Так что дороже встанет. Лады?
Бушевала под толстой черепной коробкой Тулупа буря" метались черным ураганом противоречивые чувства — от порыва в злобе вцепиться, зубами и рвать этого хладнокровного да и до опасливого — забиться в щель и больше никогда не возникать на его пути.
— Без обид, Тулуп; — немножко сдал назад Художник. — Худой мир лучше доброй войны. Забыли раздор?
— Забыли, — процедил Тулуп.
— Вот и хорошо.
— Художник обернулся и пошел к «Волге», ощущая, как его затылок буравят ненавидящие взоры, и ожидая выстрела в спину. Всегда есть шанс нарваться на психов, на которых не действуют никакие доводы.
Он сел в машину и тронул ее. На шоссе прижал машину к обочине, остановил, оторвался от рулевого колеса. И провел ладонью по вспотевшему лбу, посмотрел на руки — они мелко дрожали.
Напряжение спадало. Оставалось чувство торжества и ликование. Он ощущал себя спортсменом, взявшим очередной рекорд. Крутизна хренова! Настропалились фраеров пугать, думают, им волк по зубам! Только зубки у них стертые!
Художник всегда испытывал пьянящую радость, когда ломал ситуацию, когда устанавливал власть своей воли. В этом был единственный смысл его жизни…
Еще в паре мест подобные выяснения отношений прошли вообще бесконфликтно. Обычно местные придерживались понятия — братва братве должна давать работать, лишь бы не хамели и шла хоть какая-то отстежка в местный общак — это долг чести.
Общак команды рос как на дрожжах. Теперь расходы в десяток-другой тысяч баксов не казались чрезмерными. Художник прикупил двухэтажный коттедж, «Опель-Фронтеро». К роскоши он относился в целом спокойно, но к хорошему привыкаешь быстро и вскоре представить не можешь, что можно жить хуже. Шайтан же только недавно выбрался с общаги — его жизнь там устраивала вполне, и ему, по большому счету, не надо было ничего. Галка, организовавшая еще две интимные фирмы, приобрела пятикомнатную квартиру, делала там евроремонт, план которого высмотрела в итальянском каталоге. Художник нашел ей бригаду хороших строителей, которых Галка постоянно предлагала кинуть.
— Чего с нас деньги какие-то строители требовать будут?! — кричала она.
— Галка. И я это слышу от дамы? Привыкай жить, как положено леди, — усмехнулся Художник.
— Нет, но отстегивать такие бабки, — она чуть не плакала.
— Да, когда привыкли только брать…
— Эх, — вздыхала она и, вынув целлофановый пакет с баксами из кармана новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя, шла расплачиваться со строителями за только что отремонтированную большую комнату и ванную.
Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное значение. В областном выставочном зале прошла его персональная выставка. У него было какое-то непонятное ощущение — будто он взмыл вверх, ощутил сладость полета и вместе с тем открылся для всех, распахнул свою душу. Выставка была воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как карикатуриста, а теперь познакомились как с хорошим графиком.
После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль — а на что он переводит свою жизнь? Что он творит со своей душой? С кем он общается — толпой одноклеточных тварей, не способных даже попытаться заглянуть внутрь себя? И на миг накатила такая жалость к себе и растраченным годам… но тут же ушла…
Однажды возникло новое дело, последствий которого никто тогда представить не мог.
— Тут один джентльмен за несколько неслабых партий левака вагон денег задолжал, — сказал Гринберг однажды, пригласив Художника в свой офис. — Раньше с ним проблем не было, а теперь…
— Кто такой? — осведомился Художник.
— Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе. Уже месяц кормит меня обещаниями.
— И что?
— Будет еще год кормить, — вздохнул Гринберг. — Думаю, он нас просто кинуть собрался.
— Такой смелый?
— Такой жадный. И еще — ему крышуют торгуевские. Есть такие в Подмосковье.
— Слышал я. Зеленый у них в паханах.
— Так ты все знаешь, — всплеснул, руками Гринберг, умильно глядя на собеседника.
— Предлагаешь с Зеленым на разбор?
— А чего?
— Гляжу я на тебя, Лева…
— Андрюша, ты энергичный молодой человек; У тебя все получается… Восемьдесят пять тысяч долларов! Ты можешь представить!
— Могу.
— Взяли и кинули… А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну, сам знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни.
— Значит, мальчик-одуванчик, — задумчиво произнес Художник, которому совершенно не хотелось связываться с торгуевскими. Там команда была мощная. И совершенно безбашенная.
— Да. Ты себе не представляешь, что это за фрукт. Ой, что это за фрукт, — закачал головой Гринберг.
— Посмотрим. Может, удастся этот фрукт сорвать, — пообещал Художник.
