Усевшись на парковой скамейке, они вычитали, что дворец этот был закончен постройкой тем же зодчим Антонио Ринальди несколько позже дворца Петра III.
Дворец был отгорожен узорными чугунными решётками не больше метра высотой.
— Попади мы сюда, Наденька, позже, — пояснил Жос, — и смогли бы увидеть в «китайских залах» множество старинных ваз, дорогих, редкостных фарфоровых украшений, знаменитые красно-чёрные китайские лаки и набивные шелка изумительной ручной работы. Но отделку здесь выполняли наши крепостные мастера.
— Жаль, что дворец пока закрыт.
— Да, до открытия ещё полчаса, а нас ведь ждёт таксист… Впрочем, стоп! Кажется, мы сумеем заглянуть в здание через окна! Глянь: служительница отворяет ставни. Окна светлые, подоконники низко, и неширокое здание пробивается насквозь солнечным светом… Давай прокрадёмся под окна и попробуем разглядеть убранство нескольких залов.
— Не зря тебя обругала старуха, ведёшь себя как озорник!
— Пусть так! Но я буду не Жос Тамарин, если не покажу тебе, девочка, здешних неповторимых узорных паркетов, зала Муз, стеклярусного и «Китайских» кабинетов!.. Но пока женщина не распахнула всех ставен, давай отойдём поодаль.
— Обрати внимание на эти великаны дубы вокруг дворца, — вскинула глаза Надя, — поди, посажены одновременно с постройкой здания, чтобы составить архитектурное целое.
— Ты умница, девочка! В три обхвата они, эти великаны, и каждому более 220 лет!.. В своей молодости они видели и Петра III, и Екатерину II… А вот сейчас видят нас, влюблённых, и будут свидетелями, как мы перелезем через ограду и станем заглядывать в окна!.. Пора!
Вокруг не было ни души. Жос подхватил Надю и помог перелезть через решётку. Когда их носы приплюснулись к зеркальным стёклам огромных дворцовых окон, Надя прошептала восторженно:
— Вот уж поистине: все остаётся людям!
* * *
Но нужно было поспешать.
Да, вот так. Жос и Надя потом будут вспоминать эти минуты, может быть, лучшие в своей жизни, а сейчас, то и дело поглядывая на часы, они ловили мгновенья счастья на бегу.
«Таков век скоростей, век неотвратимых ускорений, — подумала Надя, — и все мы, как заряженные частицы в гигантском ускорителе, мчимся под воздействием электромагнитного поля по спирали, все ускоряясь, и нет уже возможности вглядеться во все творящееся вокруг. И даже в общении с природой, искусством: потянулась было к цветку, прислушалась к голосу скрипки, а в затылке уже постукивает молоточек: „Торопись, поспешай!.. Как ты медлительна! Опоздаешь, беги!“
— Пошли, Надюша, — Тамарин потянул девушку.
Она с огорчением оторвалась от стекла:
— Вот было бы чудно: проскакать с тобой на перекладных из Ленинграда в Москву!
От «Китайского дворца» молодые люди вышли на широкую липовую аллею, пересекающую Верхний парк. И здесь, как и повсюду, в этот ясный день продирались сквозь листву солнечные жгуты, разбрасывали причудливые рыжие пятна, поджигали вдруг выпорхнувшую из тени бабочку или шмеля… Где-то вдалеке кукушка чуть слышно вздумала отсчитывать кому-то годы: ку-ку, ку-ку… — смолкла. Ах, лето — чудная пора кипящей жизни! И солнце — не ты ли кровь горячишь?!
И вдруг Жос спросил:
— Надя, скажи как на духу: тебе не приходилось слышать от прохожих: «Господи, какая же прелесть!»?
Надя наморщила нос:
— Что-то не припомню…
Он заглянул ей в глаза серьёзно:
— Знаю, тебе говорили не раз… если не вслух, то про себя, и ты чувствовала это… Потому что это — твой воздух, кислород, которым ты дышишь, не замечая.
Она ответила с тихой улыбкой:
— Ты говоришь так, будто огорчаешься, что я делала вид, словно не слышу.
Жос поцеловал завитки её волос и ласково привлёк её к себе, но вдруг обернулся. Надя рассмеялась — позади растянулась группа туристов. Приподнявшись на цыпочки, Надя поцеловала его, сразу отогнав с его лица хмурь и заставив улыбнуться.
Среди льнущих друг к другу лип, дубов и чёрной ольхи стали возникать заботливо ухоженные полянки, лужайки. Жос и Надя прошли каких-нибудь двести шагов и, выйдя на большое поле, увидели в отдалении трехъярусное величавое здание, похожее на храм, с колоннами, увенчанное колоколообразным куполом.
— А вот и павильон Катальной горки — ещё одно замечательное творение Антонио Ринальди, — сказал Тамарин.
Надя удивилась:
— А где же сама горка?
