– А ведь не врут же! – воскликнул Чезаре. – Здесь и вправду сильные течения.
Вырванный из глубокой задумчивости неожиданным воз­гласом друга Альфонсо спустился с заоблачных высей и вдруг ощутил ломоту в руках, тяжесть весел и волнение воды под днищем. Берег Лапо, его желтый песок – ослепительно белый сиянии солнца, – казался таким невозможно далеким. Лодка как будто застыла между двумя полюсами магнита, и все усилия гребцов сводились к тому, чтобы удержать ее неподвижно, ина­че берег большой земли неизбежно притянет ее обратно.
– Давайте-ка приналяжем на весла, парни, – сказал Чеза­ре. – А то мы, похоже, застряли. Еще два-три ярда, и мы выр­вемся из течения.
И как только гребцы удвоили усилия, течение – водный зефир – сменило направление. Теперь их несло прямо к же­ланному берегу.
Первым заговорил Чезаре, воодушевленный собственным властным голосом, которым он отдал приказ друзьям подна­лечь на весла. Он больше не мог держать в себе этот секрет.
Somnium Cesari
Альфонсо, Бальдассаре, у нас никогда не было друг от друга секретов – с самого детства, когда мы были еще мальчишками и вечно ходили с ссадинами на коленках. Все наши «сокровища». Вся­кие пустяки. И самые сокровенные мечты. Все у нас было общее. Мы даже корью болели все вместе. Ложь между нами немыслима, а умолчать о своих приключениях. – это ведь та же ложь. Так что хочу вам признаться: друзья мои, я влюблен.
Она разбудила меня поцелуем, когда я спал на закате под пробковым дубом на поле у Гвидо. Ее прохладные губы прикосну­лись к моим губам, и ее дыхание вошло в меня. Я открыл глаза и увидел ее глаза – желтовато-коричневые, как у дикого зверя, напряженные и внимательные.
Звали ее Фьяметта. Должно быть, она была из высокородной семьи, потому что родители выбрали ей утонченное и весьма подходящее имя .Ибо волосы у нее были рыжими с красным отливом, точно осенние листья папоротника в лучах заходящего солнца. Они были подобны слепящему пламени, когда она меня поцеловала.
Она отвела меня к своему дому. Красивый, уютный дом с боль­шим садом, где на лужайке были разбросаны деревянные игрушки. (Она не пригласила меня войти. Но в окно я увидел спальню, где на одной широченной кровати спали три младших брата моей Фъяметты.) Мы с ней уселись в беседке, укрытые от любопытных соседских глаз высокими кипарисами. И вот солнце скрылось за горизонтом, и на улице стало прохладно. Она положила голову мне на плечо, прижавшись лбом к моей шее, и я чувствовал, как коло­тится мое сердце, и удары его отдавались ей в голову.
Она станет мне идеальной возлюбленной, сказала она после долгого и волнующего молчания, идеальной возлюбленной для ски­тальца и странника – она будет как неподвижная точка для моего мятущегося компаса, она будет землей, куда я вернусь, весь в крови от моих побед. Что еще нужно отважному завоева­телю, говорила она, как не домашний очаг, куда он возвращается после долгих походов? И она, Фьяметта, станет моим тайным миром, где я найду отдых от утомительной славы.
Друзья мои, у нее было роскошное пышное тело – такое вле­кущее, сочное. Тело, созданное для материнства. Я поцеловал ее между грудей; положил руку ей на бедро и почувствовал силу ее плодородного чрева. Мы расстались, но я обещал, что приду к ней опять – и брошу якорь в бухте ее объятий…
Гребцы обливались потом. Весла бились о воду, которая как будто лучилась под солнцем. Чезаре никак не решался нарушить молчание, которое с каждой секундой становилось для него все тягостнее. Как Бальдассаре воспримет известие, что у друга теперь есть возлюбленная? Как отнесется Альфон­со к его потугам на поэтическое изложение? Но, вопреки всем ожиданиям, юный поэт рассмеялся.
Somnium Alfonsis
Ты говоришь нам, Чезаре, что нашел женщину своей мечты. Признаться, я тоже. Твоя возлюбленная поцеловала тебя еще прежде, чем ты увидел ее и узнал? Со мной была та же история.
Но если твоя дама сердца – пышная, и полнотелая, и вся как огонь, то моя любовь – чистая, как свежевыпавший снег. Она – образец совершеннейшей прелести. Прекрасная Фисба, поруган­ная Дидона – да, та самая римлянка, подвергшаяся насилию, – это просто поделки неумелого подмастерья по сравнению с моей возлюбленной. У Данте была Беатриче, самая юная из всех анге­лов небесной Любви. Так и я обрел свою музу, предмет и источ­ник моих канцон.
Сумерки. Вечер. Желанное отдохновение после дневного зноя. Я каюсь, заснул прямо за чтением « Vita nuova»* в своем пустом классе. У меня был тяжелый день, так что заснул я крепко и не слышал, как она вошла. Она разбудила меня поцелуем, и душа моя затрепетала. Ее алые губы были подобны кораллам, золоти­стые локоны ниспадали на плечи из-под головного убора, и легкий румянец играл на щеках.
Она взяла меня за руку, моя любовь – ногти ее были, как перпамутр, а зубы, как жемчуг, – и вывела прочь из класса. Мы шли по улицам, еще не остывшим после дневного жара, и я восхи­щался ее одеянием, рукавами, подбитыми мехом, и богатой от­делкой ее головного убора. Ее походка была легка, словно шелест опавших листьев, подхваченных ветром.
Я плохо запомнил дорогу к ее вилле. Высокие кипарисы, под­стриженные в форме геральдических фигур, встретили нас у вхо­да. Она провела меня по зеленому лабиринту в сад. В центре сада был мраморный стол, убранный золотым дождем, как у нас на­зывают цветы ракитника. На столе стояло блюдо из серебра и венецианское зеркало. Там были еще апельсин, и яркие попугаичьи перья, и позолоченная статуэтка – трое юношей, застывших в миг прощания.
И вот мы сели с ней на скамью в этом ароматном будуаре и сплели руки, и она рассказала мне о моем будущем. Она сказала, что отдала бы все свои богатства в обмен на любовь поэта. Она восхищалась мной, как иногда восхищаются боги редкими избран­никами из смертных. Я преподнес ей жемчужное ожерелье, ко­торое так подходило к ее безупречной груди. И Любовь воцари­лась в душе моей…
* * *
Чезаре – уже не столь мрачный, ибо его опасения оказа­лись излишни, – поздравил Альфонсо, который нашел свое счастье. Протянув руку над плечом Бальдассаре, он дружески хлопнул Альфонсо по спине, только не рассчитал сил, и удар получился болезненным, и Альфонсо в ответ брызнул водой на Чезаре, облив при этом всего Бальдассаре и развернув лод­ку поперек курса.
Друзьям пришлось побороться с изменчивыми течениями, чтобы выправить лодку.
– И как ее имя, твоей возлюбленной? – спросил Чезаре, и его голос при этом дал петуха.
Альфонсо, которому напекло голову, забыл ответить.
Бальдассаре все это время молчал. Никто не видел страда­ния, написанного у него на лице, – ибо Альфонсо сидел к нему спиной, а сам он сидел спиной к Чезаре. Когда же он заговорил, Альфонсо с Чезаре слушали его вполуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67