— Сорви, Андрюша. Сорви…
Способы выявления источника утечки информации существуют со времен царя Гороха одни и те же. Самый простой из них — подбрасываешь тому человеку, которого подозреваешь в том, что он осведомитель противника, какие-то сведения, требующие немедленного реагирования, и смотришь — если есть реакция, ясно, у кого рыльце в пушку. Но тут возможны многие варианты, в зависимости от творческой фантазии.
Первому Влад позвонил своему бывшему сослуживцу майору Ломову, ставшему начальником отделения:
— Привет.
— Кто говорит? — осведомился Ломов,
— Лом, ты что? Не узнаешь? Это Влад. Секундное молчание.
— Давно не возникал, — произнес Ломов. — Тебе еще деньги по расчету положены. Кто будет забирать?
— А что, много накапало?
— Немного. Но на бедность…
— Ага, — кивнул Влад. — На бедность — это по мне.
— Ты уже решил, чем будешь заниматься?
— А куда может пойти бывший рубоповец? Или в бандиты. Или в бизнесмены.
— Но ты-то небось в частные сыщики пойдешь.
— С чего взял, Лом?
— А куда тебе еще, Влад? усмехнулся майор Ломов. Иначе тебе — тоска и скука.
— Действительно, куда…
— Так что, решил ты, куда идти? — не отставал Ломов.
— Решил. На кладбище.
— Что? — опешил Ломов. — Могилы копать?
— Зачем? Лежать в них… Меня чуть не грохнули на днях.
— В смысле?
— В прямом. Теперь сижу, гадаю — кто из старых клиентов момента дожидался.
— Вот что, — помолчав, произнес Ломов. — Ты подъезжай вечером в контору. Переговорим.
— Нет. В контору не поеду. Но встретиться нам надо.
— Ты у себя дома?
— Я что, смертельный враг своему здоровью? — удивился Влад. — Пристроился.
— Где хоронишься?
— Есть хата. Магазин «Самоцвет» знаешь? Да знаешь ты. Мы там Глобуса сторожили. У его входа.
— Хорошо. Когда? — осведомился Ломов.
— Давай часа через два.
— Нет, я сейчас уезжаю. Давай в пять вечера.
— Как скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Бушевала под толстой черепной коробкой Тулупа буря" метались черным ураганом противоречивые чувства — от порыва в злобе вцепиться, зубами и рвать этого хладнокровного да и до опасливого — забиться в щель и больше никогда не возникать на его пути.
— Без обид, Тулуп; — немножко сдал назад Художник. — Худой мир лучше доброй войны. Забыли раздор?
— Забыли, — процедил Тулуп.
— Вот и хорошо.
— Художник обернулся и пошел к «Волге», ощущая, как его затылок буравят ненавидящие взоры, и ожидая выстрела в спину. Всегда есть шанс нарваться на психов, на которых не действуют никакие доводы.
Он сел в машину и тронул ее. На шоссе прижал машину к обочине, остановил, оторвался от рулевого колеса. И провел ладонью по вспотевшему лбу, посмотрел на руки — они мелко дрожали.
Напряжение спадало. Оставалось чувство торжества и ликование. Он ощущал себя спортсменом, взявшим очередной рекорд. Крутизна хренова! Настропалились фраеров пугать, думают, им волк по зубам! Только зубки у них стертые!
Художник всегда испытывал пьянящую радость, когда ломал ситуацию, когда устанавливал власть своей воли. В этом был единственный смысл его жизни…
Еще в паре мест подобные выяснения отношений прошли вообще бесконфликтно. Обычно местные придерживались понятия — братва братве должна давать работать, лишь бы не хамели и шла хоть какая-то отстежка в местный общак — это долг чести.
Общак команды рос как на дрожжах. Теперь расходы в десяток-другой тысяч баксов не казались чрезмерными. Художник прикупил двухэтажный коттедж, «Опель-Фронтеро». К роскоши он относился в целом спокойно, но к хорошему привыкаешь быстро и вскоре представить не можешь, что можно жить хуже. Шайтан же только недавно выбрался с общаги — его жизнь там устраивала вполне, и ему, по большому счету, не надо было ничего. Галка, организовавшая еще две интимные фирмы, приобрела пятикомнатную квартиру, делала там евроремонт, план которого высмотрела в итальянском каталоге. Художник нашел ей бригаду хороших строителей, которых Галка постоянно предлагала кинуть.
— Чего с нас деньги какие-то строители требовать будут?! — кричала она.
— Галка. И я это слышу от дамы? Привыкай жить, как положено леди, — усмехнулся Художник.
— Нет, но отстегивать такие бабки, — она чуть не плакала.