— Не сохранилась. Для екатерининских времён это было любопытное инженерное сооружение: длинный, в полверсты, деревянный настил, возвышающийся на множестве столбов. Начиналась горка от павильона с высоты десяти сажен и спускалась вдоль этой поляны сюда, к лесу. Катались на тележках, оснащённых роликами, и это было любимое развлечение придворной знати. К середине прошлого века горка пришла в ветхость, её разобрали. А павильон, как видишь, сохранился и поныне во всей своей красе. Возле него-то нас и ждёт жёлтая «Волга» с удивительно симпатичным гидом-таксистом.
* * *
На обратном пути к Петродворцу Тамарин нет-нет и заглядывал в путеводитель. А Надя внимательно слушала пояснения шофёра, задавала вопросы: почему Петергоф называется Петергофом; когда он возник; сколько лет продолжалось строительство загородной резиденции Петра; кем был намечен проект первоначальной застройки; сохранились ли наброски, сделанные, как она слышала, рукой самого Петра; кто намечал разбивку парков, указал места расположения дворцов?
И на все эти вопросы, она, к некоторому своему удивлению, но и восхищению тоже, получила от таксиста-гида исчерпывающий ответ.
— Когда войдёте во дворец, — предупредил таксист, — обратите внимание на фотографии развалин, обгорелых, зияющих проломами стен без крыши. Нелегко поверить глазам своим, во что превратили Большой Петергофский дворец фашисты при своём отступлении. Потом, когда вы станете переходить из зала в зал, вы поймаете себя на мысли, что восхищаетесь не только интерьерами в их первозданном виде, но и уменьем мастеров нашего времени, воссоздавших все это из пепла с такой любовью и блеском. Словом, У вас будет чем от души восхититься!
Машина медленно двигалась по Красному проспекту Петродворца вдоль высокой решётчатой ограды Верхнего парка. Жос и Надя разглядывали бьющие в отдалении фонтаны, раскинувшийся за ними жёлто-оранжевый дворец, пышно-торжественный, своей центральной частью взметнувшийся повыше, сниженный на крыльях и снова взявший ввысь по краям яркими флигелями с золотым сиянием своих четырехгранных куполов. Надя вздохнула:
— Двадцать второй год живу на свете, а до сегодняшнего дня ничегошеньки этого не видывала!
Шофёр мотнул головой:
— Завидую вам. Экую-то радость нынче испытаете!.. Ведь первое впечатление самое незабываемое и счастливое… Наверно, потому, что воспринимается не умом, а сердцем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Дворец был отгорожен узорными чугунными решётками не больше метра высотой.
— Попади мы сюда, Наденька, позже, — пояснил Жос, — и смогли бы увидеть в «китайских залах» множество старинных ваз, дорогих, редкостных фарфоровых украшений, знаменитые красно-чёрные китайские лаки и набивные шелка изумительной ручной работы. Но отделку здесь выполняли наши крепостные мастера.
— Жаль, что дворец пока закрыт.
— Да, до открытия ещё полчаса, а нас ведь ждёт таксист… Впрочем, стоп! Кажется, мы сумеем заглянуть в здание через окна! Глянь: служительница отворяет ставни. Окна светлые, подоконники низко, и неширокое здание пробивается насквозь солнечным светом… Давай прокрадёмся под окна и попробуем разглядеть убранство нескольких залов.
— Не зря тебя обругала старуха, ведёшь себя как озорник!
— Пусть так! Но я буду не Жос Тамарин, если не покажу тебе, девочка, здешних неповторимых узорных паркетов, зала Муз, стеклярусного и «Китайских» кабинетов!.. Но пока женщина не распахнула всех ставен, давай отойдём поодаль.
— Обрати внимание на эти великаны дубы вокруг дворца, — вскинула глаза Надя, — поди, посажены одновременно с постройкой здания, чтобы составить архитектурное целое.
— Ты умница, девочка! В три обхвата они, эти великаны, и каждому более 220 лет!.. В своей молодости они видели и Петра III, и Екатерину II… А вот сейчас видят нас, влюблённых, и будут свидетелями, как мы перелезем через ограду и станем заглядывать в окна!.. Пора!
Вокруг не было ни души. Жос подхватил Надю и помог перелезть через решётку. Когда их носы приплюснулись к зеркальным стёклам огромных дворцовых окон, Надя прошептала восторженно:
— Вот уж поистине: все остаётся людям!
* * *
Но нужно было поспешать.
Да, вот так. Жос и Надя потом будут вспоминать эти минуты, может быть, лучшие в своей жизни, а сейчас, то и дело поглядывая на часы, они ловили мгновенья счастья на бегу.
