Мяч, олицетворявший сейчас судьбу, лежал у их ног. Гонсалес чувствовал сильную усталость и понимал, что сможет продержаться считанные минуты.
— Взять их! — грозно, что есть мочи, скомандовал Рауль товарищам по несчастью.
Двое бросились на врагов с флангов, а Гонсалес взял на себя середину, чтобы не упустить мяч.
Рауль сильно ударил по мячу, а дальше игра развивалась фантастически. Игрок, которого опекал убийца, подпрыгнул и как чемпион по гимнастике, описав в воздухе дугу, отбил мяч бедром.
Мяч шлепнулся перед его товарищем по команде, и тот упал. Сначала Гонсалес подумал, что враг поскользнулся, но потом понял — это действие не случайное, а намеренное. Упавший мастерски подбросил мяч ногой. А второй «бог» послал его головой в кольцо.
Все. Игра окончена.
Зрители взвыли от восторга, а дальше наступила тишина.
Гонсалес, убийца и капитан амфибии стояли растерянные, грязные и потные. Мяч заброшен в кольцо с профессиональным изяществом и легкостью. Гонсалес понял, что их троих просто использовали для развлечения. Противники действительно играли как боги. У жертв не было никаких шансов.
Теперь Рауль обратил внимание на стены: они были по крыты барельефами, изображавшими группы людей, стоявших лицом друг к другу, а между ними — мяч с черепами. На одной из картин победитель стоял с ножом в одной руке и головой в другой. Обезглавленное тело тут же на коленях. С шеи змейками течет кровь.
Кольцо зрителей сузилось вокруг «богов» и жертв. От резких толчков все трое упали на колени. Кто-то грубо схватил Гонсалеса за волосы. Теперь он точно знал свою судьбу. Сверкнули на свету три мечеподобных ножа, и три головы одновременно упали на землю и покатились, рефлекторно мигая глазами. Они остановились у мяча, решившего их судьбу.
— Бог мой! — только и мог прошептать Завала.
Джо отказывался верить собственным глазам. Все это время он с интересом и даже с удовольствием следил за игрой, но только минуту назад понял, насколько смертельна она для проигравших. Завала спустился с дерева и побежал к автомобилю.
* * *
Внутри пирамиды находилось внушительных размеров помещение. Вдоль стен тянулись стеклянные витрины, за которыми виднелись бесценные маски из желто-зеленого жадеита. Середину одной из стен занимал огромный телеэкран. Алкон наблюдал за последними минутами жизни Гонсалеса и его сотоварищей по команде.
— Не хочешь ли посмотреть повтор, Гусман? — спросил он человека со шрамом на правой щеке, попыхивающего сигарой.
— Погляжу позже, в сводках спортивных новостей, сэр.
Алкон нажал невидимую кнопку, и экран погас.
— Только не говори, что потерял интерес к игре.
— К матчам по крикету я пока не готов, сэр, — ответил Гусман, делая глоток бренди. — Игры стали какими-то короткими, утратили яркость.
Алкон взял сигару из портсигара тонкой кожи с золотым тиснением и смотрел теперь на собеседника сквозь облако дыма. Ответ Гусмана его ничуть не удивил. Миллиардер знал человека со шрамом с рождения. Еще тогда отец Алкона назначил этого парня телохранителем сына. Бесхитростная натура Гусмана была полной противоположностью макиавеллиевскому складу ума Алкона.
— Ты прав, — продолжал миллиардер. — Жалкая беготня девальвирует саму идею игры, вселяет страх и покорность в моих последователей вместо гордости за культурное прошлое.
Алкон нажал кнопку на телефонной консоли.
— Пусть команда победителей выстроится так, чтобы я мог их видеть, — приказал он и прошел в стеклянный кабинет, где находилось несколько винтовок и пистолетов. Миллиардер выбрал винтовку с оптическим прицелом. — Идем, Гусман.
Они вышли на затемненный балкон, откуда открывался вид на весь комплекс. Победители стояли на ярко освещенном игровом поле. Алкон прицелился, и один за другим прозвучали три выстрела. На траве остались лежать три неподвижных тела.
— Знаю, ты предпочитаешь винтовки австрийского производства, — говорил Алкон, любуясь результатами своего труда. — А вот мне всегда везло с английским оружием.
Гусман с сардонической усмешкой взглянул на поле и заметил:
— Полагаю, контракт с ними расторгнут.
Алкон рассмеялся. Они вернулись в кабинет.
