кн. 1, гл. «Праздник цветов»)
Министр Двора (То-но тюдзё) – брат Аои, первой супруги Гэндзи
Дочь министра Двора (Кумои-но кари) , 20 лет, – возлюбленная Югири
Великий министр готовился к церемонии Надевания мо, которой придавал особенное значение, тем более что на ту же Вторую луну была назначена церемония Покрытия главы принца Весенних покоев, после которой Великий министр предполагал представить дочь ко двору.
Стояли последние дни Первой луны, и, воспользовавшись наступившим затишьем как в государственной, так и в частной жизни, Гэндзи решил заняться составлением ароматов.
Освидетельствовав благовония, присланные ему Дадзай-но дайни, и обнаружив, что они значительно уступают старинным, он повелел, открыв хранилище дома на Второй линии, привезти оттуда китайские благовония, кое-какую утварь и ткани, которые сразу же принялся рассматривать.
– Есть какое-то особое очарование и значительность в старинных вещах, – сказал он. – Довольно взглянуть хотя бы на эту парчу или на эти узорчатые шелка… Точно так же и благовония.
Для покрывал, подстилок и сидений, которыми предполагалось украсить покои во время предстоящей церемонии, он отобрал превосходный узорчатый шелк и красную с золотом парчу, которые когда-то, еще в начале правления ушедшего Государя, были подарены ему корейцами. Нынешние мастера вряд ли могут создать что-нибудь подобное. Разнообразные шелка и кисею, присланные Дадзай-но дайни на этот раз, министр раздал дамам. Благовония же, как старинные, так и только что полученные, распределил между обитательницами женских покоев, поручив каждой составить по два аромата.
В последнее время домочадцы Великого министра, да и не только они, заняты были тем, что готовили роскошные дары и вознаграждения для гостей и участников церемонии. Теперь же дамы принялись составлять ароматы, и во всех покоях пестики застучали по ступкам.
Сам министр, уединившись в главном доме, приступил к изготовлению ароматов по двум предписаниям государя Сёва, которые тот велел когда-то держать в тайне от мужчин. Откуда только он узнал их?..
Госпожа Весенних покоев, выбрав укромное местечко в Восточном флигеле и старательно отгородившись занавесами и ширмами, составляла ароматы по предписаниям принца Сикибукё с Восьмой линии. В доме царил дух соперничества, и каждый старался окружить свои приготовления тайной.
– Полагаю, что следует принимать во внимание еще и стойкость ароматов, – заявил министр, явно рассчитывавший победить. Право, глядя на него, трудно было себе представить, что он давно уже стал почтенным отцом семейства.
В те дни в его покои допускались лишь немногие из обычно прислуживающих там дам. Нечего и говорить о том, что для предстоящей церемонии подобрали самую изысканную утварь. Шкатулки, горшочки для благовоний и курильницы, изготовленные в соответствии с требованиями современного вкуса, поражали своеобразием форм и необычностью очертаний. Сюда предполагалось положить лучшие из тех ароматов, которых составлением были так поглощены теперь обитательницы женских покоев.
На Десятый день Второй луны, когда накрапывал дождь, а красная слива в саду перед покоями Великого министра была в полном цвету и источала поистине несравненное благоухание, в дом на Шестой линии пожаловал принц Хёбукё. Он пришел навестить Великого министра, зная, что до церемонии остались считанные дни.
Братья всегда были близки и не имели друг от друга тайн. Вот и теперь, любуясь прекрасными цветами, принялись оживленно беседовать. Тут принесли письмо, прикрепленное к ветке, которой лепестки «давно уже ветром развеяны» (260).
– От бывшей жрицы Камо, – объявил гонец.
Поскольку до принца Хёбукё дошли кое-какие слухи, он не сумел сдержать любопытство:
– Что это за письмо? Не зря ведь его принесли в такой день.
– Я позволил себе обременить эту даму личной просьбой, и она, судя по всему, со всей основательностью отнеслась к ее выполнению, – улыбнувшись, ответил министр и спрятал письмо.
В шкатулке из аквилярии они обнаружили два лазуритовых горшочка, а в них – довольно крупные шарики благовоний. Горшочки были прикрыты лоскутами парчи, причем синий украшала веточка пятиигольчатой сосны, а белый – веточка сливы. Завязанные обычным способом шнуры казались необыкновенно изящными.
– Какая тонкая работа. – восхитился принц Хёбукё, внимательно разглядывая шкатулку. Неожиданно он заметил листок бумаги, на котором бледной тушью было начертано:
«Давно уж цветы
Осыпались с ветки, и с ними
Исчез аромат.