«Таков век скоростей, век неотвратимых ускорений, — подумала Надя, — и все мы, как заряженные частицы в гигантском ускорителе, мчимся под воздействием электромагнитного поля по спирали, все ускоряясь, и нет уже возможности вглядеться во все творящееся вокруг. И даже в общении с природой, искусством: потянулась было к цветку, прислушалась к голосу скрипки, а в затылке уже постукивает молоточек: „Торопись, поспешай!.. Как ты медлительна! Опоздаешь, беги!“
— Пошли, Надюша, — Тамарин потянул девушку.
Она с огорчением оторвалась от стекла:
— Вот было бы чудно: проскакать с тобой на перекладных из Ленинграда в Москву!
От «Китайского дворца» молодые люди вышли на широкую липовую аллею, пересекающую Верхний парк. И здесь, как и повсюду, в этот ясный день продирались сквозь листву солнечные жгуты, разбрасывали причудливые рыжие пятна, поджигали вдруг выпорхнувшую из тени бабочку или шмеля… Где-то вдалеке кукушка чуть слышно вздумала отсчитывать кому-то годы: ку-ку, ку-ку… — смолкла. Ах, лето — чудная пора кипящей жизни! И солнце — не ты ли кровь горячишь?!
И вдруг Жос спросил:
— Надя, скажи как на духу: тебе не приходилось слышать от прохожих: «Господи, какая же прелесть!»?
Надя наморщила нос:
— Что-то не припомню…
Он заглянул ей в глаза серьёзно:
— Знаю, тебе говорили не раз… если не вслух, то про себя, и ты чувствовала это… Потому что это — твой воздух, кислород, которым ты дышишь, не замечая.
Она ответила с тихой улыбкой:
— Ты говоришь так, будто огорчаешься, что я делала вид, словно не слышу.
Жос поцеловал завитки её волос и ласково привлёк её к себе, но вдруг обернулся. Надя рассмеялась — позади растянулась группа туристов. Приподнявшись на цыпочки, Надя поцеловала его, сразу отогнав с его лица хмурь и заставив улыбнуться.
Среди льнущих друг к другу лип, дубов и чёрной ольхи стали возникать заботливо ухоженные полянки, лужайки. Жос и Надя прошли каких-нибудь двести шагов и, выйдя на большое поле, увидели в отдалении трехъярусное величавое здание, похожее на храм, с колоннами, увенчанное колоколообразным куполом.
— А вот и павильон Катальной горки — ещё одно замечательное творение Антонио Ринальди, — сказал Тамарин.
Надя удивилась:
— А где же сама горка?
— Не сохранилась. Для екатерининских времён это было любопытное инженерное сооружение: длинный, в полверсты, деревянный настил, возвышающийся на множестве столбов. Начиналась горка от павильона с высоты десяти сажен и спускалась вдоль этой поляны сюда, к лесу. Катались на тележках, оснащённых роликами, и это было любимое развлечение придворной знати. К середине прошлого века горка пришла в ветхость, её разобрали. А павильон, как видишь, сохранился и поныне во всей своей красе. Возле него-то нас и ждёт жёлтая «Волга» с удивительно симпатичным гидом-таксистом.
* * *
На обратном пути к Петродворцу Тамарин нет-нет и заглядывал в путеводитель. А Надя внимательно слушала пояснения шофёра, задавала вопросы: почему Петергоф называется Петергофом; когда он возник; сколько лет продолжалось строительство загородной резиденции Петра; кем был намечен проект первоначальной застройки; сохранились ли наброски, сделанные, как она слышала, рукой самого Петра; кто намечал разбивку парков, указал места расположения дворцов?
И на все эти вопросы, она, к некоторому своему удивлению, но и восхищению тоже, получила от таксиста-гида исчерпывающий ответ.
— Когда войдёте во дворец, — предупредил таксист, — обратите внимание на фотографии развалин, обгорелых, зияющих проломами стен без крыши. Нелегко поверить глазам своим, во что превратили Большой Петергофский дворец фашисты при своём отступлении. Потом, когда вы станете переходить из зала в зал, вы поймаете себя на мысли, что восхищаетесь не только интерьерами в их первозданном виде, но и уменьем мастеров нашего времени, воссоздавших все это из пепла с такой любовью и блеском. Словом, У вас будет чем от души восхититься!
Машина медленно двигалась по Красному проспекту Петродворца вдоль высокой решётчатой ограды Верхнего парка. Жос и Надя разглядывали бьющие в отдалении фонтаны, раскинувшийся за ними жёлто-оранжевый дворец, пышно-торжественный, своей центральной частью взметнувшийся повыше, сниженный на крыльях и снова взявший ввысь по краям яркими флигелями с золотым сиянием своих четырехгранных куполов. Надя вздохнула:
— Двадцать второй год живу на свете, а до сегодняшнего дня ничегошеньки этого не видывала!
Шофёр мотнул головой:
— Завидую вам. Экую-то радость нынче испытаете!.. Ведь первое впечатление самое незабываемое и счастливое… Наверно, потому, что воспринимается не умом, а сердцем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112