Часа за полтора до автобуса, когда пузырь закончился, двинули в сторону автовокзала — городской транспорт еще не ходил. Но по пути еще намеревались затариться добавкой: пьяны были покуда в меру. То есть это мне так казалось.
Дело в том, что то был еще и мой первый совместный опыт более-менее масштабного бухалова с Лёшичем: я не был знаком с его особенностями индивидуального ужора. Особенности же эти для собутыльника чреваты: командный центр в Соловом мозгу перестает функционировать так внезапно и бесповоротно, словно его захватывает вражеский спецназ. То есть по пути с горки Леха еще пытался бойко клеить припозднившихся аборигенок, но к подножию уже перестал реагировать на внешние раздражители, сел — лег — на первую же скамейку и покинул мир живых.
И вот за час до отбытия я оказываюсь не только без представления о дальнейшем маршруте посреди абcолютно безлюдного незнакомого города, но и с трупом на руках, с обратными билетами на конкретный рейс — и практически без денег. (Труп тут не фигура речи. Из приподнятой активной жовиальности Сол скачкообразно переместился в ту стадию опьянения, когда человек представляет собой “вещь, предмет, может быть, тело”: этот телефон не работает…)
Роуд-муви наша дальнейшая заслуживает, бесспорно, увековечения гомеровским гекзаметром; возможно, дожив до пенсии, я этим займусь. Факт то, что кое-как добрались. Потом уже я имел неоднократное счастье наблюдать процесс (если корректно именовать процессом нечто практически одномоментное) Лёшичева срыва в штопор. Помнится, в конце декабря того же самого девяносто девятого по пути в Прагу, где мы встречали миллениум-demo, упитый Леха отключился в сортире “Неоплана”. Через какое-то время свет в “экологическом туалете”, как положено, вырубился. Еще через какое-то время Сол очнулся. И обнаружил себя — ничего спьяну не соображающий! — в теснейшем замкнутом пространстве в кромешной темноте. Ужас похороненного заживо: автобусный салон огласился глухими воплями и гулкими ударами в сортирные стенки…
Почему-то сортир вообще был постоянным соловским порталом для нуль-транспортировки в иную реальность. Кажется, в девяносто девятом (опять же) на собственном дне рождения (в сентябре) Леха пал смертью Винсента Веги на толчке в тогда еще красном “Красном”. Удача: он не озаботился защелкнуть дверь. Мы вдвоем с ФЭДом снимали тело с очка, застегивали пряжки и пуговицы, производили вынос, ловили такси, паковали в салон, волокли на третий этаж в “хрущобе” на Марупес и сгружали на руки безутешным родным, предварительно расшнуровав Лехины ботинки.
А на обратном пути, тут же, на выходе из шашечного строя серокирпичных пятиэтажек, на траверзе анонимного (то есть он, разумеется, называется как-то — но каждый раз, оказываясь у Сола, я забывал глянуть — как) шалмана нас встретили “марупские пацаны”. Актанты Лехиных баллад, коих криминальную грозность я, не столкнувшись с ними ни разу за пару лет, совсем было списал на простительную патриоту родного района и творческой натуре склонность к гиперболизации. Числом четыре (вечная паскуднейшая тактика гопоты: докапываться только при безусловном превосходстве…).
— Закурить будет? — Откуда, интересно, эта неистребимая страсть к сохранению самых анекдотических ритуалов, примета, блядь, архаического сознания?… Дейчевой почти весовой категории — только распределенной скорей по горизонтали, жлобина тот еще — флагман безошибочно адресуется к ФЭДу. Прочие гопнички рассредотачиваются классически — один маячит у лидера за плечом, двое берут в клещи — с комическим (наверное: если наблюдать со стороны) видом терпеливой непричастности… Намерения марупских слишком очевидны — как и то, что вечер окончательно перестал быть томным.
Я, страясь определить, “того, которому я предназначен”, жду реакции ФЭДа — готовый ко всему. (Инициативный и непрогнозируемый Федюня горазд начинать драку; кроме того, бить первым ему сподручно — ФЭД ведь левша, так что даже противник с хорошей реакцией почти наверняка его удар не сблокирует.)
— Держи. — Федька вместо этого протягивает пачку. Непринужденно-так-непринужденно. Как мне.
Широченный не с первой попытки выуживает сигарету. Предполагаемый “мой” скучает вполоборота. Костистый, оловянноглазый.
— А прикурить? — Жлобская раскатистая вальяжность.
— Запросто… — ФЭДовы дружелюбие и безмятежность растут с каждой секундой.
Сейчас. Примеряюсь: лучше всего — в носяру (словно правда попаду…). Скрежет, пламя. (Зубы, зубы держать неплотно, но сжатыми — а то раскрошат…)
— Покажь… — Императивно. — Это че у тебя такое?
