Хотя Мина казалась еще сердитее, чем обычно, на самом деле она смертельно беспокоилась за дочь. Но, не желая признавать этого, ворчала и огрызалась. Она посмотрела на Тилью с притворной строгостью в своих светло-голубых глазах. Та в ответ улыбнулась.
— Рада, что кому-то весело. Что тут смешного?
— Ты, Мина, — ответила Тилья. — Вчера ты держалась великолепно. Наверное, у тебя ужасно болела нога, но ты ни разу не пожаловалась.
— Какой смысл? Я не возражаю потерпеть, только если при этом не надо выдавливать из себя улыбку. И раз уж мы начали обмениваться любезностями, должна сказать, что и ты была на высоте.
— Как сегодня твоя нога?
— Бывало и получше. Вчера я перенапрягла ее. Ничего, пройдет.
— Тот зверь, который напугал нас, когда мы возвращались с озера, — ты думаешь, это…
— Нет, не думаю. Я уже говорила. И хватит об этом.
На этот раз Мина рассердилась по-настоящему. Ее взгляд стал холоден. Тилья поспешно переменила тему:
— А где папа? И Анья?
— Кормят скот. Они будут умирать с голоду, когда вернутся, так что оденься, умойся и приготовь им обед. Потом сбегай ко мне домой и накорми кота. Я останусь здесь, пока не пойму, что с твоей мамой.
Пять дней она не шевелилась. Менялся только цвет отметины на лбу — она становилась все светлее, от темно-лилового до багрового, потом оранжевого и светло-желтого, пока на шестой день совсем не исчезла.
Тем временем Тилья взяла на себя всю бесконечную мамину работу на ферме, а Анья изо всех сил пыталась выполнять обязанности Тильи и совсем неплохо справлялась, надо было только постоянно ей говорить, что она все делает просто блестяще. Тилья даже радовалась, что у нее нет времени на размышления и беспокойство. Она не хотела думать ни о том, что случилось в лесу, ни о «зверюшках», которых Мина видела у озера, ни о невидимом чудовище, чей голос они слышали на обратном пути. Тогда она очень испугалась, но теперь сиюминутный ужас сменился глубоким, не оставляющим ни на минуту страхом. То, что произошло в лесу, никогда не случалось раньше. Тилья считала это предзнаменованием того, что ее мир изменится. Ей казалось, все, что она любила — маму, папу, Анью, Мину, Вудбурн, всю Долину, — она скоро потеряет.
Тилья была у маминой кровати, подбрасывая поленья в печь, когда та очнулась. Она открыла глаза, вытянула руку и кончиками пальцев опасливо прикоснулась ко лбу.
— Он коснулся меня рогом… — прошептала она, закрыла глаза и снова уснула.
Когда мама вечером проснулась, то не помнила даже этого. Помнила лишь, как отвезла ячмень в лес и рассыпала его под кедрами, как подошла ближе к воде, чтобы начать петь. Потом — темнота.
Прошло еще много времени, прежде чем к ней вернулись силы, но уже через несколько дней она встала и начала хлопотать по дому. Трудно сказать, была ли она молчаливее обычного, потому что и так не отличалась разговорчивостью, не то что ее мать и дочери. Но замкнутости в ней точно прибавилось. Иногда она вдруг застывала на полпути и ее взгляд становился пустым, обращенным внутрь.
Любая работа давалась ей с усилием, поэтому Тилья и Анья делали все, чтобы помочь ей. Однажды они отправились в лес — проверить ловушки, поставить новые и насобирать хвороста. Тилье понадобился топорик, но оказалось, что он пропал, хотя она точно помнила, как аккуратно положила его в сани.
Это было серьезной неприятностью. Металл в Долине ценился на вес золота. Монеты изготовляли из тяжелой темной древесины одной породы дерева, которое росло только в ущелье между отрогами гор. Деньги использовали редко, обычно люди обменивались товарами. Еду готовили в глиняных горшках. В давние времена железо привозили из Империи, но с тех пор, как Долина оказалась отрезанной от внешнего мира, приходилось бесконечно переплавлять старые изделия, дрожа над каждой крупицей. Из железа делали только самые необходимые инструменты. Даже потеря топорика была большим убытком.
Тилья привязала Калико к дереву, и они пошли обратно по следу от полозьев саней, но он часто терялся, потому что снег лежал лишь местами, и вскоре Тилья уже не знала, куда идти. Она была зла на себя.
— Подожди, — сказала вдруг Анья. — Надо послушать.
Тилья остановилась и посмотрела вокруг. Нет, здесь они не проходили. Должно быть, вот там…
— Туда, — сказала Анья и указала направление.
Тилья медленно пошла за ней, ища на земле следы полозьев. Анья опять остановилась под кедром и, склонив голову набок, прислушалась. Прежде чем сестра подоспела, она снова ушла вперед.
