Когда мы встретились там, что он изволил молвить? Вижу, запамятовал. Тогда позволь напомнить. Разговор шел как раз о кавказском зубре, да-да! Государь молвил, что еще не видывал горного зубра, хотя и охотился на зубров беловежских.
— Припоминаю. Но какая связь?..
— Надобно поймать молодого зубренка да переправить в царский охотничий парк. То-то порадуется государь, увидев еще не виданного зверя! Можно исполнить его пожелание?
Великий князь вопросительно глянул на Ютнера.
Тот склонил голову:
— Ваше повеление для меня обязательно. Дам указание егерям.
— И чтоб как можно скорей. У тебя, Петр Александрович, отличная память!
Уже завечерело, когда наш отряд прибыл на бивуак. Князь сразу же скрылся в своем шалаше. Устал. У входа уселись два казака с винтовками и при шашках. Шильдер зашел в шалаш и тотчас вышел, подозвал повара:
— Его императорское высочество изволили потребовать себе ужин в помещение. Быстро!
Через несколько минут к шалашу потянулись один за другим четыре человека с блюдами на вытянутых руках.
Семь или восемь костров ярко горели на поляне. Около одного ужинали с вином принц и другие гости князя. Вокруг других толпились казаки, слуги, егеря. И здесь обносили чаркой, но застолье не гомонило, как обычно, все старались говорить вполголоса. Из шалаша вынесли посуду. Туда опять заглянул Шильдер, вышел, поманил к себе урядника Павлова:
— Песельников. Чтоб тихо и протяжно.
Человек пятнадцать специально присланных из Екатеринодара казаков уселись недалеко от шалаша, пошептались и вдруг складно, многоголосо, но тихо запели известный романс «Ночевала тучка золотая на груди утеса великана…». Мелодию вели два тенора; их чистые голоса поднимались над приглушенными басами, дрожали и неслись над поляной, наталкивались на скалы, многократным эхом отражаясь в свежем воздухе. Все затихло и загрустило. Огонь плясал на бородатых лицах, горы строго слушали чудную песню, созвучную их простой и величественной жизни.
Когда закончилась песня, никто не шелохнулся. Кони сбились за кострами, прядали ушами, но не фыркали, не двигались, завороженно уставились на огонь.
В шалаш осторожно заглянул доктор. И по тому, как многозначительно поднял он палец, все поняли: князь почиет…
Осторожно передвигаясь, гости и казаки стали укладываться на сон.
Мы с Чебурновым лежали рядом.
Утомленный Семен скоро стал дышать ровней, глубже. Уснул.
Далеко протрубил олень, потом закричала, словно обиженный ребенок, неясыть. Внизу, от реки, стал вспучиваться туман, вскоре он достиг нашего лагеря, омочил кусты, бурки и лошадиные спины сизой росой, заставил плотнее запахнуть одежду. Я согрелся и тоже уснул.
2
Кто-то тронул меня за плечо. Спокойный голос сказал:
— Вставай, Андрей. Собираемся.
В предрассветной сини надо мной стоял Телеусов. Он был уже с винтовкой, при всей выкладке.
Только тут я вспомнил, что сегодня мы с Алексеем Власовичем сопровождаем Шильдера, ищем зубра для полковника. Вскочил, побежал к ручью, плеснул на лицо ледяную воду и бросился за конем. Через десять минут, держа под уздцы своего гнедого Алана, я стоял вместе с Телеусовым у мохнатого — из веток — шалаша полковника и слушал, как тот ворчливо гудит на своего денщика, собираясь при слабом свете керосинового фонаря.
Шильдер вышел, потянулся, спросил:
— Куда в такой туман? Дорогу найдем ли?
— Отыщем, ваше превосходительство, — успокоил его Телеусов. — Нам не впервой. Извольте я подержу стремя.
Телеусов был старше меня лет на семь или больше. Удивительно спокойный, благообразного вида, с доброй улыбкой на губах, он годился бы, наверное, в священники, а стал егерем. Душа у него, как видно, была добрая. Разговаривая, даже споря, он никогда не подымал голоса, не кипятился. Движения его были плавными, любое дело он делал не спеша, но по-мужицки основательно. Словом, зарекомендовал себя как человек артельный, общительный и ладный. Не навязываясь, Телеусов сразу становился товарищем и другом. Вокруг него постоянно ощущалась атмосфера всеобщего уважения. Невысокого роста, с тощеватой легкой фигурой и продолговатым лицом, на котором темнели узкая, сбритая по щекам бородка и тонкие усики, он был постоянно окружен друзьями. Врагов у него, похоже, не было.
