Может быть, про это вовсе и не Ленин писал, а Карнеги, например — это несущественно. Гораздо важнее постоянно тыкать тебя носом в недостатки, чтобы, голова действительно не закружилась от успеха, ведь, какими бы глобальными ни были ее победы на этот день, главного она все еще не достигла — она не собрала аудиторию в студию. Один Павел — в поле не воин, ему нужно мощное подкрепление — человек двадцать таких же «уважаемых бизнесменов», как он сам. Иначе и он не решится выступить в передаче. А всех этих «уважаемых бизнесменов» нужно не только разыскать, но и уговорить прийти на съемки. Не все столь же податливы, как Маринкин муж, есть ведь и строптивые. И тем не менее Алена поздравила себя с первыми крупными победами (да и не один раз) — шутка ли, уговорить Павла. И саму Титову!
До чего же странные перемены произошли с Валентиной во время их разговора. Чего она боялась? Или за кого? Почему так обрадовалась, когда Алена предложила прижать к ногтю Горина посредством передачи? Алена вдруг замерла. Ей показалось, что она как никогда близка к разгадке тайны гибели Андрея Титова.
Неужели убийца — все-таки жена, которая теперь пытается свалить вину на нечестного политика? Вернее, сама не пытается. Но раз уж судьба в лице сумасшедшей журналистки Соколовой посылает ей такую удачу, так почему же не ухватиться за нее? По крайней мере, если бы Титова действительно была причастна к аварии, в которой погиб ее супруг, то она непременно сообразила бы, что участие в телевизионном обвинении Горина ей на руку. Тогда понятно, почему ее глаза радостно засветились, когда Алена предложила ей сняться в передаче. Иначе и не объяснишь. И все-таки это странно! Странно, что она не сдержалась. Ну радовалась бы себе, скакала бы от счастья по квартире, хохотала бы, как все нормальные люди в подобных обстоятельствах, но делала бы это уже в одиночестве, а не на глазах у изумленной (и, кстати, весьма подозрительной) девицы. Неужели не могла дождаться, пока она уйдет?! Нет, как ни крути, а поведений вдовы, мягко говоря, неадекватно. Алена постаралась припомнить весь разговор с Титовой, чтобы определить, что конкретно так обрадовало Валентину: поначалу она вела себя вполне пристойно — с грустью упомянула о сыне, который вернулся из лагеря, достойно представила своего нового друга — Игоря, который теперь заботится об их семье и даже нашел сыну Валентины некое занятие, которое его отвлекает от всего на свете. А затем произошло невероятное — она отказалась от любых съемок, но когда Алена поделилась идеей обвинить Горина в гибели Титова — просияла и согласилась. Ну как тут не начать подозревать человека!
Она откинула голову на спинку кресла — до решающей операции оставалось не больше двух часов. Они договорились встретиться с охранником (и писателем) Семеном Зориным у дверей офиса фирмы «Дом» в десять вечера. Сейчас уже восемь.
То есть через час она должна выехать из дома, дабы пуститься в ночные приключения. Что ее ждет? Удачное утро с кипой документов в руках или нечто менее привлекательное? Например, если Зорин чего-то не учел и ее застукают за копанием в ящиках письменных столов. Рассвет в тюрьме или на обочине с простреленной головой (ведь Горин — по всем статьям — человек серьезный и не потерпит подобного посягательства на свои секреты)? Алена живо представила свое недвижимое тело в придорожной канаве, над которым склонился рыдающий капитан Терещенко, явившийся по вызову к неизвестному трупу и узнавший в нем свою бывшую возлюбленную.
«Брр!» Она затрясла головой. Пусть уж он рыдает по какому-нибудь другому поводу. Выглядит это, конечно, весьма мелодраматично и в какой-то мере даже романтично, но умирать ради такой трогательной картинки, право же, не стоит. Да и вообще, черт ее дернул фантазировать именно в этом направлении! В конце концов, единственный, кто имеет шанс ее пристрелить или сдать в милицию за взлом офиса, — это охранник Кузьмин-Зорин. А он этого делать не будет.
Так чего она тут навоображала!
Чтобы не углубляться в размышления о ближайших перспективах, Алена резко поднялась и решительно направилась к гардеробу — все-таки она должна нацепить на себя нечто подобающее предстоящим занятиям. Костюма взломщика или вора-домушника под рукой не оказалось, пришлось довольствоваться малым — черными брюками и такой же черной водолазкой. Она оглядела себя в зеркало: маска на лице, конечно, не помешала бы, но в самом деле, что она собирается вытворять? Подумаешь, пройти в пустой офис, тем более что охранник сам распахнет перед ней двери. Не чулок же на голову надевать! Хотя… это любопытное решение. Она покопалась в ящике для белья, выудила из него черный чулок, который Бунин так любил созерцать на ее ноге, и нацепила его на голову.
Зрелище оказалось не для слабонервных. Вообще-то она никогда не питала иллюзий по поводу своей внешности, но обтянутое капроном лицо стало просто безобразным.
Алена нервно хохотнула:
— Если я это надену на башку, Кузьмин-Зорин меня точно пристрелит. Либо с испугу, либо от омерзения, что, впрочем, не важно.
В минуту столь удивительной догадки зазвонил телефон.
— Аленушка! — Слышно было замечательно: международная связь еще никогда не подводила. Hо мать все равно кричала так, что у дочери тут же заложило ухо.
— Как ты там, доченька моя? Я тут почему-то не нахожу себе места. Вторую ночь вижу тебя во сне и все звоню, звоню — просто не отхожу от телефона. Где ты пропадаешь? Что ты там делаешь? Ты уже поела? Ты правильно питаешься? Тетя Тая намекает на какие-то твои беспорядочные связи, ты меня понимаешь? Ради всего святого, вспомни, что я тебе говорила. И еще…
— Мама! Мама! — Алена даже пощелкала пальцами. — Мама! Ты решила пересказать мне все свои кошмарные сны? Успокойся, пожалуйста, я хорошо питаюсь, много работаю и надежно предохраняюсь.
После этой гневной тирады мать слегка притихла, успокоенная скорее наличием голоса дочери, нежели смыслом ее речей. Над смыслом она подумает позже и тогда снова позвонит, будет кричать, предупреждая ее о всех бедах, которые существуют на свете и от которых ей нужно уберегаться.
Впрочем, Алена на нее за это не сердилась. Мать есть мать. И если она так далеко от дочери уже не первый год, можно понять ее все возрастающую панику.
— Ну вот, — мама вздохнула и, похоже, даже всхлипнула, — ты стала такой резкой. И что у тебя с голосом, ты что, простыла?
— Я? — Алена пожала плечами. — Нет, всего лишь легкая тропическая лихорадка. На голосе отражается не очень, но на лицо смотреть невыносимо страшно.
Она бросила взгляд в большое зеркало, откуда на нее таращилось черное пугало — то есть она сама в своем теперешнем наряде.
— Алена, — голос стал строгим, — прекрати сейчас же шутить со своим здоровьем, я места себе не нахожу, пока ты там развлекаешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88