– Герр Кемп, – начал он, – можете вы мне сказать, что вы делаете в Цюрихе?
– Путешествую. Завтра еду в Вену.
– А мисс Уитли тоже?
Мне пришлось ее представить.
– Да, – сказала она тихо, но твердо.
– Вы ходили в Национальный банк. Зачем?
Она взглянула на меня.
– Кое-что сдать на хранение.
– Пожалуйста, скажите что.
Я кивнул, она сказала:
– Гравюру, очень ценную.
– Она ваша?
– Не-ет. Она принадлежит клиенту.
– Какому клиенту?
– Вы можете спросить в Национальном банке.
– Но я вас спрашиваю.
– Да, знаю. Но мы не обязаны вам говорить, если это не связано с преступлением, не так ли? Какое преступление вы расследуете?
Лицо его стало еще более дубовым.
– Вы отказываетесь давать информацию полиции!
– Вы правильно заметили. Предлагаю сделать следующее: вы предъявляете мне обвинение и мы предстаем перед судьей. Дадим ему возможность вас спросить: на основании чего вы выдвигаете обвинения паре невинных приезжих? А я призову банк в свидетели – хорошо?
Банк в Цюрихе совсем не Бог, но Бога вы в свидетели не призовете. И Линдеман должен помнить, что на кого бы мы ни работали, у него нет возможности открыть двери Национального банка без четверти восемь вечера.
Тем не менее он продолжал свои расспросы:
– В прошлый раз, когда здесь с вами произошел неприятный инцидент, – он жестко и официально взглянул на меня, – я вам велел покинуть Цюрих, но вы приехали снова.
– Вы наблюдательны, как всегда. Но у вас нет власти меня не пускать. Я полагаю, по закону Цюрихского кантона вы не можете мне это запретить, просто заявив:" – Вон отсюда и держись подальше».
– Вы приезжали раньше?
Вот это было опасно. Если он проверил журнал регистрации отеля, то знает, что я был здесь тем вечером. Теперь он приглашает меня солгать – а сам узнает, что тут что-то есть.
Поэтому я продолжал лгать.
– Да, пару раз. Я всегда езжу через Цюрих.
Это его потрясло, значит он знал, что я был здесь в ту ночь.
– Когда вы приехали?
– Пару дней назад – тогда я не оставался на ночь. И за несколько дней до того – тоже.
Элизабет смотрела на меня, слегка ошеломленная и весьма обеспокоенная.
– Вы знали человека по имени Анри Бернар – эксперта по искусству?
Я нахмурился, будто стараясь вспомнить, и посмотрел на Элизабет.
– Думаю, да. Француз, не так ли? Думаю, разок встречались.
– Он мертв.
– Да, кажется я читал где-то. Самоубийство?
– В ту ночь, когда вы были здесь, – очень твердо и многозначительно произнес он.
– Когда это произошло?
Он вздохнул.
– Давай, приятель, продолжай. Я его не убивал. На кой черт мне это было?
– Его ограбили.
– И?
– Мы полагаем, у него украли очень ценную картину.
Я изумленно уставился на него. Я никогда об этом не думал. То есть, я знал, что никакой картины не украли – но откуда они вообще могут знать о ее существовании? Хотя все выглядит достаточно логично: там был Анри, эксперт по искусству, с моим чемоданом размером с картину, и с небольшим количеством одежды, чтобы его заполнить – ну почему не сделать вывод, что кто-то украл у него картину? А вся моя проклятая хитрость – стащить его деньги – оказалась пустой тратой времени, и только. Они вероятно считали, что вор сделал это по той же причине, что была у меня: чтобы отвести подозрение от связи с искусством.
– Я картин не краду, – сказал я неуверенно.
Элизабет спросила ясным, бодрым голосом:
– О какой картине мы говорим?
– Мы пока не знаем, – хмуро процедил Линдеман.
– Разве у вас нет заявления о пропаже?
– Мы это проверяем.
– Ценные картины не пропадают так, чтобы кто-нибудь этого не заметил. И она не могла принадлежать Бернару, я его тоже немного знала – у него никогда не было таких денег. У экспертов – искусствоведов их никогда нет. Она, должно быть, принадлежала клиенту. Так, а на кого он работал?
– Мы не знаем.
– Боже мой, вы многого не знаете. Могу поспорить, там вообще не было картины.
– Фроляйн, мы должны проверить каждую возможность.
– Это как раз то, чего вы не делаете. Вы рассматриваете только одну возможность: что у него была картина, ее украли, и любой, кто хоть как-то связан с искусством и был здесь в ту ночь – преступник. Вы действительно детектив?
Он покраснел и напрягся, твердо держа стакан с пивом перед собой, как шпагу при салюте.
– Фроляйн, я требую, чтобы вы не говорили со мной подобным тоном.
Должно быть, пришло время вмешаться мне и осадить его.
– Так ведь это вы начали. Сидите здесь, обвиняя меня в убийстве, краже и еще Бог знает в чем. Считаете, мне это нравится?
– Я не обвиняю!
– Да вы дурака из меня делаете.
Он отхлебнул пива. А потом, когда голос снова стал ему повиноваться, заговорил:
– Вы возите контрабандой картины?
– Я торгую антиквариатом.
– Но тем не менее провозите и незаконный груз?
Я пожал плечами.
– Все возят контрабанду.
Конечно, он вышел на меня через таможню.
– Но вы делаете это постоянно, за деньги, – настаивал он.
– Ну и что? Я не нарушаю никаких швейцарских законов.
Разве только иногда провожу пистолеты калибра.22, или скрываю некоторые улики и умышленно направляю криминальную полицию по ложному следу…
– Итак, вы это делаете! – торжествующе воскликнул он.
– Не надо менять чужие законы. Что вы думаете насчет всего золота, что хранится в Швейцарии? Все оно добывается на золотых приисках вашей страны? Да половина этих сокровищ привезена нелегально – по другим законам. Вы собираетесь трясти всех контрабандистов золота? Черта с два вам это кто-нибудь позволит. Швейцария делает на этом хорошие деньги. Точно также извлекается прибыль и из искусства. Не надо раскачивать лодку, в которой сидишь.
Элизабет открыла огонь с фланга.
– Мы, конечно, должны будем сообщить об этом нашему работодателю. Он сам решит, обращаться ли ему к вашему начальству.
Итак, торжество Линдемана долго не продлилось. Он еще какое-то время хмуро рассматривал свой стакан с пивом, видимо пытаясь найти там полезные зацепки, потом кашлянул и спросил:
– Вы завтра едете в Вену?
– Да.
– Я хотел бы знать где вы там остановитесь.
– Мы этого не знаем. Но скоро я вернусь. Хотите, позвоню вам? Тогда вы снова могли бы задержать меня.
Он покосился на меня и встал.
– Я узнаю о вашем приезде. До свидания.
Слегка поклонившись Элизабет, он вышел.
Мы долго молчали. Я решил использовать паузу, чтобы заказать двойное виски, и никак не мог понять: голоден я по-прежнему или нет. Потом Элизабет сказала:
– В следующий раз, пожалуйста, не впутывайте меня в свои дела с полицией.
– Смешно но я собирался сказать совсем обратное. Мне необходимо, чтобы вы были рядом.
– Я не люблю полицейских, считающих, что они боги, жестко отрезала она.
– К сожалению, их не переубедить.
– Как вы считаете, он перестал вас подозревать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70