Теперь оставалось одно: «Я, его кормилица, положу его в гроб». Она одобряла все, что происходило, и глаза у неё были сухи.
Наступил вечер, вечер накануне Троицына дня. Вдруг Карл проснулся. Мамка догадалась об этом только по его дыханию. Она зажгла свет: вот диво — кровотечение прекратилось. Но он очень ослабел и лишь с трудом пошевелил рукой, чтобы объяснить ей, чего он хочет. Мамка сначала не поняла, хотя посадила его на кровати и приложила ухо к его губам.
— Наварру, — прошелестел он, тогда она догадалась.
Распахнув двери, она выкрикнула приказ короля, охрана передала его дальше, и кто-то побежал выполнять. Офицер поспешил, конечно, не к Генриху, а к мадам Екатерине. Поэтому она первая появилась у одра умирающего сына. Мамка умыла ему лицо, оно казалось высеченным из белого камня и невыразимо отстраняющим навязчивость живых. Мадам Екатерина со своей теплокровной натурой убийцы наталкивается на что-то совершенно ей чуждое, даже жуткое. Так её дети раньше не умирали. Что-то уж слишком благородно! Этого человека я не знаю. Этот никогда не вылезал из моей утробы. Хорошо, что здесь ждут ещё кое-кого!
А тем временем Генрих Наваррский шёл дорогой страхов — по сводчатым коридорам, словно ощетинившимся от множества вооружённых людей. Мороз подирал по коже при виде всего этого обнажённого железа — аркебузы, алебарды, бердыши. Он понял, что здесь хозяйничает смерть, понял не хуже, чем сам Карл, но при этом вся его горячая кровь осталась при нем, и у него были ноги, чтобы бежать отсюда. Генрих действительно запнулся и чуть не повернул обратно. Однако пересилил себя, вошёл к королю и опустился на колени. От двери и до кровати он полз на коленях. И тут услышал, как прошелестел голос Карла: — Брат мой, теперь вы теряете меня, но вас самого давно уже не было бы на свете, если бы не я. Один боролся я против всех, кто замышлял убить вас, и вы за это не оставьте в будущем мою жену и ребёнка. В будущем… — повторил он, и, как ни тихо говорил Карл, это слово прозвучало громче остальных. «Он знает, что я должен стать королём Франции! — подумал Генрих. — Умирающий провидит грядущее».
Так-то обстоят дела; вот почему мадам Екатерина в чрезвычайном смущении. Правда, гороскопы и испарения металлов опровергают слова её умирающего сына. А все-таки подобные слова чреваты последствиями; итак, будем начеку! Карл силится ещё что-то завещать Генриху. Вероятно, он хочет предостеречь его, это видно. — Не доверяй моему… — с трудом начинает он, но тут королева прерывает его: — Молчи! — И так как Карл окончательно изнемог и упал обратно на подушки, Генрих так и не узнал, кого именно ему следует больше бояться — д’Анжу, который его ненавидит, или д’Алансона, своего ненадёжного единомышленника. И он решает остерегаться обоих.
Мадам Екатерина, убедившись, что Карл уже ничего больше не скажет, ушла. Генрих, коленопреклонённый, дождался начала агонии.
В конце концов мамка осталась одна со своим питомцем. Склонившись над ним, она ловила его тяжёлые вздохи, не из сострадания к тому, кто уже не чувствовал страданий, а просто она не хотела пропустить последнего вздоха.
И она чувствует, что перед этим угасающим духом сейчас таинственно брезжат только самые ранние, давно забытые, никому, кроме них двух, неведомые минуты. Они пришли им на память одновременно, и, бок о бок с отходящим от этого мира, она вернулась к тем далёким дням. Его губы вздрагивали лишь от судорожного дыхания; и все-таки она расслышала слово «лес», все-таки уловила слова «ночь» и «устал». Ребёнок заблудился в лесу Фонтенбло, и теперь ему страшно в темноте. Это случилось в незапамятные времена его детства и теперь, перед самым концом, ещё раз. И она тихонько запела — вместо него. Повторяясь, нижутся друг за другом все те же слова, и мамка выводит вполголоса:
Стало, дитятко, темно,
Стало холодно давно.
