OCR by Vened
«Грегори Норминтон. Корабль дураков»: АСТ, Ермак; 2003
ISBN 5-17-020853-7, 5-9577-0724-4
Оригинал: Gregory Norminton, “The Ship of Fools”, 2002
Перевод: Татьяна Покидаева
Аннотация
«Корабль дураков», дебютный роман 25-летнего писателя и актера Грегори Норминтона – лучший пастиш на средневековую тему после «Имени Розы» и «Баудолино» Умберто Эко. Вдохновясь знаменитым полотном Иеронима Босха, Норминтон создал искуснейшую постмодернистскую мозаику – оживил всех героев картины и снабдил каждого из них своей историей-стилизацией. Искусное подражание разнообразным высоким и низким штилям (рыцарский роман, поэзия вагантов, куртуазная литература и даже барочная грубость Гриммельсгаузена) сочитается у Норминтона с живой и весьма ироничной интонацией. Это один из немногих примеров, свидетельствующих о великолепном знании автором своего предмета, не затененного мертвым наукообразием.

Грегори НОРМИНТОН
КОРАБЛЬ ДУРАКОВ
<и он> оказался вторым после Бога спасителем помянутого ковчега, ибо он предотвратил кораблекру­шение: он с помощью ног приводил ковчег в движение и поворачивал его в любую сторону, так что его ноги служили ковчегу как бы рулем… Ну как, вы все поня­ли ? В таком случае хлопните винца, только не разбав­ляйте водой. Не верится вам, что ли ? «Ну и мне тоже не верится», – сказала кума.
Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль»
ОБЩИЙ ПРОЛОГ
Нагруженный под завязку, что твое блюдо, до краев пол­ное вишни, корабль дураков застыл на лужайке моря. И хотя легкий бриз развевает флажок на мачте, море – зеленое и спо­койное, точно сад. Корабль – это скорее утлая лодчонка, и даже не лодка, а так, непонятного свойства посудина с еще живым деревом вместо мачты. В его пышной кроне засел чудной вах­тенный (чудной, потому что сова; да и сама сова тоже чудная, потому что и с клювом, и со ртом). И немало еще несуразиц на этом неправильном корабле: вместо руля – деревянный черпак, команды нет и в помине, а пассажиры явно не при­способлены к мореходному делу. Вот вся честная компания (в произвольном порядке): трое певцов-горлопанов, бесстыдник-купальщик, блюющий пропойца, храпящий пропойца, пьяная баба, обжора, монах, шут и монашка с лютней. Список пред­метов неодушевленных: фляги с вином или элем, стакан, плошка для подаяний, бочка спиртного, нож, жареная кури­ца, дохлая рыба, ком теста и блюдо (как вы уже догадались) с вишней, каковая олицетворяет собой грех сладострастия, либо сладострастную тягу к греху – понятия часто равнозначные.
Компания, надо сказать, разношерстная. Давно ли они со­брались вместе? Все указания на Время отсутствуют. Время, кажется, отсутствует тоже. Здесь всегда – полдень, если судить по свету. Можно предположить, что тепло, но и Погоды тут нет.
Этот унылый застой, это настырное однообразие – как все нудно и скучно. Чем они развлекают себя, эти люди? Что они здесь делают? Сидят, стоят и лежат, перегибаются через борт, тянутся приподнявшись на цыпочках, плещутся в море.
Да, это понятно. Но что они здесь делают?
Поют. Без складу и ладу. Певцы-горлопаны выводят за­стольную песню (что-то про жен, про оленей с рогами и про чучела мертвых зверюшек), монах читает Часослов (от ста­рых привычек избавиться трудно), а монашка поет Евхаристи­ческую песнь. Ее голос, – кстати сказать, на удивление при­ятный, – теряется в какофонии, тонет в гнусавых руладах монаха и воплях певцов-горлопанов, которые воют почище тюленей. Ну и ладно. Пусть их. Эти застывшие в неподвижно­сти странники, эти пилигримы без цели – они просто стара­ются скоротать время. Пытаются как-то развлечься. Если жи­вешь только сегодняшним днем, надо выжать из этого дня все радости – выпить в хорошей компании, поговорить по душам.
На первый взгляд им тут вовсе не плохо.
Даже наоборот: весело людям – пируют.
Начнем с самого неприметного из пассажиров.
СПЯЩИЙ ПЬЯНИЦА пребывает в полях блаженных, иными словами – в раю, В темном скриптории у него в голове пи­шутся главы иной книги – книги снов. На каких пламенею­щих тигров охотится он в этих окутанных тьмой лесах? Что это за страна, дорогие друзья, где поля и высокие шпили ему как Дом, и все женщины любят его до безумия? Или он видит себя во сне просто таким, как есть, и вот снится ему: он ле­жит, где упал, на носу, храпит, обнимая флягу, и ему невдо­мек, что сейчас его злобно разбудят.
Теперь представьте себе, что вы сладко спите, и вдруг вас грубо трясут за плечо. Вы открыли глаза и увидели перед собой то ли большую луковицу, то ли рожу какой-нибудь прач­ки Ткнитесь носом в чужую подмышку – примерно такое же благоухание исходит от ПЬЯНОЙ БАБЫ. Она безжалостна и упорна в своем намерении растолкать спящего, ибо пить в одиночку – не то удовольствие.
– Господи милосердный, – стонет спящий, – ниспошли мне ангелов из чинов небесных, дабы заткнули мне нос.
Но пьяная баба Всевышнего не признает. Вся ее набожность свойства поганого, сиречь языческого. Вакху она предана всей своей благородно прогнившей душой и отравленной печенью.
– Как можно петь хвалы Богу, которого ты и в глаза не видел? – искренне не понимает она. – Я же люблю то, что знаю. И так и должно быть.
И что поистине может сравниться с этим дурманом, Лю­бовью? Любовь – опий. У того, кто попробовал ее хоть раз, она остается в крови навсегда. О, пылкие услады в мужских объятиях! Ее тело помнит. Но Время, старый брюзга, одарило нашу поистаскавшуюся и испитую героиню непрошеным це­ломудрием. Она – как жалкий обломок некоей разнузданной вакханалии: голова – что твоя луковица, тело обрюзгло, руки трясутся, ноги не держат. Румянец младости беспечной по­блек на этих щеках давным-давно; его заменила пропитая краснота, каковая являет собой неизбежное следствие непо­мерных и многочисленных возлияний. Она трясет спящего за плечо и поднимает флягу для тоста.
– Твое здоровье, полусонный ты мой! Фляга осушена одним глотком.
ПЕВЦЫ, при всем своем горлопанстве, ничем особенным не примечательны. Это могут быть стряпчие, чернорабочие, землевладельцы; мясники, пивовары, слуги или палачи. Нельзя сказать, что они все на одно лицо – просто они так похожи, что различить их и вправду трудно. Они всегда вмес­те. Никто из этих троих уже и не помнит то время, когда ря­дом не было двух других. Из чего, впрочем, не следует, что союз сей основан на добрых и бескорыстных началах. В каче­стве образного поясняющего примера: будь это чудище о трех головах, головы передрались бы за пищу, предназначенную для одного и того же желудка. Они как кровные братья, одер­жимые мыслью о братоубийстве: каждый втайне мечтает избавиться от остальных. И все же насилие для них было бы рав­нозначно тому, как отрезать себе же руку или ногу. И только по этой причине у них не доходит до кровопролития.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67