Весь в лохмотья!..
Офоня подрулил совсем близко.
— Эк тебе не повезло! А ну, держи конец!
Упругий и крепкий пеньковый конец упал к ногам Дорофея, и тот, ухватив его, перебрался в нос своего суденышка. Когда трос был закреплен в кованом кольце, он махнул рукой: Давай!
Мотор у Офони взревел, как ретивый зверь, и карбас ринулся вперед, таща Дорофеево суденко на буксире.
— Так-то лучше! Ноне паруса уже не в моде. Техника ноне… — обернулся Офоня.
— Отвыкли от парусов. Надо, видно, с ними прощаться. А жаль! Много хожено под ними.. — с сожалением ответил Дорофей.
Он достал жестяную баночку с дешевыми папиросами, закурил. Да, брат, правду сказал Панькин на собрании: Прощайте, паруса! Ишь, как двигатель у Офони работает! Как часы. Да, меняется жизнь… Годы уходят, силы убавляются… Сколько еще протяну? — невесело размышлял старый мореход под ровный стукоток Офониного мотора.
3
Панькину было легче, чем Климцову: Тихон Сафоныч проработал председателем колхоза тридцать лет и знал здесь каждого — каков у него характер, каковы семья и достаток. Ему было известно, какими интересами живет человек, чего добился, о чем мечтает. Словом, любой колхозник был перед Панькиным как солдат в строю перед старшиной, у которого все на учете, вплоть до того, у кого на какой пятке мозоль.
Климцову же пришлось знакомиться с людьми заново, изучать их характеры и способности. И, быть может, поэтому он относился к некоторым колхозникам с недоверием и осторожностью. Много времени у него уходило на излишнюю опеку работников, отчего стал вырабатываться далеко не лучший стиль руководства.
Поднаторевший в практических вопросах главбух заметил, что новый председатель водит на помочах своих подчиненных, хотя они в том и не нуждаются, и по долгу старшего товарища сказал об этом Климцову, посоветовав ему не распыляться.
— Я хочу во всем убеждаться лично, — возразил ему Климцов. — Все видеть, все знать.
Он уже привык к некоторой самостоятельности, и голос у него приобрел административные нотки.
Но Митенев стоял на своем:
— Больше доверяй людям. Зачем ты вчера копался в двигателе на электростанции? Весь день возился, а дела в конторе стояли. А на тоню с трактором поехал для чего?
— Надо было опробовать новый способ забивки кольев у неводов.
— Без тебя бы опробовали. Есть техник рыбодобычи. Его это дело. Проторчал там два дня, а телефон в конторе звонил, как заведенный: начальство требует Климцова, а его нет.
— Вы хотите сказать, что я неправильно руковожу хозяйством? — насторожился Климцов.
— Не то, чтобы неправильно, но, подменяя своих подчиненных, ты этим снимаешь с них ответственность. Я хочу тебя видеть настоящим председателем, а не затычкой…
— Это я-то затычка? — возмутился Климцов. — Как вы можете так говорить?
— Ну, затычка, может, и грубо сказано, да лучшего слова не подберешь. Не обижайся, слушай стариков. Они жизнь прожили…
— Эти старики только мешают, — не сдержался Иван Данилович и резко, со стуком задвинул ящик стола, в котором перед этим что-то искал. — Надоели со своими советами.
— Ну вот! Ты еще и зазнаваться стал. Это уж совсем ни в какие ворота.
Обиженный Митенев вышел из кабинета. А через несколько минут Климцов явился к нему в бухгалтерию.
— Извините, Дмитрий Викентьевич. Погорячился я. Незаслуженно обидел вас. И в общем вы правы, а я не прав… Не совсем прав.
— Да ладно, чего там, — примирительно ответил Митенев. Ему стало неловко от того, что председатель извиняется в присутствии работников бухгалтерии.
Как бы там ни было, Иван Данилович бил в одну точку: всю осень занимался организацией базы для промысла серки. На него обрушился целый ворох хозяйственных забот, и все они были срочными. Заключение договоров с соседними колхозами на долевое участие в промысле, выбор места для строительства цеха и склада горючего, заготовка лесоматериалов, проволочных сеток, металлических волокуш, контейнеров, цинковых строп, спальных мешков, продуктов, оборудование общежития на период промысла — все требовало внимания. Дел было так много; что Климцов совсем закрутился.
Фекла застала его в самый разгар больших хлопот.
— Ну слушаю, — нетерпеливо вымолвил председатель. — Что случилось?
— Да ничего не случилось. Что такое может случиться? Я, Иван Данилович, хочу вам напомнить о ферме. Хоть дел у вас и много… Хоть бы фундамент заложили, и то бы дояркам веселее стало…
— Заложить фундамент и оставить его на неопределенное время, заморозить материал и деньги — так в строительной практике не принято, — сухо сказал Климцов.