И тут Тилья увидела следы полозьев. Она медленно двинулась по ним. Вдруг ей навстречу выскочила Анья, держа в руке топорик.
— Зацепился за ветку остролиста, — выпалила она. — Кедры мне сказали.
— Очень мило с их стороны. — Тилья с облегчением рассмеялась.
Вдруг ее сердце замерло. Прогулка к озеру прошлым летом… И то, что сказала Анья, когда она уходила искать маму…
— Анья! Ты знаешь, где озеро?
— Конечно. Вон там. Но мы не успеем вернуться к обеду. Хочешь сходить туда?
Анья, которая даже толком не знает, где бабушкин дом…
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. И всегда знала. А что?
— Ничего. Только ты слышишь, что говорят кедры. Я нет. Ты знаешь дорогу к озеру. Я не знаю. И когда-нибудь ты будешь петь кедрам вместо мамы, а не я. И Вудбурн будет принадлежать тебе, а не мне.
Анья уставилась на сестру. Конечно, она знала о своих способностях, но не понимала, что это значит.
— Но ты же старшая, — сказала она.
— Тетя Грэйн тоже старше мамы. Я никогда раньше об этом не задумывалась. Что ж, по крайней мере при первом снегопаде я смогу нежиться в уютной постельке, а тебе придется плестись в лес… — Она выдавила из себя улыбку. Но Анья осталась серьезна.
— Нет, всего этого больше не будет.
— Как «не будет»?
— Что-то происходит. Кедры все время говорят об этом, но… Тилья, мне нельзя никому рассказывать… Только маме…
Она разревелась и никак не могла успокоиться.
На следующее утро, когда они умывались, Анья сказала:
— Это ничего не значит. Я не допущу, чтобы ты ушла. Это ведь и твой дом.
— Нет, не мой! — огрызнулась Тилья. — Больше не мой. И хватит об этом.
Она знала, что Анья не виновата, но ничего не могла с собой поделать. Когда сестра расплакалась, она просто стояла и хмуро смотрела на нее.
Прибежала мать — узнать, что случилось, и, хотя Тилья взяла с сестры слово никому ничего не рассказывать, та все выболтала. Мама опустилась на колени между ними и обняла обеих, пытаясь их успокоить, — впрочем, довольно неуклюже. Тилья вырвалась и убежала. Даже не позавтракав, она пошла чистить лошадей. Девочка выбрала Калико, потому что та уж точно пребывала в настроении не лучшем, чем у нее самой, а значит, ее вполне можно было обругать и отшлепать, не то что послушного и миролюбивого Тиддикина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
— Рада, что кому-то весело. Что тут смешного?
— Ты, Мина, — ответила Тилья. — Вчера ты держалась великолепно. Наверное, у тебя ужасно болела нога, но ты ни разу не пожаловалась.
— Какой смысл? Я не возражаю потерпеть, только если при этом не надо выдавливать из себя улыбку. И раз уж мы начали обмениваться любезностями, должна сказать, что и ты была на высоте.
— Как сегодня твоя нога?
— Бывало и получше. Вчера я перенапрягла ее. Ничего, пройдет.
— Тот зверь, который напугал нас, когда мы возвращались с озера, — ты думаешь, это…
— Нет, не думаю. Я уже говорила. И хватит об этом.
На этот раз Мина рассердилась по-настоящему. Ее взгляд стал холоден. Тилья поспешно переменила тему:
— А где папа? И Анья?
— Кормят скот. Они будут умирать с голоду, когда вернутся, так что оденься, умойся и приготовь им обед. Потом сбегай ко мне домой и накорми кота. Я останусь здесь, пока не пойму, что с твоей мамой.
Пять дней она не шевелилась. Менялся только цвет отметины на лбу — она становилась все светлее, от темно-лилового до багрового, потом оранжевого и светло-желтого, пока на шестой день совсем не исчезла.
Тем временем Тилья взяла на себя всю бесконечную мамину работу на ферме, а Анья изо всех сил пыталась выполнять обязанности Тильи и совсем неплохо справлялась, надо было только постоянно ей говорить, что она все делает просто блестяще. Тилья даже радовалась, что у нее нет времени на размышления и беспокойство. Она не хотела думать ни о том, что случилось в лесу, ни о «зверюшках», которых Мина видела у озера, ни о невидимом чудовище, чей голос они слышали на обратном пути. Тогда она очень испугалась, но теперь сиюминутный ужас сменился глубоким, не оставляющим ни на минуту страхом. То, что произошло в лесу, никогда не случалось раньше. Тилья считала это предзнаменованием того, что ее мир изменится. Ей казалось, все, что она любила — маму, папу, Анью, Мину, Вудбурн, всю Долину, — она скоро потеряет.
Тилья была у маминой кровати, подбрасывая поленья в печь, когда та очнулась. Она открыла глаза, вытянула руку и кончиками пальцев опасливо прикоснулась ко лбу.
