– О, как мечтал я провести сегодняшнюю ночь «среди цветов» (254). Впрочем, нетрудно понять и этого человека, не желающего уступить мне ни одного цветка. Как же мне теперь сообщаться с вами? – сокрушался Государь, и, чувствуя себя виноватой перед ним, Найси-но ками ответила:
– Быть может, когда-нибудь
К тебе быстролетный ветер
Принесет аромат
Этой сливы. Но разве в твоем
Саду не душистей цветы?
Все же ей явно не хотелось уезжать, и растроганный Государь то и дело оглядывался, покидая ее покои.
Удайсё собирался прямо из Дворца перевезти супругу к себе, но никому не открывал своих намерений, опасаясь, что Великий министр не даст своего согласия.
– Я немного простудился и предпочел бы провести несколько дней в своем доме, где чувствую себя свободнее, а поскольку мне не хотелось бы разлучаться с госпожой… – почтительно объяснил он и поспешил перевезти Найси-но ками к себе.
«К чему такая поспешность? Можно было и не нарушать приличий», – подумал министр Двора, но не решился уязвлять самолюбие Удайсё своим вмешательством.
– Что ж, если вам кажется, что так будет лучше… – только и сказал он. – Я никогда не считал себя вправе располагать ее судьбой.
Министр с Шестой линии тоже был неприятно поражен неожиданным решением Удайсё, но ничего не мог изменить.
Сама же Найси-но ками приходила в отчаяние при мысли, что склоняется неведомо куда, уподобляясь тому дымку над костром (108).
Один Удайсё чувствовал себя счастливым любовником, выкравшим возлюбленную из отчего дома, и ничто не омрачало его радости. Он позволял себе ревновать госпожу Найси-но ками к Государю, ставя ей в вину его недавнее посещение, и, возмущенная его упреками, раздосадованная его заурядностью, она держалась с ним крайне принужденно, постоянно пребывая в дурном расположении духа.
Негодование принца Сикибукё сменилось растерянностью, однако Удайсё прекратил всякие сношения с его семейством и не отходил от своей новой супруги, радуясь тому, что наконец-то осуществилось его желание и он может не разлучаться с ней ни днем, ни ночью.
Настала Вторая луна. Великий министр с тоской вспоминал Найси-но ками и не скрывал своего беспокойства, забывая о том, что столь явное участие во всем, что ее касается, может повредить ему во мнении света. «Какая нечуткость! – возмущался он. – Разумеется, я проявил недопустимую неосмотрительность, но ведь я не предполагал, что Удайсё способен на столь решительные действия. Нельзя отрицать значение предопределения, но будь я бдительнее… Так или иначе, трудно кого-то винить в случившемся…»
Образ юной госпожи из Западного флигеля преследовал его во сне и наяву. Теперь, когда она жила в доме Удайсё, человека грубого, нелюдимого, он не решался обмениваться с ней даже самыми незначительными шутливыми посланиями и немало страдал из-за этого, хотя и старался ничем не выдавать своего неудовольствия.
Но вот как-то раз, когда лил дождь и в доме было тихо и пустынно, Гэндзи, с тоской вспомнив о том, как прежде в такие часы искал прибежища от скуки в Западном флигеле, написал к Найси-но ками письмо. Его должны были тайно вручить госпоже Укон, и из боязни навлечь на себя подозрения этой особы Великий министр не стал открыто писать о своих чувствах, понадеявшись на догадливость Найси-но ками…
«В эти тихие дни,
Когда льет и льет бесконечный
Весенний дождь,
Вспоминаешь ли ты о тех,
Кто в доме родном остался?
Я изнываю от скуки, и мысли мои то и дело с тоской обращаются к прошлому. Но смею ли я искать у Вас сочувствия?» – вот что он написал.
Улучив миг, когда рядом никого не было, Укон украдкой показала госпоже это письмо, и та заплакала.
С каждым днем она все чаще вспоминала Великого министра, но, поскольку он не был ее родным отцом, могла ли она прямо сказать, что стосковалась в разлуке с ним и хочет его видеть?
Целыми днями она печалилась, размышляя о том, удастся ли ей отыскать средство встретиться с Великим министром. О его домогательствах, столь огорчавших ее в былые дни, она не рассказывала даже Укон, поэтому теперь томилась тайно, не решаясь никому открыться. Впрочем, Укон кое о чем догадывалась, хотя и не могла знать точно, что меж ними произошло.
Вот что ответила госпожа Найси-но ками:
«Я не посмела бы даже написать к Вам, но, не желая тревожить Вас своим молчанием…
Как тосклив этот дождь!
Со стрехи падают капли
На мои рукава…
Пузыри на воде… И на миг
Я не в силах забыть о тебе (217)
О да, с каждым днем все сильнее тоска…»
Письмо заканчивалось обычными изъявлениями дочерней почтительности.
Развернув его, Великий министр почувствовал, что капли дождя стекают и по его щекам. Страшась людского суда, он постарался ничем не обнаружить своего волнения, но как мучительно сжалось его сердце!
Невольно вспомнились ему те давние дни, когда Государыня-мать из дворца Красной птицы препятствовала их встречам с другой Найси-но ками… Но разве так он тогда страдал? Увы, настоящее чувство почти всегда представляется нам более значительным, чем прошлое.
«Люди, неумеренные в страстях, осуждают себя на вечные муки. Стоит ли предаваться отчаянию? Это не более чем мимолетное увлечение, к тому же в моем положении…» – уговаривал себя Гэндзи, безуспешно пытаясь вернуть утраченное душевное равновесие.
Он достал из шкафчика восточное кото, и сразу же вспомнилось ему, как мило играла на нем госпожа Найси-но ками. Тихонько перебирая струны, он запел:
– У жемчужных водорослей
Не срезай корней…
Не думаю, чтобы та, к кому стремились его думы, осталась равнодушной, увидев его в тот миг.
Государь тоже не мог забыть Найси-но ками, как ни мимолетна была их встреча, и, хотя старая песня: «Волоча одежды красной цвета алого подол» (256) – не так уж и изысканна, он беспрестанно повторял ее и печалился. Иногда он тайком писал к ней. Однако даже его послания не могли развеселить супругу Удайсё, постоянно сетовавшую на злосчастную судьбу, и если она отвечала, то лишь отдавая дань приличиям. Думы же ее то и дело устремлялись к Великому министру, и она с умилением и благодарностью вспоминала его доброту.
Настала Третья луна.
Глядя на глицинии и керрии, особенно прекрасные в лучах заходящего солнца, Великий министр невольно представлял себе изящную фигурку Найси-но ками. В конце концов, забросив Весенние покои, он перебрался в Западный флигель и коротал там дни, любуясь цветами.
Пышные керрии привольно цвели у низкой ограды из темного бамбука…
– «Лепестками выкрашу платье» (257), – произнес однажды Гэндзи.
– Не дойдя до Идэ,
Нам пришлось расстаться нежданно,
Я молчанье храню,
Но к далеким керриям сердце
Все так же стремится… (258)
«Вдруг о тебе напомнят…» (259) – добавил он, но, увы, рядом не было никого, кто мог бы его услышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96