Когда мы уже двигались по лесной тропе в непроглядном молочном тумане, Шильдер подозвал Телеусова, и они долго ехали рядом. Полковник недоверчиво выспрашивал, куда ехать и далеко ли отсюда. Алексей Власович спокойно и обстоятельно ответствовал, его тенорок действовал, видать, успокоительно, однако когда я услышал, что едем на Умпырь, то догадался, что ночевать будем не в лагере. Место это отстояло верст на двадцать от бивуака, за двумя перевалами. Но тогда я еще не оценил способностей следопыта-егеря, который знал всю округу, как свою собственную ладонь, и мог при необходимости сократить расстояние чуть ли не вдвое.
За нами гуськом двигались еще пять всадников.
Взошло невидное солнце, туман побелел и заколыхался. Подул холодный ветерок. Наверное, мы были все еще высоко, потому что вдруг увидели чистое небо, дальние горы и глубоченное ущелье справа. Там колыхался плотный, похожий на вату туман, а под этой ватой гремела река. Отвесные стены падали вниз на добрые полверсты.
Впереди открылась долина, окруженная горами.
Я не сразу узнал в редеющей мгле эту знакомую мне закрытую со всех сторон долину. Бывал здесь, бывал!
Что за прелесть вот те группы толстых ширококронных дубов посреди слегка пожухшего, но еще цветного, шелкового луга! Что за пышные черемухи вдоль берегов трех рек, соединяющихся здесь! Какими прекрасно-плавными уступами сходят в долину высокие горы, одетые в зелень всех оттенков! А розовые и коричневые скалы в убранстве из редкого сосняка! Сгрудившиеся на южном склоне горные клены, выше которых девичьей белизной выделяются березняки…
Телеусов остановил коня. Караван наш сжался, лошади затопотали по мягкой хвое; им не терпелось вниз, к лугам, сочный запах которых раздражал их ноздри.
Голубые глаза егеря улыбались.
— Чистый рай, ваше превосходительство, — сказал он просто и протянул руку в сторону долины: — Туточки жить да радоваться, а мы вот со смертью пожаловали.
Шильдер сердито посмотрел на него:
— Меня интересуют зубры!
— Они теперича как раз попаслись и лежат где-нибудь на лесной опушке. Вот мы поедем краем долины, спешимся возля тех кленов, оставим лошадок и начнем скрадывать, пока не наткнемся на какое-никакое стадо. Коров не бейте, ваше превосходительство. Узнаете их по рогам: они тоньше и поболее загнуты вверх. Ну, и телом помельче. А бык — тот, значит, темней, вроде в медвежьей шерсти.
Спешились, отдали коней и втроем пошли с ружьями на изготовку по лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
— Припоминаю. Но какая связь?..
— Надобно поймать молодого зубренка да переправить в царский охотничий парк. То-то порадуется государь, увидев еще не виданного зверя! Можно исполнить его пожелание?
Великий князь вопросительно глянул на Ютнера.
Тот склонил голову:
— Ваше повеление для меня обязательно. Дам указание егерям.
— И чтоб как можно скорей. У тебя, Петр Александрович, отличная память!
Уже завечерело, когда наш отряд прибыл на бивуак. Князь сразу же скрылся в своем шалаше. Устал. У входа уселись два казака с винтовками и при шашках. Шильдер зашел в шалаш и тотчас вышел, подозвал повара:
— Его императорское высочество изволили потребовать себе ужин в помещение. Быстро!
Через несколько минут к шалашу потянулись один за другим четыре человека с блюдами на вытянутых руках.
Семь или восемь костров ярко горели на поляне. Около одного ужинали с вином принц и другие гости князя. Вокруг других толпились казаки, слуги, егеря. И здесь обносили чаркой, но застолье не гомонило, как обычно, все старались говорить вполголоса. Из шалаша вынесли посуду. Туда опять заглянул Шильдер, вышел, поманил к себе урядника Павлова:
— Песельников. Чтоб тихо и протяжно.
Человек пятнадцать специально присланных из Екатеринодара казаков уселись недалеко от шалаша, пошептались и вдруг складно, многоголосо, но тихо запели известный романс «Ночевала тучка золотая на груди утеса великана…». Мелодию вели два тенора; их чистые голоса поднимались над приглушенными басами, дрожали и неслись над поляной, наталкивались на скалы, многократным эхом отражаясь в свежем воздухе. Все затихло и загрустило. Огонь плясал на бородатых лицах, горы строго слушали чудную песню, созвучную их простой и величественной жизни.
Когда закончилась песня, никто не шелохнулся. Кони сбились за кострами, прядали ушами, но не фыркали, не двигались, завороженно уставились на огонь.
В шалаш осторожно заглянул доктор. И по тому, как многозначительно поднял он палец, все поняли: князь почиет…
Осторожно передвигаясь, гости и казаки стали укладываться на сон.
Мы с Чебурновым лежали рядом.
