И, зеленея в очертаньях дыма,
Что твой мертвец, Курносая сама,
Помнилось мне, с косой проходит мимо.

Была, ей-Богу, столь кромешна тьма
И грозны ветви, корневища, ели,
Что миг еще — и я б сошел с ума.

Я на ногах держался еле-еле. А
И вновь помнилось: проблески лучей,
Как факелы, в чащобе заблестели.

И сей далекий свет, не знаю чей,
Не исчезал, но в яркой позолоте
Казался все сильней и горячей.

Я притаился в темноте напротив
И напряженно, как во глубь зерцал,
Смотрел, сомненьем душу озаботив.

Чудному шелесту, как он ни мал,
Под ветками безлиственного древа
Я, затаив дыхание, внимал.

Не помню, правда, справа то ли слева,
Но вот, являя обликом покой,
Вплыла прекрасная собою дева.

Держала огнь Она одной рукой,
Который-то и виделся далече,
И рог охотничий — рукой другой.

А за красавицей — животных вече:
Подпрыгивали суслики у ног,
И ладились пернатые на плечи,

И волк, и лев, и серна, и сурок
Участвовали в сем чудном спектакле.
И я хотел пуститься наутек.

И уж не знаю, право, так ли, сяк ли,
Но дал бы я отсюда стрекача,
Да с перепугу силы и иссякли.

Я не нашел в обратный мир ключа,
И к людям уводящую дорогу
Не осветила ни одна свеча.

Не ведал я, как быть, но, слава Богу,
Уже не ждал неведомого зла
И успокаивался понемногу.

Хотел идти к ней — но, тиха, светла,
Сама ко мне приблизилась красотка
И мне: «Добро пожаловать!» — рекла.

Непринужденно глянула и кротко.
Должно быть, приняла она меня
За брата или друга-одногодка.

И дружеская девы болтовня
Сознанье помраченное целила.
И я согрелся, словно у огня.

А дева молвила: «Какая сила
Тебя, скажи-ка, привела тура,
Где поселиться никому не мило?»

А я залился краской — вот беда!
Как будто и забыл я — кто я, где я.
И вновь опомнился не без труда.

Хотел ответить, о былом жалея,
Что суета убогих дум и дел
Вконец запутала меня, злодея.

Но не ответил. То бледнел, как мел,
То от стыда краснел до слез я снова
И все молчал, как будто онемел.

А дева засмеялась: «Право слово,
Не умирай от страха. Глянь: стою,
Не замышляя ничего дурного.

Но в сем необитаемом краю
Мои слова, сам убедишься, вещи.
Услышишь ты историю свою.

Здесь видится отчетливей и резче.
Итак, рассказу моему внемли.
Прелюбопытные услышишь вещи.

Когда владыкой неба и земли
Юпитер не был, с острова родного
Цирцею силы рока унесли.

Но меж людей не находила крова,
За злое волшебство свое молвой
Ославленная, и скиталась снова.

Но тут не сыщешь ни души живой.
Волшебница утешилась и вроде
В сем буреломе обрела покой.

И поселилась мирно на природе,
Дабы подале от мирских сует
О человеческом злословить роде.

Не ведает об этом царстве свет.
Сюда дорога для людей закрыта,
А кто вошел — назад дороги нет.

И в доме, от зенита до зенита,
Пастушки-девы, в их числе и я,
Цирцею охраняют, будто свита.

И вот еще комиссия моя:
По зарослям, расселинам, дорогам
Вожу зверей, питая и поя.

Но это попеченье — о немногом.
И я гуляю средь пещер и скал —
Всенепременно с факелом и рогом,

Чтоб заплутавший кролик иль шакал,
О местонахожденье нашем судя,
По рогу иль огню, тропу сыскал.

И наперед тебе отвечу, буде
Захочешь знать, что за зверье вокруг:
Днесь — звери, ну а прежде были — люди,

Такие ж в точности, как ты, мой друг.
А не поверишь — погляди, как стадо
К тебе спешит угодливее слуг.

