Здесь? Он что, был археолог-любитель?
На не лишенное привлекательности лицо кузена Джона легла печать младенческой невинности, и это, как Джесс уже было известно, означало, что он собирается преподнести очередную байку.
— Любитель, вот именно, — кисло сказал он. — Но не археолог. De mortuis... и так далее, но старик был слегка не в своем уме. Ваш отец никогда не рассказывал о его мании, Джесси?
— Вы имеете в виду происхождение от короля Артура? — Руки Джесс уже были безнадежно грязны, но она увлеклась своим делом серьезно, сидя в жесткой траве.
— Я так и думал, что он должен был рассказать. Бедный дядя Гавейн.
— Ну, говорил он не очень много, — неопределенно сказала Джесс; она наткнулась на острый предмет, погребенный под дюймами грязи, сломав ноготь.
— Так вот, о раскопках, — напомнил Дэвид. — Он копал здесь и что-то надеялся доказать. Что это... Господи, ну конечно! Что это Камелот!
— Полный бред, — любезно согласился кузен Джон.
— Не такой уж и бред... Джесс, вылезай из этой грязной лужи!
— Я нашла что-то! Смотрите, нашла...
Она выкопала предмет из его могилы, сломав при этом еще два ногтя. В слабом сумеречном свете подняла, счистила налипшие куски грязи, искажающие округлые вытянутые формы. Это был сосуд. Толстое, коричневатое, непрозрачное стекло, грубо обработанное, удлиненный овал...
— Пивная бутылка, — с усмешкой сказал кузен Джон. — Вот такие вещи он и выкапывал, бедный старик. А не кости короля Артура.
Джесс вытерла руки о траву и встала.
— Прямо какое-то сумасшествие! — сказала она.
Ей никто не ответил. Дэвид смотрел на пастбище, повернувшись спиной к морю, которое было теперь нежно-золотистым и жемчужным. Джон смотрел на Дэвида.
— Все равно, не такой уж и бред, — пробормотал Дэвид. — Где-то... где я читал эту статью?..
— Пивная бутылка, — пробормотала Джесс. — Б-р-р... Дэвид, становится холодно.
— В научном журнале? Вряд ли. В газете? В книжке?
— Если не поторопитесь, вам не достанется шерри, — окликнул их Джон. Его стройная фигура вырисовывалась невдалеке на фоне неба.
Полпути к дому они прошли молча. Свет угасал, и Джесс сосредоточилась на дороге. Дэвид, устремив взгляд к горизонту, без конца спотыкался. Дорожка свернула, морской утес, озаренный закатом, оказался по правую руку, и Дэвид остановился.
— Что это?
Джесс проследила за его вытянутым перстом и увидела объект, на который он указывал, отчетливо обрисовавшийся на темнеющем небе. Теперь было хорошо видно, что очертания у него правильные — длинный, низкий, как гигантская гробница, холм.
— Это? — осторожно спросил кузен Джон.
— Да, холм. Похоже на могильный курган.
— Похоже.
— Мистер Трегарт там не копал?
— Копал. Пусто. Но его это не очень-то интересовало. Видите ли, это могильник другой эпохи — для короля Артура рановато.
Они провели один из самых тягостных вечеров, какие выпадали Джесс за всю ее жизнь. Дэвид был рассеянным до неприличия, губы его непрерывно кривились и шевелились, словно он спорил с невидимым оппонентом.
После скудного обеда, поданного молчаливой прислугой, все переместились в гостиную. Вечером она была еще менее привлекательной, тем более что Джон предложил посидеть при свечах — «для настроения», как он выразился. В слабом свете не так бросалась в глаза пыль и убогость, но повсюду мелькали тени, и на лицах людей играли резкие неприятные блики. Надо было видеть тетю Гвиневру при свечах — ее жесткие неподвижные черты застыли, словно у трупа, вокруг глаз залегли глубокие темные круги, губы изогнулись в мрачной усмешке.
Единственным приятным исключением стал момент, когда кузен Джон согласился сыграть. В течение часа в большой комнате эхом разносились отчетливые металлические звуки клавесина. Играл он блестяще — Скарлатти, Баха и какие-то незнакомые маленькие пьесы, как он объяснил, средневековые танцевальные мелодии.
— Но вы настоящий профессионал! — воскликнула Джесс, от восхищения позабыв о вражде.
— Нет, не дотягиваю, — кротко отвечал кузен. — Для профессионального уровня требуется такая дисциплина, на которую я не способен.
Позже он отомстил ей за то, что она толкнула его на это признание, — в конце вечера поднял со стола канделябр и обратился к матери:
— Джесс еще не видела его, мама. Ты сейчас собираешься подниматься?
Мать, кивнув, встала, и Джесс сообразила, что они имеют в виду.
— Вы... вы хотите сказать, что он... он все еще здесь?