Но к другим рукавам, быть может,
Он еще привлечет сердца…» (260)
Принц, не долго думая, произнес эту песню вслух, постаравшись сообщить своему голосу должную значительность.
Сайсё-но тюдзё, задержав гонца, допьяна напоил его вином. Кроме того, гонцу вручили полный женский наряд, присовокупив к нему хосонага из китайского шелка цвета «красная слива». На такого же цвета бумаге министр написал ответ и прикрепил его к сорванной в саду ветке сливы.
– Нетрудно представить себе содержание этого письма. Но, быть может, в нем сокрыта какая-нибудь тайна и потому вы не хотите показывать его мне? Досадно. – сетует принц, изнемогая от любопытства.
– А что в нем может быть особенного? Напрасно вы обижаете меня, подозревая в скрытности, – говорит министр.
Написал же он, если не ошибаюсь, вот что:
«К этой цветущей ветке
Сердце мое стремится теперь
Неудержимее прежнего,
Хоть и стараюсь, упреков страшась,
Скрыть ее аромат от людей…» (261)
– Признаться, мне и самому вся эта затея представляется сумасбродством, – говорит Гэндзи. – Но речь идет о моей единственной дочери, и это до некоторой степени оправдывает мои старания. Будучи весьма невысокого мнения о ее наружности, я желал бы по возможности избежать участия в церемонии посторонних, а посему позволил себе рассчитывать на помощь Государыни-супруги. Разумеется, Государыня близка нашему семейству, но, зная, сколь безупречным вкусом она обладает, я не могу не опасаться, что она будет разочарована заурядностью происходящего.
– О, я совершенно согласен с вашим выбором. К тому же трудно найти лучший образец для подражания, – поддерживает его принц.
– Сегодня такой влажный вечер, вряд ли мы дождемся более подходящего случая, – говорит министр и отправляет к дамам гонцов, которые по прошествии некоторого времени возвращаются с изящно уложенными благовониями.
– Надеюсь, – говорит министр, обращаясь к принцу, – вы согласитесь стать судьей? Ибо «коль не тебе…» (262) – И он просит принести курильницы.
– Боюсь только, что я не вправе считаться «знатоком»… (262) – |скромничает принц Хёбукё.
Среди благовоний самого лучшего достоинства всегда может оказаться хотя бы одно чуть более резкое или чуть менее стойкое, чем полагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Министр Двора (То-но тюдзё) – брат Аои, первой супруги Гэндзи
Дочь министра Двора (Кумои-но кари) , 20 лет, – возлюбленная Югири
Великий министр готовился к церемонии Надевания мо, которой придавал особенное значение, тем более что на ту же Вторую луну была назначена церемония Покрытия главы принца Весенних покоев, после которой Великий министр предполагал представить дочь ко двору.
Стояли последние дни Первой луны, и, воспользовавшись наступившим затишьем как в государственной, так и в частной жизни, Гэндзи решил заняться составлением ароматов.
Освидетельствовав благовония, присланные ему Дадзай-но дайни, и обнаружив, что они значительно уступают старинным, он повелел, открыв хранилище дома на Второй линии, привезти оттуда китайские благовония, кое-какую утварь и ткани, которые сразу же принялся рассматривать.
– Есть какое-то особое очарование и значительность в старинных вещах, – сказал он. – Довольно взглянуть хотя бы на эту парчу или на эти узорчатые шелка… Точно так же и благовония.
Для покрывал, подстилок и сидений, которыми предполагалось украсить покои во время предстоящей церемонии, он отобрал превосходный узорчатый шелк и красную с золотом парчу, которые когда-то, еще в начале правления ушедшего Государя, были подарены ему корейцами. Нынешние мастера вряд ли могут создать что-нибудь подобное. Разнообразные шелка и кисею, присланные Дадзай-но дайни на этот раз, министр раздал дамам. Благовония же, как старинные, так и только что полученные, распределил между обитательницами женских покоев, поручив каждой составить по два аромата.
В последнее время домочадцы Великого министра, да и не только они, заняты были тем, что готовили роскошные дары и вознаграждения для гостей и участников церемонии. Теперь же дамы принялись составлять ароматы, и во всех покоях пестики застучали по ступкам.
Сам министр, уединившись в главном доме, приступил к изготовлению ароматов по двум предписаниям государя Сёва, которые тот велел когда-то держать в тайне от мужчин. Откуда только он узнал их?..
Госпожа Весенних покоев, выбрав укромное местечко в Восточном флигеле и старательно отгородившись занавесами и ширмами, составляла ароматы по предписаниям принца Сикибукё с Восьмой линии. В доме царил дух соперничества, и каждый старался окружить свои приготовления тайной.
