Свет горит еще несколько часов. Остались дела. Перенести в сарай газовые баллоны и торфяные брикеты. Телеграфный столб упал возле дома, и Анна помогает, чем может, хоть и безуспешно, копать промерзшую землю, а Джонова мать, надев толстые варежки и пальто из овечьей шерсти, ворчит над путаницей проводов. Если она убьет себя, думает Анна, я даже не смогу ее похоронить. Мне придется грузить ее в катафалк и искать единственного священника. Облака стягиваются на севере, громадные бастионы и рубежи, но вокруг небо ясное, и с поля за домом видны белые пляжи на западе, окаймленные бурунами и голубыми отмелями.
В шесть домой возвращается Иэн, бледный человек, моложе Крионны. Анна интересует его не больше, чем стул или огонь. Они рано ужинают, Анна ест с аппетитом, не может сдержаться. Жареное мясо, брюквенное пюре, виски из Обана. Крионна и Иэн разговаривают, Анне вопросов особо не задают, не выказывают желания на вопросы отвечать. Только позже, расстилая постель в свободной комнате, Крионна опять упоминает Джона.
— Говорят, это вернуло мир на сотню лет назад.
— Что — это?
— Ужасная вещь, которую якобы сделал мой сын. Но здесь об этом не узнать, так ведь? — Она складывает простыню. Отступает. — Здесь вообще вряд ли поймешь, что у него когда-то были деньги.
Она просыпается поздно, солнце в лицо. Еще не открыв глаза, она понимает, что трейлер пуст. Наверху орут чайки, гудит вездесущий ветер. У кровати стоит кружка с ледяным кофе, под ней записка:
Милая Анна,
Мне сегодня нужно работать. Иэн не будет вам мешать. Приготовьте себе завтрак, есть хлеб + сыр и т.д. В кухне сверток, возьмите его с собой. Заприте дверь на щеколду, когда будете уходить.
Обойдите дом. Спуститесь между деревьев. Тропинка приведет на маленький пляж. Поднимайтесь в бухту до упора. Там будет фургон. Найдете его где-нибудь поблизости. Мысленно я буду с вами.
Крионна
Он сидит на камне над морем. Не утонул в реке, в Японии, не слушает Шуберта в Кристианзунде, не пирует с мертвецами. Не ловит рыбу, лишь смотрит на прозрачные отмели на западе, и когда Анна его окликает, он оборачивается, улыбаясь так, словно ее и ждал все это время.
— Анна!
— Привет, Джон.
— Ты никогда не сдаешься, а?
— Лоренс то же самое говорил.
— Опять Лоренс. Похоже, Лоренс много чего говорил.
— Разве? — сказала она. — Вот ты мне и расскажешь.
— А. — Он неловко улыбается. — Ну, я, наверное, могу. Может, присядешь?
Она садится, камень сквозь джинсы шершавый и теплый. Он берет ее руку и снова отводит взгляд, не отпуская.
— Расскажи мне, — говорит она, — расскажи про Лоренса, — но он качает головой.
— Не сейчас. Я скучал по тебе.
— Вот как?
— Сама знаешь, что скучал. Что в посылке?
— Не знаю. Это от твоей матери.
— А, точно.
— Что?
— Ничего. Я, было, подумал, ты мне что-то подаришь.
Она кладет сверток на землю, вытягивает ноги.
— И какой подарок ты хочешь?
Солнце освещает его профиль, он ухмыляется. Он постарел, думает она. Будто время здесь работает иначе. Только в выражении лица еще осталась мощь.
— Твое прощение.
— Ты его уже получил.
— Правда?
— Он всегда у тебя был. Выбери другой.
Но он качает головой, будто она попросила или подарила чересчур много.
— Как ты тут? — спрашивает она, и он неловко пожимает плечами, и она жалеет, что спросила. — Извини.