Фекла опустила глаза.
— Я все понимаю, Иван Данилович. Но стена-то, та, что на северной стороне, выпучилась! Сруб осел, и бревна наружу выставились…
— Знаю. Пошлем плотников, схватим стену вертикальными брусьями, стянем болтами.
— Ну тогда ладно уж…
Климцов вздохнул с видимым облегчением и даже улыбнулся.
— Как поживаете в замужестве? — спросил он.
— Хорошо живем. В согласии.
— Так, так… — Климцов поглядел на нее с затаенным любопытством и подумал: Вот ведь как бывает! Женятся под старость. Неужели это уж так необходимо? И что за любовь у них? Мудрено понять…
Молодость иной раз бывает несправедливо жестока к пожилым людям и судит об их поступках с убийственной иронией. За плечами Ивана Даниловича не было ни холодной сиротской юности, ни работы на хозяина. Не ведал он и постылого одиночества, когда не с кем поделиться горем и радостью, и вечного ожидания человека, с которым можно разделить и то и другое. Такого одиночества, когда человек может замкнуться в себе, очерстветь душой, стать эгоистом и себялюбцем… Не пережил он, как Фекла, и сомнений, придет ли наконец желанный друг, поэтому ему и трудно было понять ее.
— Вот какое дело, — обратился он к ней, снова переходя на деловой тон, — к весне, к началу промысла, нам потребуется больше молока. Приедет много людей: авиаторы, зверобои соседних колхозов. Всех надо кормить, и кормить получше. А план сдачи нам не уменьшат и фондов на внутреннее потребление не увеличат. Вы поняли меня?
— Поняла. Будем стараться, — ответила Фекла, а про себя подумала: Хорош председатель! Ферму не строит, а молока ему давай побольше.
Затем к Ивану Даниловичу явился Елисей Мальгин. Он поздоровался, сел на стул, положив длинные узкие ладони на колени, обтянутые синими джинсами.
— Такое дело, Иван Данилович, — начал он. — Мне дали отсрочку от призыва до мая.
— По какой причине?
— Не знаю. И теперь мне надо подумать о работе. Батя послал к вам.
Иван Данилович мысленно отметил, что Елисей — ладный парень и ведет себя свободно и уверенно. Правда, Климцову не очень поглянулись узкие джинсы и легкомысленная курточка с молниями, донельзя потертые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Офоня подрулил совсем близко.
— Эк тебе не повезло! А ну, держи конец!
Упругий и крепкий пеньковый конец упал к ногам Дорофея, и тот, ухватив его, перебрался в нос своего суденышка. Когда трос был закреплен в кованом кольце, он махнул рукой: Давай!
Мотор у Офони взревел, как ретивый зверь, и карбас ринулся вперед, таща Дорофеево суденко на буксире.
— Так-то лучше! Ноне паруса уже не в моде. Техника ноне… — обернулся Офоня.
— Отвыкли от парусов. Надо, видно, с ними прощаться. А жаль! Много хожено под ними.. — с сожалением ответил Дорофей.
Он достал жестяную баночку с дешевыми папиросами, закурил. Да, брат, правду сказал Панькин на собрании: Прощайте, паруса! Ишь, как двигатель у Офони работает! Как часы. Да, меняется жизнь… Годы уходят, силы убавляются… Сколько еще протяну? — невесело размышлял старый мореход под ровный стукоток Офониного мотора.
3
Панькину было легче, чем Климцову: Тихон Сафоныч проработал председателем колхоза тридцать лет и знал здесь каждого — каков у него характер, каковы семья и достаток. Ему было известно, какими интересами живет человек, чего добился, о чем мечтает. Словом, любой колхозник был перед Панькиным как солдат в строю перед старшиной, у которого все на учете, вплоть до того, у кого на какой пятке мозоль.
Климцову же пришлось знакомиться с людьми заново, изучать их характеры и способности. И, быть может, поэтому он относился к некоторым колхозникам с недоверием и осторожностью. Много времени у него уходило на излишнюю опеку работников, отчего стал вырабатываться далеко не лучший стиль руководства.
Поднаторевший в практических вопросах главбух заметил, что новый председатель водит на помочах своих подчиненных, хотя они в том и не нуждаются, и по долгу старшего товарища сказал об этом Климцову, посоветовав ему не распыляться.
— Я хочу во всем убеждаться лично, — возразил ему Климцов. — Все видеть, все знать.
Он уже привык к некоторой самостоятельности, и голос у него приобрел административные нотки.
Но Митенев стоял на своем:
— Больше доверяй людям. Зачем ты вчера копался в двигателе на электростанции? Весь день возился, а дела в конторе стояли. А на тоню с трактором поехал для чего?
