— Тише, Ксюша! Соседей поднимешь. Заметут меня с моим товаром — оружие тут. Уже и покупатель нашёлся, — торопливо, глотая слова, бормотал Мирон. — Золотом платят. Десятками николаевскими! А мы ж молодые. Ещё все наладится. Жизнь, говорю, наладится. Жизнь — она такая: то тряской, то лаской. Любить тебя буду, собакой твоей, рабом твоим… Не кричи так услышат соседи!..
— Мне все равно теперь!.. Все равно мне!.. Что жизнь, что смерть-все равно! — обречённо причитала она. И было в её причитании столько горя, столько безнадёжной тоски, что Мирон вдруг твёрдо понял: не забудет она Павла. Никогда не забудет…
Юра запоем читал «Графа Монте-Кристо», когда услышал на скрипучей лестнице вкрадчивые шаги Сперанского. Викентий Павлович поднялся к нему в комнату, устало присел на краешек дивана.
— Юра! Сходи к Бинскому, — попросил обессилено он. — Он даст тебе масла.
— Я же только вчера принёс, Викентий Павлович, — откладывая с сожалением книгу, отозвался Юра.
Сперанский нахмурился.
— Лишний фунт масла в доме не помешает… Иди! — В его голосе прозвучали металлические нотки.
Юра оделся, взял корзинку и неторопливо вышел со двора.
— И пожалуйста, побыстрее! — бросил Юре вдогонку Викентий Павлович. Но Юра не прибавил шагу, всем своим видом показывая, что ему уже на-
чинают надоедать эти поручения.
Бинский встретил Юру своим обычным дурацким возгласом:
— А, кадет пришёл! Раздевайтесь! Будем пить чай!
Юра привычно снял курточку и покорно вышел на кухню. Он даже не успел сделать глоток, как вернулся Бинский со свёртком в руках.
— Держите масло, кадет! Викентию Павловичу желаю здравствовать. Ксении Аристарховне тоже нижайший поклон. — И проводил Юру на улицу.
Неподалёку от Федоровской церкви Юра увидел мальчишек, которые играли в «чижа». Юра хорошо знал все тонкости этой игры и поэтому, присев в сторонке на камешках, стал наблюдать за ходом мальчишечьего состязания. Пожалел, что не может сам принять участие в игре, так как пришлось бы надолго застрять здесь.
Затем он прошёл мимо церкви и хотел было свернуть к трамвайной остановке, но увидел знакомого, воспоминание о котором вызвало в его душе странное беспокойство. По малолюдной улице быстро шагал весовщик Ломакинских складов Загладин.
Юра остановился, даже уже открыл рот, чтобы поздороваться с ним, да так и застыл, поражённый: следом за Загладиным, на некотором удалении, вразвалочку шёл, глазея по сторонам, ещё один Юрин знакомый… чекист Семён Алексеевич. Да-да, Юра не мог ошибиться — он самый, Семён Алексеевич, в том же потёртом бушлате, что и тогда в Очеретино! Только теперь не висел у него через плечо маузер во внушительной деревянной кобуре и из-под расстёгнутого бушлата скромно выглядывала косоворотка, а не тельняшка.
Юра спрятался за угол дома, затаился и, выждав время, осторожно выглянул. Загладин стоял нагнувшись, завязывая шнурок ботинка. Семён Алексеевич тоже остановился, засунул руки в карманы и с независимым видом разглядывал фасад ничем не примечательного дома. Юрино сердце тревожно забилось в предчувствии необыкновенного приключения. Его окончательно осенило: эти двое как-то связаны друг с другом. Впрочем, почему «как-то»? Яснее ясного: Семён Алексеевич выслеживает Загладина.
И тотчас же пришло решение. Юра уже и раньше догадывался, что в доме Сперанских кроме видимой, размеренной жизни идёт и другая, вкрадчивая, непонятная, связанная с тайной. Об этом свидетельствовали и визит позднего гостя, и красноречивое молчание родных при его появлении, и таинственнее недомолвки при разговорах с тётей Ксеней, и многое другое. Обидно, конечно, что его в эту жизнь не пускают, может быть, от неверия в его силы, может, берегут от неприятностей. Но вот сейчас, когда нужно проявить выдержку и смётку, он непременно докажет своё право участвовать в ней — он найдёт, он должен найти способ предупредить Загладина о слежке. Да-да, он пойдёт незаметно следом, улучит момент и шепнёт Загладину о чекисте, а сам как ни в чем не бывало отправится дальше!
Юра ещё раз опасливо выглянул из-за угла дома: Заглавии уже маячил где-то в конце улицы, Семён Алексеевич приблизился к нему почти вплотную. Юра бросился следом, стараясь держаться в тени улицы, под деревьями. Так они все трое миновали несколько улиц, словно связанные между собой невидимой нитью.
Потом Загладин, видимо не замечавший слежки, свернул на Сенной базар. И тут в людском водовороте Юра потерял из виду и его, и Красильникова. Он в отчаянии бросался то в одну, то в другую сторону… Ну как же так? Как же он мог зазеваться? Что же теперь будет? Что будет?
А вокруг бурлил, качался из стороны в сторону, зазывал кого-то и кого-то проклинал базар. И над всем этим бестолковым галдежом висело ослепительно яркое украинское солнце.
Слышались визгливо-зазывные крики торговок и торговцев:
— Купите сапожки! На стройные ножки! Ходить не в деревне, а королевне!
— Вот они! Вот они! Ночью работаны, днём продаются, а к вечеру даром отдаются!
Суета. Гул. Толкотня. Где тут кого отыщешь! Над самым Юриным ухом прозвенел истошный голос какой-то лотошницы:
— Пирожки! Пирожки! С горохом и с ливером!
Рядом с ней другая:
— Не блины, а заедочки — ешьте натюследочки!..
Юра бестолково метался в толчее и не находил ни Загладина, ни его преследователя…
На привозе было несколько тише. И людей здесь было поменьше, и торги шли по-крестьянски степенно и основательно.
В конце ряда мажар стояла телега с сеном. К ней и подошёл Загладин, толкнул дремавшего под потрёпанной шинелькой возницу. Тот поднял голову. Это был Мирон.
— Слышь, трогай! Поедешь за мной! — беззвучно, не разжимая рта, сказал Загладин.
Семён Алексеевич с безразлично-беспечным видом — мол, я не я и лошадь не моя — стоял неподалёку от телеги, и Мирон, разбирая вожжи, заметил его и насторожился. Этот человек в бушлате ничего не покупал и не продавал, не суетился, стоял спокойно и преувеличенно внимательно смотрел куда-то в сторону — туда, где ровным счётом ничего не происходило.
Какая-то женщина остановилась возле Семена Алексеевича, заинтересованно спросила:
— Морячок, бушлат не продашь?
— Купи! — улыбнулся Семён Алексеевич, глядя на неё отсутствующими глазами.
Женщина привычным ощупывающим движением схватилась за полу бушлата, он распахнулся, и Мирон успел выхватить взглядом за поясом у морячка ребристую рукоять нагана. Остальное произошло мгновенно.
— Ты кого за собой привёл, гад?! — ощерившись, прошипел Мирон в лицо Загладину и обеими руками с силой отбросил его от себя.
Загладин полетел под ноги Семёну Алексеевичу, а Мирон метнулся в сторону, в гущу базара. Преследовать его было бесполезно, да и некому. Семён Алексеевич крепко держал Загладина, который катался по земле, бешено отбиваясь руками и ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131