — ответил Гофф, топчась на месте и указывая гостям на дверь в другую комнату.
Делегаты направились туда.
— Бог их нам посылает! — шепнул старик.
Глубоко взволнованная дочь поцеловала его руку и слегка подтолкнула к гостям. Потом пошла за ширму и прильнула ухом к стене, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговора.
— Вы узнаете меня? — спросил старика Пёлунович.
— Как не узнать? — ответил бедняк. — Целые дни и ночи я только о вас и думал, сударь.
— Господин председатель желал бы осмотреть машину, — прервал чрезвычайно официальным тоном неумолимый Антоний.
— Пожалуйста, пожалуйста! Вот она… — говорил Гофф, поднимая дрожащими руками тяжелый прибор странной формы, состоящий из медных колесиков и железных прутьев.
— Для чего это предназначено? — продолжал допрашивать пессимист.
— Для всего. Двадцать лет…
— Работает?
— Еще нет, потому что…
— Каков же ее принцип? Что приводит ее в движение, или, вернее, что будет приводить ее в движение? — снова прервал пан Антоний.
— Сейчас я вам, государи мои, объясню, вот только придется…
С этими словами старик принялся искать на своем токарном станке какой-то инструмент. Он брал в руки различные долота, клещи, стамески, но все это, видимо, не подходило, ибо он откладывал их на станок и принимался лихорадочно искать другие.
Пан Антоний барабанил пальцами по краю токарного станка, а у Пёлуновича не было времени обратить внимание на смущение бедняги, так как он думал о салате и с тревогой смотрел на небо, где, как ему казалось, заметил наконец подозрительную тучу, грозящую градом и ураганом.
В это мгновение на площади под окном появилась худая сука. Уже с первого взгляда легко было догадаться, что у этого жалкого животного есть щенята и что она прибежала сюда, чтобы поискать среди мусора пищи.
— Быть может, вы словами объясните действия своей машины, — обратился пан Антоний к Гоффу с выражением скуки и нетерпения в голосе.
— Видите ли, милостивый государь мой, это вот как… Нужно подкрутить этот винт, а тогда он нажмет на вот этот прут… Этот прут нажмет на колесо, совсем как гиря на весы…
— И что же дальше?
— Дальше? Дальше машина будет работать.
— Не будет работать, — очень решительно прервал пан Антоний, — потому что тут нет механического двигателя.
— Будет, милостивый государь мой… — ответил Гофф.
— Не вижу произведения пространства на силу. Вздор!
— Воздушное колесо… — вставил Гофф.
— Иллюзия…
— Этот винт и этот прут…
— Игрушки, — ответил безжалостный пессимист.
Старик долгим взглядом глянул в глаза оппоненту, потом опустил голову и умолк.
Пан Антоний снова забарабанил пальцами по краю станка и снова глянул на площадь, куда с самого начала разговора глядел Пёлунович, не понимая ни колес, ни винтов, ни произведения силы на пространство. Голодная сука лежала теперь под окном, придерживая лапами и грызя кусок черствого черного хлеба, который бросила ей Констанция.
— И зачем только вот такое живет на свете? — буркнул пан Антоний, указывая на суку. — Голодное, худое, да еще взбеситься может!
— Правда, — ответил Пёлунович, не понимая, о чем идет речь, так как ему показалось, что как раз в это мгновение он ощутил боль в желудке.
— Было бы подлинным благодеянием пальнуть ей в голову, — заметил пан Антоний.
— Правда, правда, — подтвердил пан Клеменс, хватаясь за живот.
Мы не уверены, слышал ли ошеломленный Гофф этот разговор двух филантропов; но Констанция услышала его и залилась слезами.
О нищета! Как ты насторожена и подозрительна!
— Итак, — снова заговорил пан Антоний, — вы не можете нам объяснить свою машину.
Старик печально поглядел на гостей и промолчал.
— Значит, нет?
Гофф снова промолчал.
— Пойдемте, господин председатель.
Пёлунович очнулся от своих дум о холере и урагане и, протягивая руку Гоффу, сказал:
— В другой раз поговорим подробнее… Ах да! С моей трубкой все обстоит благополучно. До свидания!
И они вышли.
По дороге доброе сердце пана Клеменса стало слегка тревожиться.
— Пан Антоний, благодетель, что-то мне кажется, что уж очень они бедны?
— Скупость и неряшество — обычные черты нашего мещанства, — отвечал Антоний.
— А может, вернуться? — сказал Пёлунович, останавливаясь.
Антоний пожал плечами.
— Хорошо же вы, сударь, уважаете постановления!
— Да ведь очень уж бедны, пан Антоний!
Пессимист возмутился:
— Вы, сударь, может, полагаете, что мне жалко нескольких рублей?
— Ну, что вы!
— Так подождемте, это решит собрание. Я принципиально противник подачек, которые лишь деморализуют низшие классы, и принципиально же выполняю решения большинства. А больше я ничего не знаю, ни о чем не желаю слышать и вам советую поступать так же. Нам всегда недоставало дисциплины и пунктуальности.
Эта энергическая аргументация оказала соответствующее воздействие на пана Клеменса, который выпрямился, как солдат на часах, и мерным шагом направился к своему дому.
Тем временем в лачуге, едва гости успели переступить порог сеней, разыгралась следующая сцена:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28