Мрак ночной в лесу залёг.
Дитятко, твой путь далёк… —
тянет мамка, убаюкивая его и себя.
Дитятко, где дом родной?
Вдруг она замечает: что-то свершилось.
Ты устал — а где постель?..
Ей-богу, это и был последний — его последний вздох. И она тут же выпрямляется и, закрывая ему глаза, с чувством доканчивает:
Мамка в гроб тебя кладёт
На покой, как в колыбель.
Moralit?
Le malheur peut apporter une chance inesp?r?e d’apprendre la vie. Un prince si bien n? ne semblait pas destin? a ?tre combl? par l’adversit?. Intr?pide, d?daignant les avertissements, il est tomb? dans la mis?re comme dans un traquenard. Impossible de s’en tirer: alors il va profiter de sa nouvelle situation. D?sormais la vie lui offre d’autres aspects que les seuls aspects accessibles aux heureux de ce monde. Les le?ons qu’elle lui octroie sont severes, mais combien plus ?mouvantes aussi que tout ce qui l’occupait du temps de sa joyeuse ignorance. Il apprend ? craindre et a dissimuler. Cela peut toujous servir, comme, d’autre part, on ne perd jamais rien a essuyer des humiliations, et ? ressentir la haine, et ? voir l’amour se mourir ? force d’etre maltrait?. Avec du talent, on approfondit tout cela jusqu’? en faire des connaissances morales bien acquis?s. Un peu plus, ce sera le chemin du doute; et d’avoir pratique la condition des opprim?s, un jeune seigneur qui, autrefois, ne doutait de rien, se trouvera chang? en un homme averti, sceptique, indulgent autant par bont? que par m?pris et qui saura se juger tout en agissant.
Ayant beaucoup remu? sans rime ni raison, il n’agira plus, ? l’avenir, qu’? bon escient et en se m?fiant des impulsions trop prompt?s. Si alors on peut dire de lui que, par son intelligence, il est au dessus de ses passions ce sera gr?ce ? cette ancienne captivit? o? il les avait penetr?es. C’est vrai qu’il fallait ?tre merveilleusement ?quilibr? pour ne pas d?choir pendant cette longue ?preuve. Seule une nature temper?e et moyenne pouvait impunement s’adonner aux moeurs relach?es de cette cour. Seule aussi elle pouvait se risquer au fond d’une pens?e tourment?e tout en restant apte a reprendre cette serenit? d’?me dans laquelle s’accomplissent les grandes actions g?n?reuses, et m?me les simples r?alisations command?es par le bon sens.
Поучение
Несчастье может даровать неожиданные пути к познанию жизни. Казалось бы, столь высокородному принцу не суждено было в удел такое обилие бедствий. Бесстрашный, равнодушный ко всем предостережениям, он попал в беду, как попадаются в капкан. И ему не вырваться; тогда он решает извлечь пользу из своего нового положения. Отныне жизнь показывается ему с иных сторон, нежели те немногие, которые зримы для счастливцев мира сего. Суровы уроки, которые она ему преподаёт, но насколько же глубже они проникают в душу, чем все, что занимало его в дни безмятежного неведения! Он учится насторожённости и скрытности. Это всегда может пригодиться, а с другой стороны, ведь ничего не теряешь, отирая плевки унижений, выращивая в себе ненависть и видя, как умирает любовь, когда ею помыкают. При некоторой одарённости все это можно охватить мыслью так, что превратится оно в стойкий опыт души. Немного погодя эти бедствия приведут его на путь сомнения во всем; но, побывав в шкуре угнетённых, молодой государь, прежде ничего не ведавший, сделается человеком мудрым, трезвым и снисходительным — столько же от доброты, сколько от презрения; вместе с тем, действуя, он окажется способным судить самого себя.