Оно приходу человека радо,
На задних лапках перед ним служа.
Твоей тоски, как лакомства, им надо.

Пришли они, как ты, и госпожа
Их палочкой волшебной превратила
Того — в медведя, а сего — в ежа.

Кто смотрит весело, а кто уныло.
И всякого в подобного зверька
оборотить — волшебницына сила!

Ну, говорить достаточно пока.
Не то умрешь в придачу к прочим бедам.,
Пригнись-ка и иди исподтишка.

По счастию, Цирцее ты неведом.
Со стадом, чтобы проскочить тайком,
Ступай безропотно за мною следом.

Согнулся, опустился я, как ком,
И, от натуги потный и багровый,
В компании с теленком и быком

Пошел на четвереньках за коровой.

Оборотивши спину в темный купол,
Как зверь, я поспешал и неспроста
Tо нос я, то макушку щупал.

По-прежнему ли маковка чиста?
И не растет ли у меня на теле
Щетина или кисточка хвоста?

И то сказать: признайтесь, неужели
Строптивую осанку поборов,
На четвереньках этак не пыхтели?

Так, целый час натуги и трудов —
И мы остановились. Меж валами
Лежал наполненный водою ров.

Его внезапно осветило пламя.
Но, факельный огонь хотя не гас,
Казалось, тьма сплошная перед нами.

Чу! Долетел с той стороны до нас,
Стоявших в ожиданье на дороге,
Как ветерок, прошелестевший глас.

Еще маячил факел, и в итоге
Я, поглядевши пристально вперед,
Узрел великолепные чертоги.

Под портиком виднелся пышный вход,
Но жердочка, положенная хило,
Нас вынуждала к переходу вброд.

Пустились вброд и серна, и кобыла.
И только дева легкая одна
По шаткому мостку переходила.

На берег выполз я, хлебнув сполна.
А рядом то ли стало, то ли стая
За мною резво выбралась со дна.

И наша проводница дорогая
Препроводила, молчаливых, нас
И погасила свет, меня скрывая

От пристальных волшебницыных глаз,
И в темноте не понял я, откуда
Свистящий глас донесся в первый раз.

Не понимая, хорошо ли, худо
Я на дворе просторном без дерев
Остановился в ожиданье чуда.

Уж от усталости оцепенев,
Безропотные, потянулись звери
Куда-то поодаль, на спячку в хлев.

А дева подвела к укромном двери
Меня и в горницу ввела свою,
Явив гостеприимство в полной мере.

Она к огню придвинула скамью
И усадила, обо мне радея
И увидав, что я едва стою.

И отогрелся в неге и тепле я,
И с силами собрался уж почти,
Желая объясниться поскорее.

И начал я: «Мадонна, не сочти
Меня, с презреньем отвернувши очи,
За дурня, за невежу во плоти.

Пойми, я день оставил ради ночи
И очутился в сумрачном краю.
Подобная беда всего жесточе.

О да, ты сохранила жизнь мою.
Премного я обязан нашей встрече.
И это благодарно признаю.

Но ужас очутиться столь далече
У неизвестных и опасных врат
Лишил меня, мадонна, дара речи.

И вот теперь я огорчен и рад.
Тем огорчен, что испытал вначале,
Зато тобой обрадован стократ.

Я был во власти страха и печали
И, как слепой, смотрел в ночную мглу.
Слова и крики в горле застревали.

Но наконец-то говорить могу.
За ласку, кров, радушие — за это,
Мадонна, я перед тобой в долгу.

Но песенка моя, быть может, спета.
Куда теперь дорога мне, скажи?
В пределы мрака иль, быть может, света?»

«Столь бед, гонений, клеветы и лжи,
Сколь видел ты, от века не видали
Ни древние, ни новые мужи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186