— Где ж ему быть? — Тетка испытующе глядела на нее с неприкрытым презрением. — Мы не разделяем вашего лицемерного, легковесного отношения к смерти. Он, разумеется, здесь, в своем доме, где и желал бы лежать.
Пламя свечей заколебалось, как будто держащая подсвечник рука с длинными пальцами музыканта дрогнула. На холодном лице тетки лихорадочно заплясали тени, придавая ему безумное искаженное выражение. И тут Джесс почувствовала на своей руке руку Дэвида и услышала голос Дэвида, который спокойно сказал:
— Похороны завтра?
— Завтра, — ответила тетя Гвиневра. — А сегодня Джессика должна посмотреть на него. Таков обычай.
Процессию возглавил кузен Джон с канделябром. Тетка шествовала со сложенными руками, торжественно, как монахиня. Проходя темными коридорами, залами, по которым гуляли сквозняки, Джесс знала, что все это инсценировка, все напоказ, и, подобно многим трюкам ее кузена, игра заходила чересчур далеко. К тому моменту, когда они поднялись по огромной лестнице и подошли к комнате, Джесс успокоилась и приготовилась.
Это была комната хозяина дома — комната Артура Трегарта. Обширная, с высокими потолками, с высокими окнами с видом на море, почти пустая, если не считать теней. Горели свечи, и в душной комнате пламя их оставалось неестественно неподвижным. Они освещали лицо старика, который покоился не в гробу, а на той же постели, что и при жизни.
Завидев вошедших, со стула молча поднялась крепко сбитая женщина средних лет в черном, кивнула головой и выскользнула из комнаты, а Джессика сделала четыре шага вперед и остановилась, опустив первый и последний взгляд на лицо отца своего отца.
Твердые фамильные черты, которые из двух его детей унаследовала только дочь, казалось, еще больше затвердели от прожитых лет; иссохший и пожелтевший после смерти, старик со своим широким загнутым носом, выступающей челюстью и массивным лбом, с которого были тщательно зачесаны назад седые пряди, напоминал хищную птицу.
Она смотрела на него и ждала, что вздрогнет или что-то почувствует, и ничего не чувствовала. Совсем ничего, даже обиды на зло, которое он причинил не ей и которое она никогда не сможет ни осудить, ни оправдать; даже нежности к родной крови, которая без любви ничего не значит. Все, может быть, ждут, что она дотронется до него или поцелует в лоб, но она решила, что не сделает этого ни за что на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
На не лишенное привлекательности лицо кузена Джона легла печать младенческой невинности, и это, как Джесс уже было известно, означало, что он собирается преподнести очередную байку.
— Любитель, вот именно, — кисло сказал он. — Но не археолог. De mortuis... и так далее, но старик был слегка не в своем уме. Ваш отец никогда не рассказывал о его мании, Джесси?
— Вы имеете в виду происхождение от короля Артура? — Руки Джесс уже были безнадежно грязны, но она увлеклась своим делом серьезно, сидя в жесткой траве.
— Я так и думал, что он должен был рассказать. Бедный дядя Гавейн.
— Ну, говорил он не очень много, — неопределенно сказала Джесс; она наткнулась на острый предмет, погребенный под дюймами грязи, сломав ноготь.
— Так вот, о раскопках, — напомнил Дэвид. — Он копал здесь и что-то надеялся доказать. Что это... Господи, ну конечно! Что это Камелот!
— Полный бред, — любезно согласился кузен Джон.
— Не такой уж и бред... Джесс, вылезай из этой грязной лужи!
— Я нашла что-то! Смотрите, нашла...
Она выкопала предмет из его могилы, сломав при этом еще два ногтя. В слабом сумеречном свете подняла, счистила налипшие куски грязи, искажающие округлые вытянутые формы. Это был сосуд. Толстое, коричневатое, непрозрачное стекло, грубо обработанное, удлиненный овал...
— Пивная бутылка, — с усмешкой сказал кузен Джон. — Вот такие вещи он и выкапывал, бедный старик. А не кости короля Артура.
Джесс вытерла руки о траву и встала.
— Прямо какое-то сумасшествие! — сказала она.
Ей никто не ответил. Дэвид смотрел на пастбище, повернувшись спиной к морю, которое было теперь нежно-золотистым и жемчужным. Джон смотрел на Дэвида.
— Все равно, не такой уж и бред, — пробормотал Дэвид. — Где-то... где я читал эту статью?..
— Пивная бутылка, — пробормотала Джесс. — Б-р-р... Дэвид, становится холодно.
— В научном журнале? Вряд ли. В газете? В книжке?
— Если не поторопитесь, вам не достанется шерри, — окликнул их Джон. Его стройная фигура вырисовывалась невдалеке на фоне неба.