— Приношу свои извинения, Гусман. Мне следовало бы помнить, что человек, потопивший одной рукой самый роскошный океанский лайнер, не может не утратить интереса к кровавым видам спорта. И также я должен извиниться за то, что слишком долго не посвящал тебя в свои планы. Сегодня ты явился в наше «святая святых» не для того, чтобы посмотреть на спортивное представление. Ты должен первым узнать о моем видении будущего.
— Я польщен, дон Алкон, — ответил Гусман, слегка поклонившись.
— Я посвящаю заветную мечту своему выдающемуся предку — основателю братства, — торжественно произнес Алкон, указав на огромный портрет в золоченой раме.
Картина была выполнена маслом в стиле Эль Греко. Только отличалась, пожалуй, тем, что лицо изображенного не было вытянуто и уши подчеркнуто не торчали. Монах с тонзурой и в темной одежде священника. Лицо очень бледное, губы ярко-красные. Серые глаза блестят, будто в них отражается пламя. Задний фон темен, только в углу видна фигура сжигаемого на костре.
Из всех членов братства один Гусман не был ни испанцем, ни латиноамериканцем. На свет он появился в результате незаконной связи немецкого пилота, сражавшегося в Испании, и датчанки, служившей в доме Алкона. Пилот погиб на войне, а служанка покончила с собой. Старик Алкон вырастил мальчика и взял на себя заботу о его воспитании, хотя мотивы им руководили вовсе не альтруистские. Он понимал, что один беззаветно преданный человек стоит целой толпы людей, которых просто связывают общие интересы. Хозяин дал сироте новую фамилию — Гусман — и отправил в лучшие школы. Потом, когда пришло время, нанял для воспитанника особых учителей. Они обучили парня боевым искусствам и умению владеть различным оружием. Впервые Гусман убил человека во время дуэли на шпагах. Тогда он и получил шрам на щеке. Надежды старого Алкона оправдались — из Гусмана получился по-настоящему преданный последователь и талантливый убийца.
— Помнится, ваш отец говорил, что Перес был очень простым человеком, — сказал Гусман.
— Скорее, фанатичным нигилистом. Славный архидьякон основал «Братство священного меча истины», потому что считал, будто Торквемада слишком мягок по отношению к еретикам. К счастью, — с улыбкой продолжал Алкон, — при всей своей преданности делу он отдавал должное телесным утехам. Иначе рода Алконов вообще не существовало бы. Кроме того, религиозный пыл не мешал старику Пересу присваивать собственность осужденных. И все же именно он сформировал цели и задачи братства.
Гусман процитировал устав братства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
— Взять их! — грозно, что есть мочи, скомандовал Рауль товарищам по несчастью.
Двое бросились на врагов с флангов, а Гонсалес взял на себя середину, чтобы не упустить мяч.
Рауль сильно ударил по мячу, а дальше игра развивалась фантастически. Игрок, которого опекал убийца, подпрыгнул и как чемпион по гимнастике, описав в воздухе дугу, отбил мяч бедром.
Мяч шлепнулся перед его товарищем по команде, и тот упал. Сначала Гонсалес подумал, что враг поскользнулся, но потом понял — это действие не случайное, а намеренное. Упавший мастерски подбросил мяч ногой. А второй «бог» послал его головой в кольцо.
Все. Игра окончена.
Зрители взвыли от восторга, а дальше наступила тишина.
Гонсалес, убийца и капитан амфибии стояли растерянные, грязные и потные. Мяч заброшен в кольцо с профессиональным изяществом и легкостью. Гонсалес понял, что их троих просто использовали для развлечения. Противники действительно играли как боги. У жертв не было никаких шансов.
Теперь Рауль обратил внимание на стены: они были по крыты барельефами, изображавшими группы людей, стоявших лицом друг к другу, а между ними — мяч с черепами. На одной из картин победитель стоял с ножом в одной руке и головой в другой. Обезглавленное тело тут же на коленях. С шеи змейками течет кровь.
Кольцо зрителей сузилось вокруг «богов» и жертв. От резких толчков все трое упали на колени. Кто-то грубо схватил Гонсалеса за волосы. Теперь он точно знал свою судьбу. Сверкнули на свету три мечеподобных ножа, и три головы одновременно упали на землю и покатились, рефлекторно мигая глазами. Они остановились у мяча, решившего их судьбу.
— Бог мой! — только и мог прошептать Завала.
Джо отказывался верить собственным глазам. Все это время он с интересом и даже с удовольствием следил за игрой, но только минуту назад понял, насколько смертельна она для проигравших. Завала спустился с дерева и побежал к автомобилю.
* * *
Внутри пирамиды находилось внушительных размеров помещение. Вдоль стен тянулись стеклянные витрины, за которыми виднелись бесценные маски из желто-зеленого жадеита. Середину одной из стен занимал огромный телеэкран. Алкон наблюдал за последними минутами жизни Гонсалеса и его сотоварищей по команде.