— Нет. Ты имеешь право спрашивать. Я… Я думаю, нормально. Я всегда ожидал худшего. Я затаился, старался не попадаться, хотя меня все равно найдут. Однажды найдут. Или уже нашли.
Она слабо улыбается.
— Я уволилась из Налоговой, если ты об этом.
— Правда?
— Правда.
— Молодец. И что теперь делаешь?
— Ищу тебя.
— И, правда. — Он смеется. — Тебе тут нравится?
Она озирается, оглядывает его убежище.
— Очень красиво. Нравится, да.
— На Колле я всегда счастлив.
— И теперь?
— Ну, теперь… У меня тут друзья, семья. Я вроде как зарабатываю на жизнь. С Интернетом забавляюсь. Лотерея такая. Люди покупают серебряные доллары Джона Лоу, получают шанс выиграть тысячу. Банковский счет в Швейцарии, я не знаю, как долго это еще продлится. Шансы двадцать четыре тысячи к одному.
— И люди на это идут? — спрашивает она, и он криво ухмыляется, и на секунду становится самим собой.
— Ты не поверишь.
Молчание растет между ними: не отвод войск, но перемирие, молчаливое признание взаимопонимания. Будто сказано достаточно, думает Анна, хотя нет, сказано далеко не все. Она еще много чего не знает.
— Говорят, это ты его запустил, — произносит она, вертит его ладонью. Поражается: какая мягкая. — Вирус. Все думают, ты взломал свой собственный код.
— Ну, это было бы довольно странно, разве нет? — говорит он, чуточку слишком ровно. — Анна, скажи мне одну вещь. Ты считаешь, я сумасшедший?
— Что? Нет, конечно.
— Ну, это приятно. — Он сжимает ее руку. — Но меня, видишь ли, беспокоит, — продолжает он, — что безумие бывает так похоже на красоту, — и когда она смеется, он смотрит ей в лицо, будто пытаясь заглянуть ей в голову.
— Ладно, теперь ты похож на сумасшедшего.
Пару секунд он молчит, только улыбается ей.
Потом говорит:
— Знаешь, люди когда-то видели красоту иначе. В прошлом идея красоты строилась на других идеалах.
— Да, знаю.
— Я думаю, может, то же самое верно и для безумия. У нас сейчас денежный век. То, что я сотворил со своей жизнью, может показаться нам вполне здравым. Ты считаешь, я не сумасшедший. Откуда мне знать — может, мы оба ошибаемся?
— Я тоже по тебе скучала, — говорит она.
— Я ужасно на это надеюсь, — отвечает он, и наклоняется ее поцеловать. Он закрывает глаза мгновением раньше нее, ее тело напряжено, губы мягче.
— Ты сюда надолго?
— На сколько хочешь.
— Ты не знаешь, на сколько я хочу, — говорит он. — Осторожнее с предложениями.
— Хорошо. — Она опять смеется, весело, тепло. — На сколько ты хочешь, чтобы я осталась?
— Навсегда. — Он больше не улыбается. — Ты могла бы остаться навсегда.
Она не отвечает. Мы могли бы заняться любовью, думает она. Если я поцелую его еще раз, он займется со мной любовью. Никто нас тут не увидит. Мы будем вместе, и я никогда не оставлю его снова.
Он гладит ее лицо, шею, и она не открывает глаз, блаженствует. На это она и надеялась, вот зачем она здесь, ну конечно. Не узнавать — не в том смысле, в котором узнаёт Налоговая. Просто касаться его, чувствовать, какие мягкие у него руки.
Только самая хлипкая часть ее — инспектор — твердит, что есть еще вопросы, на которые нет ответов. Голос Аннели приходит ниоткуда, непрошеный и нежеланный, повторяет слова, которых Аннели никогда не произносила вслух:
Я хочу сказать вам про моего мужа одну вещь. Я вечно не понимала, когда можно ему верить.
Она открывает глаза, и он смотрит на нее, лицо так близко, она чувствует запах соли на его коже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64