– Полагаю, что следует принимать во внимание еще и стойкость ароматов, – заявил министр, явно рассчитывавший победить. Право, глядя на него, трудно было себе представить, что он давно уже стал почтенным отцом семейства.
В те дни в его покои допускались лишь немногие из обычно прислуживающих там дам. Нечего и говорить о том, что для предстоящей церемонии подобрали самую изысканную утварь. Шкатулки, горшочки для благовоний и курильницы, изготовленные в соответствии с требованиями современного вкуса, поражали своеобразием форм и необычностью очертаний. Сюда предполагалось положить лучшие из тех ароматов, которых составлением были так поглощены теперь обитательницы женских покоев.
На Десятый день Второй луны, когда накрапывал дождь, а красная слива в саду перед покоями Великого министра была в полном цвету и источала поистине несравненное благоухание, в дом на Шестой линии пожаловал принц Хёбукё. Он пришел навестить Великого министра, зная, что до церемонии остались считанные дни.
Братья всегда были близки и не имели друг от друга тайн. Вот и теперь, любуясь прекрасными цветами, принялись оживленно беседовать. Тут принесли письмо, прикрепленное к ветке, которой лепестки «давно уже ветром развеяны» (260).
– От бывшей жрицы Камо, – объявил гонец.
Поскольку до принца Хёбукё дошли кое-какие слухи, он не сумел сдержать любопытство:
– Что это за письмо? Не зря ведь его принесли в такой день.
– Я позволил себе обременить эту даму личной просьбой, и она, судя по всему, со всей основательностью отнеслась к ее выполнению, – улыбнувшись, ответил министр и спрятал письмо.
В шкатулке из аквилярии они обнаружили два лазуритовых горшочка, а в них – довольно крупные шарики благовоний. Горшочки были прикрыты лоскутами парчи, причем синий украшала веточка пятиигольчатой сосны, а белый – веточка сливы. Завязанные обычным способом шнуры казались необыкновенно изящными.
– Какая тонкая работа. – восхитился принц Хёбукё, внимательно разглядывая шкатулку. Неожиданно он заметил листок бумаги, на котором бледной тушью было начертано:
«Давно уж цветы
Осыпались с ветки, и с ними
Исчез аромат.
Но к другим рукавам, быть может,
Он еще привлечет сердца…» (260)
Принц, не долго думая, произнес эту песню вслух, постаравшись сообщить своему голосу должную значительность.
Сайсё-но тюдзё, задержав гонца, допьяна напоил его вином. Кроме того, гонцу вручили полный женский наряд, присовокупив к нему хосонага из китайского шелка цвета «красная слива». На такого же цвета бумаге министр написал ответ и прикрепил его к сорванной в саду ветке сливы.
– Нетрудно представить себе содержание этого письма. Но, быть может, в нем сокрыта какая-нибудь тайна и потому вы не хотите показывать его мне? Досадно. – сетует принц, изнемогая от любопытства.
– А что в нем может быть особенного? Напрасно вы обижаете меня, подозревая в скрытности, – говорит министр.
Написал же он, если не ошибаюсь, вот что:
«К этой цветущей ветке
Сердце мое стремится теперь
Неудержимее прежнего,
Хоть и стараюсь, упреков страшась,
Скрыть ее аромат от людей…» (261)
– Признаться, мне и самому вся эта затея представляется сумасбродством, – говорит Гэндзи. – Но речь идет о моей единственной дочери, и это до некоторой степени оправдывает мои старания. Будучи весьма невысокого мнения о ее наружности, я желал бы по возможности избежать участия в церемонии посторонних, а посему позволил себе рассчитывать на помощь Государыни-супруги. Разумеется, Государыня близка нашему семейству, но, зная, сколь безупречным вкусом она обладает, я не могу не опасаться, что она будет разочарована заурядностью происходящего.
– О, я совершенно согласен с вашим выбором. К тому же трудно найти лучший образец для подражания, – поддерживает его принц.
– Сегодня такой влажный вечер, вряд ли мы дождемся более подходящего случая, – говорит министр и отправляет к дамам гонцов, которые по прошествии некоторого времени возвращаются с изящно уложенными благовониями.
– Надеюсь, – говорит министр, обращаясь к принцу, – вы согласитесь стать судьей? Ибо «коль не тебе…» (262) – И он просит принести курильницы.
– Боюсь только, что я не вправе считаться «знатоком»… (262) – |скромничает принц Хёбукё.
Среди благовоний самого лучшего достоинства всегда может оказаться хотя бы одно чуть более резкое или чуть менее стойкое, чем полагается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96