До того он слишком много суетился без смысла и толку, а теперь начнёт совершать поступки лишь по зрелом размышлении, остерегаясь чересчур непосредственных порывов, И если тогда можно будет о нем сказать, что ум его выше страстей, то этим он будет обязан своему былому плену, когда он проник в их истинную природу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Наступил вечер, вечер накануне Троицына дня. Вдруг Карл проснулся. Мамка догадалась об этом только по его дыханию. Она зажгла свет: вот диво — кровотечение прекратилось. Но он очень ослабел и лишь с трудом пошевелил рукой, чтобы объяснить ей, чего он хочет. Мамка сначала не поняла, хотя посадила его на кровати и приложила ухо к его губам.
— Наварру, — прошелестел он, тогда она догадалась.
Распахнув двери, она выкрикнула приказ короля, охрана передала его дальше, и кто-то побежал выполнять. Офицер поспешил, конечно, не к Генриху, а к мадам Екатерине. Поэтому она первая появилась у одра умирающего сына. Мамка умыла ему лицо, оно казалось высеченным из белого камня и невыразимо отстраняющим навязчивость живых. Мадам Екатерина со своей теплокровной натурой убийцы наталкивается на что-то совершенно ей чуждое, даже жуткое. Так её дети раньше не умирали. Что-то уж слишком благородно! Этого человека я не знаю. Этот никогда не вылезал из моей утробы. Хорошо, что здесь ждут ещё кое-кого!
А тем временем Генрих Наваррский шёл дорогой страхов — по сводчатым коридорам, словно ощетинившимся от множества вооружённых людей. Мороз подирал по коже при виде всего этого обнажённого железа — аркебузы, алебарды, бердыши. Он понял, что здесь хозяйничает смерть, понял не хуже, чем сам Карл, но при этом вся его горячая кровь осталась при нем, и у него были ноги, чтобы бежать отсюда. Генрих действительно запнулся и чуть не повернул обратно. Однако пересилил себя, вошёл к королю и опустился на колени. От двери и до кровати он полз на коленях. И тут услышал, как прошелестел голос Карла: — Брат мой, теперь вы теряете меня, но вас самого давно уже не было бы на свете, если бы не я. Один боролся я против всех, кто замышлял убить вас, и вы за это не оставьте в будущем мою жену и ребёнка. В будущем… — повторил он, и, как ни тихо говорил Карл, это слово прозвучало громче остальных. «Он знает, что я должен стать королём Франции! — подумал Генрих. — Умирающий провидит грядущее».
Так-то обстоят дела; вот почему мадам Екатерина в чрезвычайном смущении. Правда, гороскопы и испарения металлов опровергают слова её умирающего сына. А все-таки подобные слова чреваты последствиями; итак, будем начеку! Карл силится ещё что-то завещать Генриху. Вероятно, он хочет предостеречь его, это видно. — Не доверяй моему… — с трудом начинает он, но тут королева прерывает его: — Молчи! — И так как Карл окончательно изнемог и упал обратно на подушки, Генрих так и не узнал, кого именно ему следует больше бояться — д’Анжу, который его ненавидит, или д’Алансона, своего ненадёжного единомышленника. И он решает остерегаться обоих.
Мадам Екатерина, убедившись, что Карл уже ничего больше не скажет, ушла. Генрих, коленопреклонённый, дождался начала агонии.
В конце концов мамка осталась одна со своим питомцем. Склонившись над ним, она ловила его тяжёлые вздохи, не из сострадания к тому, кто уже не чувствовал страданий, а просто она не хотела пропустить последнего вздоха.
И она чувствует, что перед этим угасающим духом сейчас таинственно брезжат только самые ранние, давно забытые, никому, кроме них двух, неведомые минуты. Они пришли им на память одновременно, и, бок о бок с отходящим от этого мира, она вернулась к тем далёким дням. Его губы вздрагивали лишь от судорожного дыхания; и все-таки она расслышала слово «лес», все-таки уловила слова «ночь» и «устал». Ребёнок заблудился в лесу Фонтенбло, и теперь ему страшно в темноте. Это случилось в незапамятные времена его детства и теперь, перед самым концом, ещё раз. И она тихонько запела — вместо него. Повторяясь, нижутся друг за другом все те же слова, и мамка выводит вполголоса:
Стало, дитятко, темно,
Стало холодно давно.