— Из гильзы, — косится Федька почему-то на меня. — От пулемета фашистского…
— С понтом. — По-моему, сейчас вломит (чего ФЭД ждет?! вечные, на хрен, его заплеты…). — Где надыбал?…
— Сам сделал… — и снова на меня поглядывает. Словно не я его действий жду, чтоб по мере возможностей соответствовать, а наоборот.
— Бля. Клевая муля…
И тут я понимаю — он и правда ждет, чтоб я врезал первым. То есть проверяет — врежу или нет. То есть понятно, что бить первым обязательно, если ты хоть на что-то рассчитываешь, особенно когда все настолько недвусмысленно… А вот пороху хватит?… Ведь слизнячок-то в подсознанке верещит, что раз они разговоры разговаривают, то, может, и отстанут? Может, обойдется, а? Миром-добром, все же мы люди, все же мы человеки… И я понимаю, что ФЭДу сейчас насрать на исход драки, на возможные пару выбитых зубов насрать — ему гораздо интереснее меня проверить. Это не нас, не его гопники марупские сейчас на испуг берут, а он меня — на слабо.
И вот когда я это понимаю, мне тоже становится насрать на исход и на зубы. И я подмигиваю ФЭДу: хрен те, брат. Не покупаюсь я на твои провокации…
— На. — Широкий возвращает hand made огнемет (приступ немотивированного превосходственного благодушия — бывает, хотя и редко… Или?…). — Ну че, спасибо…
— Да не за что…
— Ты сам с какого района?…
— С Иманты…
— А че здесь-то?…
— Корефана привозили. Именинника…
— Че, нажрался?…
— Ну…
— Ну ладно… бывайте, пацаны…
(Тут еще важно не убыстрять шаг. Не мельтешить. Неторопливо… Из окна хачевского общежития — музон: тягучие индусские подвывания. Во влажном асфальте монотонно мигает одинокая светофорная желтизна.)
— Не вышло сегодня подраться? — Федюня весел. Выщелкивает, прикуривает, протягивает. — Будешь?
(Ну — и кто кого победил? Мы их? Они нас? Я ФЭДа? ФЭД меня?)
— Давай.
(Натурально, огнемет. Сама зажигалка — в палец, факел — чуть не в полтора. Из гильзы MG Федюня ее соорудил, немецкого станкача времен Великой Отечественной. Долго отдраивал ржавый сувенир — от кореша, роющего в поисках оружейного эха войны болотистую пересеченку когдатошнего Курляндского котла, — сверлил, паял… Зато другой такой ни у кого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Дело в том, что то был еще и мой первый совместный опыт более-менее масштабного бухалова с Лёшичем: я не был знаком с его особенностями индивидуального ужора. Особенности же эти для собутыльника чреваты: командный центр в Соловом мозгу перестает функционировать так внезапно и бесповоротно, словно его захватывает вражеский спецназ. То есть по пути с горки Леха еще пытался бойко клеить припозднившихся аборигенок, но к подножию уже перестал реагировать на внешние раздражители, сел — лег — на первую же скамейку и покинул мир живых.
И вот за час до отбытия я оказываюсь не только без представления о дальнейшем маршруте посреди абcолютно безлюдного незнакомого города, но и с трупом на руках, с обратными билетами на конкретный рейс — и практически без денег. (Труп тут не фигура речи. Из приподнятой активной жовиальности Сол скачкообразно переместился в ту стадию опьянения, когда человек представляет собой “вещь, предмет, может быть, тело”: этот телефон не работает…)
Роуд-муви наша дальнейшая заслуживает, бесспорно, увековечения гомеровским гекзаметром; возможно, дожив до пенсии, я этим займусь. Факт то, что кое-как добрались. Потом уже я имел неоднократное счастье наблюдать процесс (если корректно именовать процессом нечто практически одномоментное) Лёшичева срыва в штопор. Помнится, в конце декабря того же самого девяносто девятого по пути в Прагу, где мы встречали миллениум-demo, упитый Леха отключился в сортире “Неоплана”. Через какое-то время свет в “экологическом туалете”, как положено, вырубился. Еще через какое-то время Сол очнулся. И обнаружил себя — ничего спьяну не соображающий! — в теснейшем замкнутом пространстве в кромешной темноте. Ужас похороненного заживо: автобусный салон огласился глухими воплями и гулкими ударами в сортирные стенки…
Почему-то сортир вообще был постоянным соловским порталом для нуль-транспортировки в иную реальность. Кажется, в девяносто девятом (опять же) на собственном дне рождения (в сентябре) Леха пал смертью Винсента Веги на толчке в тогда еще красном “Красном”. Удача: он не озаботился защелкнуть дверь. Мы вдвоем с ФЭДом снимали тело с очка, застегивали пряжки и пуговицы, производили вынос, ловили такси, паковали в салон, волокли на третий этаж в “хрущобе” на Марупес и сгружали на руки безутешным родным, предварительно расшнуровав Лехины ботинки.
