А потом, как я и говорил, по-моему, сейчас она как-то переменилась. Если Майкл прав... — Он не закончил мысли.
Я покачала головой.
— Подожди. Вот она вернется, и мы всласть поиздеваемся над ней из-за этой истории. Вот увидишь!
И вскоре, заперев калитку, мы отправились спать. В полицию никто не позвонил.
Отсутствие — Суббота, днем
— А теперь ешьте. Помните, мы же договорились.
От напоминания о еде забурлило в животе, но голос Лили все еще слышался ей, и она боялась показать ему, как перевернута разговором.
Не ожидая услышать Лили, Анна еще меньше ожидала того впечатления, которое произвел на нее голос дочки, поднятой из теплой постели и тут же обрушившей на нее рассказы о том, что было на обед и как она провела субботу, всячески балуемая. До смерти боясь, что если она станет говорить слишком много, то не выдержит — разревется, — и тогда он прервет их разговор, Анна сдержала слово и говорила как можно меньше, а когда последовали вопросы, где она находится, неизбежные, как она заранее знала, и недоумения по поводу самолетов, то вместо того, чтобы сообщить, когда она приедет, Анна стала плести что-то насчет того, что встретит ее возле школы и они пойдут есть пиццу в кафе напротив телевидения. Лишь в самом конце, когда Лили, внезапно раскапризничавшись, принялась всхлипывать, голос Анны стал хриплым от сдерживаемых слез. Он, поняв ее состояние, поспешил разъединить их, нажав на рычаг.
Ей стоило труда удержаться от слез, в душе ее злость мешалась с болью. Нет, ни о чем мы с тобой не договаривались, мысленно решила она. Только так можно было не поддаться искушению и не бросить ему в лицо телефонную трубку. Впрочем, чего этим добьешься — трубка слишком легкая. Она окинула взглядом комнату в поисках чего-нибудь более подходящего и нашла, а найдя, уже не могла отвести от этого глаз: бутылка вина была полной, и если швырнуть ее ему в голову, как следует размахнувшись, можно раскроить ему череп. Плевать я хотела на твое горе, твои страдания, если все это из-за них! Ты полоумный сукин сын, и я вырвусь отсюда в первую же секунду, как ты отвернешься. А ты отвернешься, как только почувствуешь себя со мной увереннее, как только ты...
«Я иду к тебе, Лили, — подумала она, — иду!» — Вы правы. — Она перевела дух. — Мне надо поесть.
Взяв со стола тарелку, она склонилась над расстеленной скатертью, стараясь находиться в поле его зрения. И снова он был теперь так близко, что она чувствовала этот его запах — каких-то химикалиев, смешанный с въедливым туалетным запахом, словно он плеснул на себя слишком много лосьона после бритья, пытаясь заглушить первый запах. Она вспомнила хвойную отдушку, которой пахло в машине, его тщательно отутюженные джинсы. Господин Чистюля, господин Педант. С первого же мгновения в его машине ей стало не по себе от страха. Почему же она тут же не выскочила из машины, почему? Она не сводила глаз с его макушки и пыталась вообразить, как это будет — осколки стекла в черепе, волосы, слипшиеся от вина и крови. Кошмарное испытание для мужчины, не терпящего беспорядка. Как и для женщины, не терпящей насилия. В силах ли она совершить это на самом деле вложить всю свою злость в удар бутылкой так, чтобы он упал без чувств, она понятия не имела. Сейчас даже воображать это уже было утешением.
Она положила себе на тарелку понемногу с каждого блюда — анчоусов, сыра, перцев, маринованных овощей, салями. Голод брал свое. Она почувствовала, как рот ее наполняется слюной.
Он потянулся к вину.
— Нет, — вслух сказала она, сглатывая слюну, — нет. Пить спиртное я не желаю.
Он обернулся, посмотрел на нее.
— Это не опасно, — негромко сказал он. — Вы ведь согласились остаться, так что теперь мне нет необходимости спаивать вас.
— Я понимаю, — торопливо поправилась она. — Не в этом дело. Я слишком проголодалась. Меня может затошнить.
Поставив бутылку обратно на пол, он протянул ей тарелку.
Вот, пожалуйста, — сказал он. — И ешьте не спеша.
Он сел на диван и стал глядеть, как она примется за еду.
Больше сдерживать себя она не могла. Вкус анчоусов на языке показался таким острым, таким пронзительным, что пришлось заесть его хлебом, чтобы как-то утихомирить слюну во рту. Она так долго не брала ничего в рот, что ей это даже показалось непривычным. Представилась Лили, как она, набив полный рот, широко улыбается ей через стол. Она старалась жевать помедленнее, тщательно, до боли, перемалывая пищу зубами, челюстями. Наконец пробился подлинный вкус — изысканный, кисло-сладкий, насыщая не только рот, но и сознание. Она даже прикрыла глаза, удерживая этот вкус. Ничего вкуснее ей в жизни уже не съесть, подумала она. Каждый раз, садясь за стол или открывая холодильник, я буду переноситься сюда, вновь переживать этот миг. Это если мне удастся когда-нибудь очутиться дома.
Она покосилась на него. Он сидел совершенно неподвижно, наблюдал. Так пристально вглядываются в луче фонарика. Она отвела от него взгляд, принявшись разглядывать фотографии над камином. На каждой из них — ее подобие в разнообразных дорогих костюмах, оживленная, деловитая, ногти выкрашены под цвет одежды, губная помада подобрана в тон. Каждая фотография демонстрирует именно ее — тот, с кем была женщина, аккуратно отрезан. Так как, судя по всему, фотографировал именно он, это служило еще одним доказательством его заботливой, почти маниакальной предусмотрительности, его чувства к ней. На противоположной стене были развешаны другие ее снимки, уже чисто портретные; снятая крупным планом, она улыбалась или просто глядела прямо в объектив, откровенно, без всякого смущения. А я вот перед камерой никогда не умела преодолеть стеснения, подумала она. Даже в неподвижности лицо женщины излучало энергию и внутреннюю силу. От фотографий словно исходил какой-то свет, освещавший комнату. Трудно было представить себе их вместе: она — полная жизни, он — застывший, мертвый. Казалось ошибкой, что в действительности сейчас все было наоборот.
Неужели я действительно напоминаю ему жену? — думала она. Неужели все так просто и примитивно? Что, если и впрямь после трех дней разговоров и общения ее отвезут в аэропорт, а все произошедшее станет лишь сумасшедшей попыткой как-то пережить трагическую годовщину? Для этого он, вне всякого сомнения, достаточно ненормален. Сидя здесь, овеваемая вечерним теплом, она вдруг почувствовала, как устала бояться, как устала от этого напряжения, как выхолощена им. Она набрала в рот побольше еды, и новая волна тепла растворила скованность.
— Вы были правы, — проговорила она. — Я очень проголодалась.
— Вкусно, правда? Я так иногда делаю — не ем, не ем, а потом медленно наслаждаюсь.
— И подсыпаете что-нибудь себе тоже, и запираетесь в комнате?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79