— Да, когда привыкли только брать…
— Эх, — вздыхала она и, вынув целлофановый пакет с баксами из кармана новой норковой шубы, которую ей подарил дядя Леша во время очередного запоя, шла расплачиваться со строителями за только что отремонтированную большую комнату и ванную.
Между тем произошло событие, имевшее для Художника огромное значение. В областном выставочном зале прошла его персональная выставка. У него было какое-то непонятное ощущение — будто он взмыл вверх, ощутил сладость полета и вместе с тем открылся для всех, распахнул свою душу. Выставка была воспринята в городе вполне доброжелательно. Его знали как карикатуриста, а теперь познакомились как с хорошим графиком.
После первого дня выставки он сидел в оцепенении и смотрел перед собой. И вдруг возникла ясная, обнаженная до боли мысль — а на что он переводит свою жизнь? Что он творит со своей душой? С кем он общается — толпой одноклеточных тварей, не способных даже попытаться заглянуть внутрь себя? И на миг накатила такая жалость к себе и растраченным годам… но тут же ушла…
Однажды возникло новое дело, последствий которого никто тогда представить не мог.
— Тут один джентльмен за несколько неслабых партий левака вагон денег задолжал, — сказал Гринберг однажды, пригласив Художника в свой офис. — Раньше с ним проблем не было, а теперь…
— Кто такой? — осведомился Художник.
— Да есть мальчик-одуванчик. Живет в стольном городе. Уже месяц кормит меня обещаниями.
— И что?
— Будет еще год кормить, — вздохнул Гринберг. — Думаю, он нас просто кинуть собрался.
— Такой смелый?
— Такой жадный. И еще — ему крышуют торгуевские. Есть такие в Подмосковье.
— Слышал я. Зеленый у них в паханах.
— Так ты все знаешь, — всплеснул, руками Гринберг, умильно глядя на собеседника.
— Предлагаешь с Зеленым на разбор?
— А чего?
— Гляжу я на тебя, Лева…
— Андрюша, ты энергичный молодой человек; У тебя все получается… Восемьдесят пять тысяч долларов! Ты можешь представить!
— Могу.
— Взяли и кинули… А теперь еще у этого гада проценты накапали. Ну, сам знаешь. Счетчик-то на то и есть счетчик, чтобы тикать ночи и дни.
— Значит, мальчик-одуванчик, — задумчиво произнес Художник, которому совершенно не хотелось связываться с торгуевскими. Там команда была мощная. И совершенно безбашенная.
— Да. Ты себе не представляешь, что это за фрукт. Ой, что это за фрукт, — закачал головой Гринберг.
— Посмотрим. Может, удастся этот фрукт сорвать, — пообещал Художник.
— Сорви, Андрюша. Сорви…
Способы выявления источника утечки информации существуют со времен царя Гороха одни и те же. Самый простой из них — подбрасываешь тому человеку, которого подозреваешь в том, что он осведомитель противника, какие-то сведения, требующие немедленного реагирования, и смотришь — если есть реакция, ясно, у кого рыльце в пушку. Но тут возможны многие варианты, в зависимости от творческой фантазии.
Первому Влад позвонил своему бывшему сослуживцу майору Ломову, ставшему начальником отделения:
— Привет.
— Кто говорит? — осведомился Ломов,
— Лом, ты что? Не узнаешь? Это Влад. Секундное молчание.
— Давно не возникал, — произнес Ломов. — Тебе еще деньги по расчету положены. Кто будет забирать?
— А что, много накапало?
— Немного. Но на бедность…
— Ага, — кивнул Влад. — На бедность — это по мне.
— Ты уже решил, чем будешь заниматься?
— А куда может пойти бывший рубоповец? Или в бандиты. Или в бизнесмены.
— Но ты-то небось в частные сыщики пойдешь.
— С чего взял, Лом?
— А куда тебе еще, Влад? усмехнулся майор Ломов. Иначе тебе — тоска и скука.
— Действительно, куда…
— Так что, решил ты, куда идти? — не отставал Ломов.
— Решил. На кладбище.
— Что? — опешил Ломов. — Могилы копать?
— Зачем? Лежать в них… Меня чуть не грохнули на днях.
— В смысле?
— В прямом. Теперь сижу, гадаю — кто из старых клиентов момента дожидался.
— Вот что, — помолчав, произнес Ломов. — Ты подъезжай вечером в контору. Переговорим.
— Нет. В контору не поеду. Но встретиться нам надо.
— Ты у себя дома?
— Я что, смертельный враг своему здоровью? — удивился Влад. — Пристроился.
— Где хоронишься?
— Есть хата. Магазин «Самоцвет» знаешь? Да знаешь ты. Мы там Глобуса сторожили. У его входа.
— Хорошо. Когда? — осведомился Ломов.
— Давай часа через два.
— Нет, я сейчас уезжаю. Давай в пять вечера.
— Как скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77