Я придумал, как вписать один код в другой. Живой жесткий диск. Я сделал… — Он снова ерзает на стуле. — Я хотел оставить свой след. А теперь можно я спрошу у вас кое-что, Анна?
Мягче, чем она сама себе представляет, — то, как он говорит; легко. Ее имя — точно улыбка.
— Если хотите.
Он кивает в сторону окна:
— Вам нравится мой сад?
Она глядит, словно проверяя.
— Да.
— Я рад. Это один из моих любимых. Я имею в виду — моих собственных. Деревья пересажены, все до одного. Я купил их и привез сюда уже взрослыми. Та еще была работа, но она того стоила. Некоторые уже не встречаются в природе. Бывают секвойи высотой с двадцатиэтажный дом. Если выше, нам придется просить разрешения перепланировать здание. Одному тису тысяча шестьсот лет. Мне говорили, что он рос в Йорке в последние дни Западной Римской Империи. Здесь есть настоящие бонсаи из Японских Альп. Их создал ветер. Как можно назначить цену таким вещам?
— Но вы ее назначили.
— Да. Все это бесценно, но в итоге я их купил. Они все имеют свою цену.
Он умолкает, будто ждет.
— Расскажите мне о счете, — говорит Анна, и, когда он улыбнулся, ее сердце пошатнулось и устояло.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Какой вопрос? чуть не спрашивает она. Слова готовы слететь с языка, но она останавливается. Качает головой:
— Боюсь, я здесь не для этого.
— Конечно. — Он садится прямо, и его лицо скрывает тень. — Конечно. Простите. Что именно вы хотите знать?
Я хочу знать, о ком ты думаешь, думая о деньгах.
Думает, но не говорит. Слова и мысли Анны не совпадают слишком часто. Профессионализм — так она считает. Она чувствует, что краснеет, кровь поднимается к коже, как теплый воздух вверх, она знает, как это выглядит, и на секунду ей хочется исчезнуть. Но клиент ждет, и лицо его серьезно, как в тот момент, когда он вошел в комнату.
— Счет, — повторяет она.
— Ох, да вы же, наверное, все о нем знаете, раз вы здесь. Ведь так? Вы наверняка знаете обо мне почти все.
— Если бы я знала все, не было бы нужды встречаться с вами.
— Ну, — улыбается он, — было бы жаль. — Но он устал. Немного света утекло из него, словно последний холодный садовый воздух испарился.
— Вы расскажете о счете?
— Нет, — говорит он медленно, — вряд ли расскажу. Мне очень жаль, и я готов заплатить. Разумеется, я могу заплатить. Этого хватит, как вы думаете?
— Хватит для чего?
— Чтобы закрыть дело. — Она замирает.
— Что ж. Вы не обязаны объяснять мне, почему делаете то, что делаете. Вам не вменяется уголовное правонарушение — мы предпочитаем, чтобы наши клиенты приносили доход, пока это возможно. Но если вы признаёте наличие этого счета, остаются основания для расследования, — говорит она, спрашивая себя, правда ли это, почему она хочет, чтобы это было правдой, и что означает, что она этого хочет. — Налоговая не имеет привычки закрывать дела на данной стадии.
— Понимаю, — произносит он, медленно, словно обдумывал что-то другое и от него отказался. — Вы случайно не знаете, сколько я должен?
Она легко касается клавиш, почти бесшумно, глаза следуют за текстом, когда он появляется на экране.
— Одиннадцать миллионов девятьсот семьдесят пять тысяч четыреста двенадцать софтов, — говорит она и прибавляет, почти извиняясь: — И четырнадцать центов. Включая штраф за неуплату налога в течение столь долгого времени…
— Вы получите эти деньги на следующей неделе.
Она сохраняет файл и выключает компьютер, экран гаснет, становится мертвенно-серым. Свет с улицы почти не освещает комнату. Анна ищет садовника внизу между деревьями, но фигура уже скрылась из виду.
— Мы закончили?
Она поворачивается на звук голоса. Лампы в комнате еще выключены. В сумерках ей чудится, что Криптограф удивлен.
— Закончили. Пока. — Он склоняет голову.
— Конечно, — говорит он и встает. — Ну что же. Было приятно, Анна.
— Сомневаюсь. Но спасибо вам.
— Нет, правда. Неожиданно приятно, честное слово. — Она видит его улыбку и радуется ей. — Можно вас проводить?
— Я буду рада. — И он ее провожает. По бесконечным коридорам, мимо фарфора и селадона, мимо залов стекла и залов кремния, туда, где под безоблачным небом Лондон ждет надвигающейся ночи.
Только позже, оставшись одна, она поняла, что доверяет ему. Это приходит к ней как нечто само собой разумеющееся, будто все давным-давно решено, и она знает об этом уже некоторое время: будто ее сознание узнало последним. Несмотря на его невозмутимость, его любезную уверенность, сдержанную самонадеянность и даже на всю очевидность его мошенничества, Анна похожа на Теренса в комнате с цветами. Она доверяет Лоу. Она смеется над собой в темноте.
Часами размышляет об этом доверии, испытывает его. И еще позже, в первом часу ночи, вспоминает вопрос, на который не ответила. Тот, который Джон Лоу не вполне задал. Все ли имеет цену?
— Теперь я вспомнил, отчего ему сочувствовал.
— Отчего?
— Ты могла бы закрыть дело. Это не сложно, раз Налоговая загребла своими грязными лапами его грязные деньги. Им больше ничего не нужно.
— Деньги теперь не грязные.
— Деньги всегда грязные. Ты могла бы поговорить с Советом. С теми, кто так милостиво тебе улыбается.
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что это неправильно.
— Разве?
— Потому что я хочу его понять.
— Ты сделала свою работу и завершила ее с похвальной быстротой. Что ты теперь собираешься с ним делать?
Они сидят на лужайке у собора Святого Павла, бок о бок, на траве, едят жирную бразильскую еду с лотка уличного торговца. Анна чувствует, как Лоренс осторожно оперся на нее. Лишь отчасти из-за возраста. Погода мягкая, как часто бывает: последнее тепло перед окончательным наступлением зимы. В золотистых лучах солнца они едят и разговаривают на газоне старого кладбища.
— Не знаю.
— Что тут знать, Анна? Скажи мне. Просвети меня.
— Я хочу понять, почему он это сделал.
— Понимать — не твоя работа.
— Прошу тебя.
— Все ясно.
— Нет, ты какой-то бестолковый. Ты же сам говорил, что его поступок не имеет смысла. Тебе что, самому не любопытно?
— Ни в малейшей степени.
— Да ладно. Ты врешь не лучше меня. Почему ты передумал? Он может опять так сделать. В следующий раз использует код — и что тогда? Ты же понимаешь, что заплатить — это просто способ избавиться от меня.
— А почему бы и нет? — Он неловко отодвигается. — В конце концов, он сделал все, чего от него хотела Налоговая. Они же не собираются заводить уголовное дело? Или собираются?
— Нет, конечно, нет.
— Тогда, может, позволить ему заплатить и покончить с этим? Двенадцать миллионов софтов — это немало. Мистер Лоу заплатил цену за то, что перешел дорогу Налоговой, и страна сможет распорядиться подобной суммой.
— Заплатить — это его способ не объяснять мотивы. Он надул меня. Он от меня откупился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64