Мрак ночной в лесу залёг.
Дитятко, твой путь далёк… —
тянет мамка, убаюкивая его и себя.
Дитятко, где дом родной?
Вдруг она замечает: что-то свершилось.
Ты устал — а где постель?..
Ей-богу, это и был последний — его последний вздох. И она тут же выпрямляется и, закрывая ему глаза, с чувством доканчивает:
Мамка в гроб тебя кладёт
На покой, как в колыбель.
Moralit?
Le malheur peut apporter une chance inesp?r?e d’apprendre la vie. Un prince si bien n? ne semblait pas destin? a ?tre combl? par l’adversit?. Intr?pide, d?daignant les avertissements, il est tomb? dans la mis?re comme dans un traquenard. Impossible de s’en tirer: alors il va profiter de sa nouvelle situation. D?sormais la vie lui offre d’autres aspects que les seuls aspects accessibles aux heureux de ce monde. Les le?ons qu’elle lui octroie sont severes, mais combien plus ?mouvantes aussi que tout ce qui l’occupait du temps de sa joyeuse ignorance. Il apprend ? craindre et a dissimuler. Cela peut toujous servir, comme, d’autre part, on ne perd jamais rien a essuyer des humiliations, et ? ressentir la haine, et ? voir l’amour se mourir ? force d’etre maltrait?. Avec du talent, on approfondit tout cela jusqu’? en faire des connaissances morales bien acquis?s. Un peu plus, ce sera le chemin du doute; et d’avoir pratique la condition des opprim?s, un jeune seigneur qui, autrefois, ne doutait de rien, se trouvera chang? en un homme averti, sceptique, indulgent autant par bont? que par m?pris et qui saura se juger tout en agissant.
Ayant beaucoup remu? sans rime ni raison, il n’agira plus, ? l’avenir, qu’? bon escient et en se m?fiant des impulsions trop prompt?s. Si alors on peut dire de lui que, par son intelligence, il est au dessus de ses passions ce sera gr?ce ? cette ancienne captivit? o? il les avait penetr?es. C’est vrai qu’il fallait ?tre merveilleusement ?quilibr? pour ne pas d?choir pendant cette longue ?preuve. Seule une nature temper?e et moyenne pouvait impunement s’adonner aux moeurs relach?es de cette cour. Seule aussi elle pouvait se risquer au fond d’une pens?e tourment?e tout en restant apte a reprendre cette serenit? d’?me dans laquelle s’accomplissent les grandes actions g?n?reuses, et m?me les simples r?alisations command?es par le bon sens.
Поучение
Несчастье может даровать неожиданные пути к познанию жизни. Казалось бы, столь высокородному принцу не суждено было в удел такое обилие бедствий. Бесстрашный, равнодушный ко всем предостережениям, он попал в беду, как попадаются в капкан. И ему не вырваться; тогда он решает извлечь пользу из своего нового положения. Отныне жизнь показывается ему с иных сторон, нежели те немногие, которые зримы для счастливцев мира сего. Суровы уроки, которые она ему преподаёт, но насколько же глубже они проникают в душу, чем все, что занимало его в дни безмятежного неведения! Он учится насторожённости и скрытности. Это всегда может пригодиться, а с другой стороны, ведь ничего не теряешь, отирая плевки унижений, выращивая в себе ненависть и видя, как умирает любовь, когда ею помыкают. При некоторой одарённости все это можно охватить мыслью так, что превратится оно в стойкий опыт души. Немного погодя эти бедствия приведут его на путь сомнения во всем; но, побывав в шкуре угнетённых, молодой государь, прежде ничего не ведавший, сделается человеком мудрым, трезвым и снисходительным — столько же от доброты, сколько от презрения; вместе с тем, действуя, он окажется способным судить самого себя.
До того он слишком много суетился без смысла и толку, а теперь начнёт совершать поступки лишь по зрелом размышлении, остерегаясь чересчур непосредственных порывов, И если тогда можно будет о нем сказать, что ум его выше страстей, то этим он будет обязан своему былому плену, когда он проник в их истинную природу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183