Утомленный Семен скоро стал дышать ровней, глубже. Уснул.
Далеко протрубил олень, потом закричала, словно обиженный ребенок, неясыть. Внизу, от реки, стал вспучиваться туман, вскоре он достиг нашего лагеря, омочил кусты, бурки и лошадиные спины сизой росой, заставил плотнее запахнуть одежду. Я согрелся и тоже уснул.
2
Кто-то тронул меня за плечо. Спокойный голос сказал:
— Вставай, Андрей. Собираемся.
В предрассветной сини надо мной стоял Телеусов. Он был уже с винтовкой, при всей выкладке.
Только тут я вспомнил, что сегодня мы с Алексеем Власовичем сопровождаем Шильдера, ищем зубра для полковника. Вскочил, побежал к ручью, плеснул на лицо ледяную воду и бросился за конем. Через десять минут, держа под уздцы своего гнедого Алана, я стоял вместе с Телеусовым у мохнатого — из веток — шалаша полковника и слушал, как тот ворчливо гудит на своего денщика, собираясь при слабом свете керосинового фонаря.
Шильдер вышел, потянулся, спросил:
— Куда в такой туман? Дорогу найдем ли?
— Отыщем, ваше превосходительство, — успокоил его Телеусов. — Нам не впервой. Извольте я подержу стремя.
Телеусов был старше меня лет на семь или больше. Удивительно спокойный, благообразного вида, с доброй улыбкой на губах, он годился бы, наверное, в священники, а стал егерем. Душа у него, как видно, была добрая. Разговаривая, даже споря, он никогда не подымал голоса, не кипятился. Движения его были плавными, любое дело он делал не спеша, но по-мужицки основательно. Словом, зарекомендовал себя как человек артельный, общительный и ладный. Не навязываясь, Телеусов сразу становился товарищем и другом. Вокруг него постоянно ощущалась атмосфера всеобщего уважения. Невысокого роста, с тощеватой легкой фигурой и продолговатым лицом, на котором темнели узкая, сбритая по щекам бородка и тонкие усики, он был постоянно окружен друзьями. Врагов у него, похоже, не было.
Когда мы уже двигались по лесной тропе в непроглядном молочном тумане, Шильдер подозвал Телеусова, и они долго ехали рядом. Полковник недоверчиво выспрашивал, куда ехать и далеко ли отсюда. Алексей Власович спокойно и обстоятельно ответствовал, его тенорок действовал, видать, успокоительно, однако когда я услышал, что едем на Умпырь, то догадался, что ночевать будем не в лагере. Место это отстояло верст на двадцать от бивуака, за двумя перевалами. Но тогда я еще не оценил способностей следопыта-егеря, который знал всю округу, как свою собственную ладонь, и мог при необходимости сократить расстояние чуть ли не вдвое.
За нами гуськом двигались еще пять всадников.
Взошло невидное солнце, туман побелел и заколыхался. Подул холодный ветерок. Наверное, мы были все еще высоко, потому что вдруг увидели чистое небо, дальние горы и глубоченное ущелье справа. Там колыхался плотный, похожий на вату туман, а под этой ватой гремела река. Отвесные стены падали вниз на добрые полверсты.
Впереди открылась долина, окруженная горами.
Я не сразу узнал в редеющей мгле эту знакомую мне закрытую со всех сторон долину. Бывал здесь, бывал!
Что за прелесть вот те группы толстых ширококронных дубов посреди слегка пожухшего, но еще цветного, шелкового луга! Что за пышные черемухи вдоль берегов трех рек, соединяющихся здесь! Какими прекрасно-плавными уступами сходят в долину высокие горы, одетые в зелень всех оттенков! А розовые и коричневые скалы в убранстве из редкого сосняка! Сгрудившиеся на южном склоне горные клены, выше которых девичьей белизной выделяются березняки…
Телеусов остановил коня. Караван наш сжался, лошади затопотали по мягкой хвое; им не терпелось вниз, к лугам, сочный запах которых раздражал их ноздри.
Голубые глаза егеря улыбались.
— Чистый рай, ваше превосходительство, — сказал он просто и протянул руку в сторону долины: — Туточки жить да радоваться, а мы вот со смертью пожаловали.
Шильдер сердито посмотрел на него:
— Меня интересуют зубры!
— Они теперича как раз попаслись и лежат где-нибудь на лесной опушке. Вот мы поедем краем долины, спешимся возля тех кленов, оставим лошадок и начнем скрадывать, пока не наткнемся на какое-никакое стадо. Коров не бейте, ваше превосходительство. Узнаете их по рогам: они тоньше и поболее загнуты вверх. Ну, и телом помельче. А бык — тот, значит, темней, вроде в медвежьей шерсти.
Спешились, отдали коней и втроем пошли с ружьями на изготовку по лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168