Бескрайняя, заснеженная река. И шорох шин. И никого. Дома, крыши, столбы – все закончилось, осталось позади. Или не начиналось, ждет впереди? Только этот каменный мост, и только река эта. Андрей посмотрел на часы: и время как будто остановилось. То ли ранний вечер, то ли позднее утро. И машина как будто не бежит, а стоит на месте. Не заканчивается мост. Покажись встречная машина, Андрей удивился бы, сильно удивился. Но на мосту никого. И позади – ни единой души. Одинокое пространство, небо до земли. Птиц нет! – вот что: нет птиц. И ветра. Будто нереально все, и все не с ним. Сейчас закроет глаза и… Нет, Андрей этого делать не будет: не сон это. И он не снится. И зима настоящая. И мост, висящий между небом и землей, будто без опоры, реален. И человек за рулем. Худой человек, упершийся головой в крышу. А впереди и горизонта не видно – стена – то ли снег, то ли белый лес, вросший в небо. Холодный мост, пугающий. Бетон – железо, бетон – железо. По бетону – узор выпуклый: линии, углы. Архитектор – чудак. Женщина? Придет же такое в голову. То ли ромашка, то ли солнышко. И снова: линии, углы, солнышко-ромашка. В глазах мельтешит.
– Архитектор женщина? – крикнул Андрей.
А водитель не ответил, гукнул только и в потолок показал. Начальство, что ли?
– Вы строили? – догадался Андрей.
А тот опять гукнул. Не разберешь его. Всю дорогу молчит.
В самом деле, птиц нет, ветра, машин встречных. А оно Андрею нужно? Не шибко, но ведь это признаки правдоподобия. Реальность, на чем она держится? – на правдоподобии и держится. Если что-то похоже на правду – пусть даже не сама правда – мы уверены, оно и есть реальность: лишь бы узнаваемость из-под ног не ушла, тогда скажем, все окей. А чуть что-то не так, на копейку незнакомое, кричим: «Это не правда! Это не со мной!» Да правда это, и – с тобой. Может быть, этот мост – самый действительный на свете. Кто его знает, пропадет реальность, закончится все, а мост так и будет стоять, как напоминание о себе самом. Только кому напоминание, если закончится все? Кому-нибудь… Эх, мысли мрачные, невеселые, низким небом без ворон навеянные.
Не было этого долгого стояния у обочины или на остановке, когда торчишь под бесконечно падающим снегом и не знаешь, остановится кто или нет. Андрей закрыл глаза и когда открыл, он уже был тут: новенький-готовенький. А снег колотил в стекло и теперь сам никак не мог достучаться до Андрея. Будь Андрею пять лет, он показал бы язык – мол, чего, съел? А не нужно так высокомерно сыпать и сыпать, не нужно себя выставлять.
Андрей поинтересовался, как называется эта река, и водитель сказал, что никак. Доброжелательно, правда, сказал. Шутник, однако. Такая широкая и без имени? – сроду не бывает – любой дадут, любую пронумеруют, захотят еще и прошнуровать да штемпель поставить… У нас могут. Только разве она дастся? Но имя-то положено. Хочешь не хочешь, а имя выдумай.
Эта дорога, эти мост и профиль водителя – один долгий приступ дежавю. И ухабы, до ломоты в спине, и рябь в глазах от бесконечных солнышек-ромашек, и далекий, лишь угадываемый, горизонт.
Ведь он мог называться «Мостом самоубийц». Вполне сходная высота. Но только не у нас: это в тех странах существуют «Мосты самоубийц», в сентиментальных, у нас такое не предвидится. Самоубийства как раз предвидятся – мосты не предвидятся. Интересно, скольким самоубийцам нужно шагнуть в эту реку, чтобы в их честь назвали мост? Тысяче? Миллиону? Ну, скажете тоже – меньше! И прямо на лед, прямо на занесенный снегом лед. И распластаться на нем, если лед солидный, или уйти в воду и никогда не появиться, никогда. Эх, мысли мрачные, невеселые, зимой и простуженной рекой навеянные. «Поплачь о нем, пока он живой, люби его таким, какой он есть…» Чтобы в их честь назвали мост… Какая же тут честь? Тут прямое и какое хочешь нарушение порядка, ничего больше. Вот если б отсюда шагали в историческом контексте, скажем, декабристы или революционеры девятьсот пятого и семнадцатого годов, причем в массовом порядке, мост давно бы носил соответствующее имя. А коли смогли б поднапрячься, то и река. Фиг ли? А так… Приходит неизвестно кто, прыгает неизвестно зачем. Очевидно, что идеологически чуждо прыгает. Фиг им, а не название.
Высоченный мост, на стальных тросах в столб толщиной висит, а столбы те в тучах где-то прячутся, далеко – река, будто два ремня Землю охватили, чтоб сподручно Земле вес поднять собственный было, чтоб не надорвалась, и пупок не развязался, да чтоб грыжа наружу не вывалилась… И никого – словно началось только все, и потопа даже не было.
* * *
«А снег идет, а снег идет. И все вокруг чего-то ждет. За все, что есть в моей судьбе, спасибо, снег, тебе!» – Марине хотелось простора, свершений хотелось. Кто мог дать Марине просторы и обеспечить свершения? Да никто! – не было его. Не проявился такой человек – не вышел из тени. Или прячут его где-то, кто знает. И приходится самой все делать. Самой, самой.
Потому Марина определилась, что личность она уникальная, можно сказать штучная, капитальная личность, то есть твердо стоящая на земле и с прочными намерениями. «Или наоборот – с твердыми и прочно стоящая? Не важно!» Марина мотнула головой так, что машину вынесло на соседнюю полосу. Правда, пока никто к ее «определению» примкнуть не спешил. Из тех, конечно, кого она хотела. Но это лишь начало? Начало. Какие у нас годы, завтра «жызынь» начинается! «Я сильная, – нашла новое определение Марина, – я им понадоблюсь!» Кому «им», она не уточняла.
Ей нравилось нестись сейчас вот так по заснеженному шоссе, по встречной полосе – поперек жизни, на краю, по обочине. Испытывать судьбу, проверять ее на вшивость. «И пусть все идет к черту! Пожелаю – брошусь в снег. Захочу – крикну. Или сяду… – а хоть бы и на дороге! – и пусть вороны шарахаются в стороны. И другие бараны».
Да уж, очень многого она добилась уже сейчас. И сама. Сама! Так надежней: потом никому не нужно будет возвращать. Внимание почтенной публики! – лот номер один: на чьи деньги куплена машина? Лот номер два: на чьи деньги куплена шуба? Вот тебе, вот! И ногой, и ногой. Для полного комплекта нет третьего лота. Марина оглянулась. Да если нужно будет… Да если нужно будет, она и мужика этого купит! Бинго! Стук колотушки. Продано! А вы говорите… Она опустила стекло, щедро сплюнула на дорогу, прищурилась на соседа поверх непроницаемых черных линз: он не обернулся. Не мужик – сфинкс. «Де Голль! – догадалась она. – И не моргнет ведь». Марина щелкнула пальцами у его носа.
– Эй, уснули?!
Он в ответ что-то прокаркал, но головы не повернул.
И в Москву возвращаться не хотелось. Как же все надоело! «Козлов так много холостых, а я люблю женатого…» Вот куда она сейчас тащится? А куда глаза глядят! Марина дернула руль, – хотелось ощущений, шумного праздника хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61