— Не хочешь ли посмотреть повтор, Гусман? — спросил он человека со шрамом на правой щеке, попыхивающего сигарой.
— Погляжу позже, в сводках спортивных новостей, сэр.
Алкон нажал невидимую кнопку, и экран погас.
— Только не говори, что потерял интерес к игре.
— К матчам по крикету я пока не готов, сэр, — ответил Гусман, делая глоток бренди. — Игры стали какими-то короткими, утратили яркость.
Алкон взял сигару из портсигара тонкой кожи с золотым тиснением и смотрел теперь на собеседника сквозь облако дыма. Ответ Гусмана его ничуть не удивил. Миллиардер знал человека со шрамом с рождения. Еще тогда отец Алкона назначил этого парня телохранителем сына. Бесхитростная натура Гусмана была полной противоположностью макиавеллиевскому складу ума Алкона.
— Ты прав, — продолжал миллиардер. — Жалкая беготня девальвирует саму идею игры, вселяет страх и покорность в моих последователей вместо гордости за культурное прошлое.
Алкон нажал кнопку на телефонной консоли.
— Пусть команда победителей выстроится так, чтобы я мог их видеть, — приказал он и прошел в стеклянный кабинет, где находилось несколько винтовок и пистолетов. Миллиардер выбрал винтовку с оптическим прицелом. — Идем, Гусман.
Они вышли на затемненный балкон, откуда открывался вид на весь комплекс. Победители стояли на ярко освещенном игровом поле. Алкон прицелился, и один за другим прозвучали три выстрела. На траве остались лежать три неподвижных тела.
— Знаю, ты предпочитаешь винтовки австрийского производства, — говорил Алкон, любуясь результатами своего труда. — А вот мне всегда везло с английским оружием.
Гусман с сардонической усмешкой взглянул на поле и заметил:
— Полагаю, контракт с ними расторгнут.
Алкон рассмеялся. Они вернулись в кабинет.
— Приношу свои извинения, Гусман. Мне следовало бы помнить, что человек, потопивший одной рукой самый роскошный океанский лайнер, не может не утратить интереса к кровавым видам спорта. И также я должен извиниться за то, что слишком долго не посвящал тебя в свои планы. Сегодня ты явился в наше «святая святых» не для того, чтобы посмотреть на спортивное представление. Ты должен первым узнать о моем видении будущего.
— Я польщен, дон Алкон, — ответил Гусман, слегка поклонившись.
— Я посвящаю заветную мечту своему выдающемуся предку — основателю братства, — торжественно произнес Алкон, указав на огромный портрет в золоченой раме.
Картина была выполнена маслом в стиле Эль Греко. Только отличалась, пожалуй, тем, что лицо изображенного не было вытянуто и уши подчеркнуто не торчали. Монах с тонзурой и в темной одежде священника. Лицо очень бледное, губы ярко-красные. Серые глаза блестят, будто в них отражается пламя. Задний фон темен, только в углу видна фигура сжигаемого на костре.
Из всех членов братства один Гусман не был ни испанцем, ни латиноамериканцем. На свет он появился в результате незаконной связи немецкого пилота, сражавшегося в Испании, и датчанки, служившей в доме Алкона. Пилот погиб на войне, а служанка покончила с собой. Старик Алкон вырастил мальчика и взял на себя заботу о его воспитании, хотя мотивы им руководили вовсе не альтруистские. Он понимал, что один беззаветно преданный человек стоит целой толпы людей, которых просто связывают общие интересы. Хозяин дал сироте новую фамилию — Гусман — и отправил в лучшие школы. Потом, когда пришло время, нанял для воспитанника особых учителей. Они обучили парня боевым искусствам и умению владеть различным оружием. Впервые Гусман убил человека во время дуэли на шпагах. Тогда он и получил шрам на щеке. Надежды старого Алкона оправдались — из Гусмана получился по-настоящему преданный последователь и талантливый убийца.
— Помнится, ваш отец говорил, что Перес был очень простым человеком, — сказал Гусман.
— Скорее, фанатичным нигилистом. Славный архидьякон основал «Братство священного меча истины», потому что считал, будто Торквемада слишком мягок по отношению к еретикам. К счастью, — с улыбкой продолжал Алкон, — при всей своей преданности делу он отдавал должное телесным утехам. Иначе рода Алконов вообще не существовало бы. Кроме того, религиозный пыл не мешал старику Пересу присваивать собственность осужденных. И все же именно он сформировал цели и задачи братства.
Гусман процитировал устав братства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96