А на обратном пути, тут же, на выходе из шашечного строя серокирпичных пятиэтажек, на траверзе анонимного (то есть он, разумеется, называется как-то — но каждый раз, оказываясь у Сола, я забывал глянуть — как) шалмана нас встретили “марупские пацаны”. Актанты Лехиных баллад, коих криминальную грозность я, не столкнувшись с ними ни разу за пару лет, совсем было списал на простительную патриоту родного района и творческой натуре склонность к гиперболизации. Числом четыре (вечная паскуднейшая тактика гопоты: докапываться только при безусловном превосходстве…).
— Закурить будет? — Откуда, интересно, эта неистребимая страсть к сохранению самых анекдотических ритуалов, примета, блядь, архаического сознания?… Дейчевой почти весовой категории — только распределенной скорей по горизонтали, жлобина тот еще — флагман безошибочно адресуется к ФЭДу. Прочие гопнички рассредотачиваются классически — один маячит у лидера за плечом, двое берут в клещи — с комическим (наверное: если наблюдать со стороны) видом терпеливой непричастности… Намерения марупских слишком очевидны — как и то, что вечер окончательно перестал быть томным.
Я, страясь определить, “того, которому я предназначен”, жду реакции ФЭДа — готовый ко всему. (Инициативный и непрогнозируемый Федюня горазд начинать драку; кроме того, бить первым ему сподручно — ФЭД ведь левша, так что даже противник с хорошей реакцией почти наверняка его удар не сблокирует.)
— Держи. — Федька вместо этого протягивает пачку. Непринужденно-так-непринужденно. Как мне.
Широченный не с первой попытки выуживает сигарету. Предполагаемый “мой” скучает вполоборота. Костистый, оловянноглазый.
— А прикурить? — Жлобская раскатистая вальяжность.
— Запросто… — ФЭДовы дружелюбие и безмятежность растут с каждой секундой.
Сейчас. Примеряюсь: лучше всего — в носяру (словно правда попаду…). Скрежет, пламя. (Зубы, зубы держать неплотно, но сжатыми — а то раскрошат…)
— Покажь… — Императивно. — Это че у тебя такое?
— Из гильзы, — косится Федька почему-то на меня. — От пулемета фашистского…
— С понтом. — По-моему, сейчас вломит (чего ФЭД ждет?! вечные, на хрен, его заплеты…). — Где надыбал?…
— Сам сделал… — и снова на меня поглядывает. Словно не я его действий жду, чтоб по мере возможностей соответствовать, а наоборот.
— Бля. Клевая муля…
И тут я понимаю — он и правда ждет, чтоб я врезал первым. То есть проверяет — врежу или нет. То есть понятно, что бить первым обязательно, если ты хоть на что-то рассчитываешь, особенно когда все настолько недвусмысленно… А вот пороху хватит?… Ведь слизнячок-то в подсознанке верещит, что раз они разговоры разговаривают, то, может, и отстанут? Может, обойдется, а? Миром-добром, все же мы люди, все же мы человеки… И я понимаю, что ФЭДу сейчас насрать на исход драки, на возможные пару выбитых зубов насрать — ему гораздо интереснее меня проверить. Это не нас, не его гопники марупские сейчас на испуг берут, а он меня — на слабо.
И вот когда я это понимаю, мне тоже становится насрать на исход и на зубы. И я подмигиваю ФЭДу: хрен те, брат. Не покупаюсь я на твои провокации…
— На. — Широкий возвращает hand made огнемет (приступ немотивированного превосходственного благодушия — бывает, хотя и редко… Или?…). — Ну че, спасибо…
— Да не за что…
— Ты сам с какого района?…
— С Иманты…
— А че здесь-то?…
— Корефана привозили. Именинника…
— Че, нажрался?…
— Ну…
— Ну ладно… бывайте, пацаны…
(Тут еще важно не убыстрять шаг. Не мельтешить. Неторопливо… Из окна хачевского общежития — музон: тягучие индусские подвывания. Во влажном асфальте монотонно мигает одинокая светофорная желтизна.)
— Не вышло сегодня подраться? — Федюня весел. Выщелкивает, прикуривает, протягивает. — Будешь?
(Ну — и кто кого победил? Мы их? Они нас? Я ФЭДа? ФЭД меня?)
— Давай.
(Натурально, огнемет. Сама зажигалка — в палец, факел — чуть не в полтора. Из гильзы MG Федюня ее соорудил, немецкого станкача времен Великой Отечественной. Долго отдраивал ржавый сувенир — от кореша, роющего в поисках оружейного эха войны болотистую пересеченку когдатошнего Курляндского котла, — сверлил, паял… Зато другой такой ни у кого нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104