— Он коснулся меня рогом… — прошептала она, закрыла глаза и снова уснула.
Когда мама вечером проснулась, то не помнила даже этого. Помнила лишь, как отвезла ячмень в лес и рассыпала его под кедрами, как подошла ближе к воде, чтобы начать петь. Потом — темнота.
Прошло еще много времени, прежде чем к ней вернулись силы, но уже через несколько дней она встала и начала хлопотать по дому. Трудно сказать, была ли она молчаливее обычного, потому что и так не отличалась разговорчивостью, не то что ее мать и дочери. Но замкнутости в ней точно прибавилось. Иногда она вдруг застывала на полпути и ее взгляд становился пустым, обращенным внутрь.
Любая работа давалась ей с усилием, поэтому Тилья и Анья делали все, чтобы помочь ей. Однажды они отправились в лес — проверить ловушки, поставить новые и насобирать хвороста. Тилье понадобился топорик, но оказалось, что он пропал, хотя она точно помнила, как аккуратно положила его в сани.
Это было серьезной неприятностью. Металл в Долине ценился на вес золота. Монеты изготовляли из тяжелой темной древесины одной породы дерева, которое росло только в ущелье между отрогами гор. Деньги использовали редко, обычно люди обменивались товарами. Еду готовили в глиняных горшках. В давние времена железо привозили из Империи, но с тех пор, как Долина оказалась отрезанной от внешнего мира, приходилось бесконечно переплавлять старые изделия, дрожа над каждой крупицей. Из железа делали только самые необходимые инструменты. Даже потеря топорика была большим убытком.
Тилья привязала Калико к дереву, и они пошли обратно по следу от полозьев саней, но он часто терялся, потому что снег лежал лишь местами, и вскоре Тилья уже не знала, куда идти. Она была зла на себя.
— Подожди, — сказала вдруг Анья. — Надо послушать.
Тилья остановилась и посмотрела вокруг. Нет, здесь они не проходили. Должно быть, вот там…
— Туда, — сказала Анья и указала направление.
Тилья медленно пошла за ней, ища на земле следы полозьев. Анья опять остановилась под кедром и, склонив голову набок, прислушалась. Прежде чем сестра подоспела, она снова ушла вперед.
И тут Тилья увидела следы полозьев. Она медленно двинулась по ним. Вдруг ей навстречу выскочила Анья, держа в руке топорик.
— Зацепился за ветку остролиста, — выпалила она. — Кедры мне сказали.
— Очень мило с их стороны. — Тилья с облегчением рассмеялась.
Вдруг ее сердце замерло. Прогулка к озеру прошлым летом… И то, что сказала Анья, когда она уходила искать маму…
— Анья! Ты знаешь, где озеро?
— Конечно. Вон там. Но мы не успеем вернуться к обеду. Хочешь сходить туда?
Анья, которая даже толком не знает, где бабушкин дом…
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. И всегда знала. А что?
— Ничего. Только ты слышишь, что говорят кедры. Я нет. Ты знаешь дорогу к озеру. Я не знаю. И когда-нибудь ты будешь петь кедрам вместо мамы, а не я. И Вудбурн будет принадлежать тебе, а не мне.
Анья уставилась на сестру. Конечно, она знала о своих способностях, но не понимала, что это значит.
— Но ты же старшая, — сказала она.
— Тетя Грэйн тоже старше мамы. Я никогда раньше об этом не задумывалась. Что ж, по крайней мере при первом снегопаде я смогу нежиться в уютной постельке, а тебе придется плестись в лес… — Она выдавила из себя улыбку. Но Анья осталась серьезна.
— Нет, всего этого больше не будет.
— Как «не будет»?
— Что-то происходит. Кедры все время говорят об этом, но… Тилья, мне нельзя никому рассказывать… Только маме…
Она разревелась и никак не могла успокоиться.
На следующее утро, когда они умывались, Анья сказала:
— Это ничего не значит. Я не допущу, чтобы ты ушла. Это ведь и твой дом.
— Нет, не мой! — огрызнулась Тилья. — Больше не мой. И хватит об этом.
Она знала, что Анья не виновата, но ничего не могла с собой поделать. Когда сестра расплакалась, она просто стояла и хмуро смотрела на нее.
Прибежала мать — узнать, что случилось, и, хотя Тилья взяла с сестры слово никому ничего не рассказывать, та все выболтала. Мама опустилась на колени между ними и обняла обеих, пытаясь их успокоить, — впрочем, довольно неуклюже. Тилья вырвалась и убежала. Даже не позавтракав, она пошла чистить лошадей. Девочка выбрала Калико, потому что та уж точно пребывала в настроении не лучшем, чем у нее самой, а значит, ее вполне можно было обругать и отшлепать, не то что послушного и миролюбивого Тиддикина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63