Полпути к дому они прошли молча. Свет угасал, и Джесс сосредоточилась на дороге. Дэвид, устремив взгляд к горизонту, без конца спотыкался. Дорожка свернула, морской утес, озаренный закатом, оказался по правую руку, и Дэвид остановился.
— Что это?
Джесс проследила за его вытянутым перстом и увидела объект, на который он указывал, отчетливо обрисовавшийся на темнеющем небе. Теперь было хорошо видно, что очертания у него правильные — длинный, низкий, как гигантская гробница, холм.
— Это? — осторожно спросил кузен Джон.
— Да, холм. Похоже на могильный курган.
— Похоже.
— Мистер Трегарт там не копал?
— Копал. Пусто. Но его это не очень-то интересовало. Видите ли, это могильник другой эпохи — для короля Артура рановато.
Они провели один из самых тягостных вечеров, какие выпадали Джесс за всю ее жизнь. Дэвид был рассеянным до неприличия, губы его непрерывно кривились и шевелились, словно он спорил с невидимым оппонентом.
После скудного обеда, поданного молчаливой прислугой, все переместились в гостиную. Вечером она была еще менее привлекательной, тем более что Джон предложил посидеть при свечах — «для настроения», как он выразился. В слабом свете не так бросалась в глаза пыль и убогость, но повсюду мелькали тени, и на лицах людей играли резкие неприятные блики. Надо было видеть тетю Гвиневру при свечах — ее жесткие неподвижные черты застыли, словно у трупа, вокруг глаз залегли глубокие темные круги, губы изогнулись в мрачной усмешке.
Единственным приятным исключением стал момент, когда кузен Джон согласился сыграть. В течение часа в большой комнате эхом разносились отчетливые металлические звуки клавесина. Играл он блестяще — Скарлатти, Баха и какие-то незнакомые маленькие пьесы, как он объяснил, средневековые танцевальные мелодии.
— Но вы настоящий профессионал! — воскликнула Джесс, от восхищения позабыв о вражде.
— Нет, не дотягиваю, — кротко отвечал кузен. — Для профессионального уровня требуется такая дисциплина, на которую я не способен.
Позже он отомстил ей за то, что она толкнула его на это признание, — в конце вечера поднял со стола канделябр и обратился к матери:
— Джесс еще не видела его, мама. Ты сейчас собираешься подниматься?
Мать, кивнув, встала, и Джесс сообразила, что они имеют в виду.
— Вы... вы хотите сказать, что он... он все еще здесь?
— Где ж ему быть? — Тетка испытующе глядела на нее с неприкрытым презрением. — Мы не разделяем вашего лицемерного, легковесного отношения к смерти. Он, разумеется, здесь, в своем доме, где и желал бы лежать.
Пламя свечей заколебалось, как будто держащая подсвечник рука с длинными пальцами музыканта дрогнула. На холодном лице тетки лихорадочно заплясали тени, придавая ему безумное искаженное выражение. И тут Джесс почувствовала на своей руке руку Дэвида и услышала голос Дэвида, который спокойно сказал:
— Похороны завтра?
— Завтра, — ответила тетя Гвиневра. — А сегодня Джессика должна посмотреть на него. Таков обычай.
Процессию возглавил кузен Джон с канделябром. Тетка шествовала со сложенными руками, торжественно, как монахиня. Проходя темными коридорами, залами, по которым гуляли сквозняки, Джесс знала, что все это инсценировка, все напоказ, и, подобно многим трюкам ее кузена, игра заходила чересчур далеко. К тому моменту, когда они поднялись по огромной лестнице и подошли к комнате, Джесс успокоилась и приготовилась.
Это была комната хозяина дома — комната Артура Трегарта. Обширная, с высокими потолками, с высокими окнами с видом на море, почти пустая, если не считать теней. Горели свечи, и в душной комнате пламя их оставалось неестественно неподвижным. Они освещали лицо старика, который покоился не в гробу, а на той же постели, что и при жизни.
Завидев вошедших, со стула молча поднялась крепко сбитая женщина средних лет в черном, кивнула головой и выскользнула из комнаты, а Джессика сделала четыре шага вперед и остановилась, опустив первый и последний взгляд на лицо отца своего отца.
Твердые фамильные черты, которые из двух его детей унаследовала только дочь, казалось, еще больше затвердели от прожитых лет; иссохший и пожелтевший после смерти, старик со своим широким загнутым носом, выступающей челюстью и массивным лбом, с которого были тщательно зачесаны назад седые пряди, напоминал хищную птицу.
Она смотрела на него и ждала, что вздрогнет или что-то почувствует, и ничего не чувствовала. Совсем ничего, даже обиды на зло, которое он причинил не ей и которое она никогда не сможет ни осудить, ни оправдать; даже нежности к родной крови, которая без любви ничего не значит. Все, может быть, ждут, что она дотронется до него или поцелует в лоб, но она решила, что не сделает этого ни за что на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57