— Надо было опробовать новый способ забивки кольев у неводов.
— Без тебя бы опробовали. Есть техник рыбодобычи. Его это дело. Проторчал там два дня, а телефон в конторе звонил, как заведенный: начальство требует Климцова, а его нет.
— Вы хотите сказать, что я неправильно руковожу хозяйством? — насторожился Климцов.
— Не то, чтобы неправильно, но, подменяя своих подчиненных, ты этим снимаешь с них ответственность. Я хочу тебя видеть настоящим председателем, а не затычкой…
— Это я-то затычка? — возмутился Климцов. — Как вы можете так говорить?
— Ну, затычка, может, и грубо сказано, да лучшего слова не подберешь. Не обижайся, слушай стариков. Они жизнь прожили…
— Эти старики только мешают, — не сдержался Иван Данилович и резко, со стуком задвинул ящик стола, в котором перед этим что-то искал. — Надоели со своими советами.
— Ну вот! Ты еще и зазнаваться стал. Это уж совсем ни в какие ворота.
Обиженный Митенев вышел из кабинета. А через несколько минут Климцов явился к нему в бухгалтерию.
— Извините, Дмитрий Викентьевич. Погорячился я. Незаслуженно обидел вас. И в общем вы правы, а я не прав… Не совсем прав.
— Да ладно, чего там, — примирительно ответил Митенев. Ему стало неловко от того, что председатель извиняется в присутствии работников бухгалтерии.
Как бы там ни было, Иван Данилович бил в одну точку: всю осень занимался организацией базы для промысла серки. На него обрушился целый ворох хозяйственных забот, и все они были срочными. Заключение договоров с соседними колхозами на долевое участие в промысле, выбор места для строительства цеха и склада горючего, заготовка лесоматериалов, проволочных сеток, металлических волокуш, контейнеров, цинковых строп, спальных мешков, продуктов, оборудование общежития на период промысла — все требовало внимания. Дел было так много; что Климцов совсем закрутился.
Фекла застала его в самый разгар больших хлопот.
— Ну слушаю, — нетерпеливо вымолвил председатель. — Что случилось?
— Да ничего не случилось. Что такое может случиться? Я, Иван Данилович, хочу вам напомнить о ферме. Хоть дел у вас и много… Хоть бы фундамент заложили, и то бы дояркам веселее стало…
— Заложить фундамент и оставить его на неопределенное время, заморозить материал и деньги — так в строительной практике не принято, — сухо сказал Климцов.
Фекла опустила глаза.
— Я все понимаю, Иван Данилович. Но стена-то, та, что на северной стороне, выпучилась! Сруб осел, и бревна наружу выставились…
— Знаю. Пошлем плотников, схватим стену вертикальными брусьями, стянем болтами.
— Ну тогда ладно уж…
Климцов вздохнул с видимым облегчением и даже улыбнулся.
— Как поживаете в замужестве? — спросил он.
— Хорошо живем. В согласии.
— Так, так… — Климцов поглядел на нее с затаенным любопытством и подумал: Вот ведь как бывает! Женятся под старость. Неужели это уж так необходимо? И что за любовь у них? Мудрено понять…
Молодость иной раз бывает несправедливо жестока к пожилым людям и судит об их поступках с убийственной иронией. За плечами Ивана Даниловича не было ни холодной сиротской юности, ни работы на хозяина. Не ведал он и постылого одиночества, когда не с кем поделиться горем и радостью, и вечного ожидания человека, с которым можно разделить и то и другое. Такого одиночества, когда человек может замкнуться в себе, очерстветь душой, стать эгоистом и себялюбцем… Не пережил он, как Фекла, и сомнений, придет ли наконец желанный друг, поэтому ему и трудно было понять ее.
— Вот какое дело, — обратился он к ней, снова переходя на деловой тон, — к весне, к началу промысла, нам потребуется больше молока. Приедет много людей: авиаторы, зверобои соседних колхозов. Всех надо кормить, и кормить получше. А план сдачи нам не уменьшат и фондов на внутреннее потребление не увеличат. Вы поняли меня?
— Поняла. Будем стараться, — ответила Фекла, а про себя подумала: Хорош председатель! Ферму не строит, а молока ему давай побольше.
Затем к Ивану Даниловичу явился Елисей Мальгин. Он поздоровался, сел на стул, положив длинные узкие ладони на колени, обтянутые синими джинсами.
— Такое дело, Иван Данилович, — начал он. — Мне дали отсрочку от призыва до мая.
— По какой причине?
— Не знаю. И теперь мне надо подумать о работе. Батя послал к вам.
Иван Данилович мысленно отметил, что Елисей — ладный парень и ведет себя свободно и уверенно. Правда, Климцову не очень поглянулись узкие джинсы и легкомысленная курточка с молниями, донельзя потертые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166