Заодно огляделся. Не следят ли за ним, не интересуются ли его времяпровождением?
Опасливость — не беспочвена. Если Гранд получил от своих «клопов» тревожный сигнал о появлении преследующего его сыщика, то он просто обязан проследить за передвижениями Добято. Ибо в этой информации таится опасность не столько для свободы Убийцы, сколько для его жизни.
Вроде, нет ничего тревожного, Тарасика никто не пасет.
В лесном поселке люди заняты своими делами. Близится завершение нелегкого рабочего дня, мужики — в тайге, жены спешно топят баньки, готовят еду, заманивают в избы загулявших ребятишек. Вот-вот появятся уставшие мужья или сыновья, обмыть, накормить их, уложить в чистые постели — святой долг каждой уважающей себя женщины.
И все же, зрители актерского притворства Добято — на лицо! Несмотря на непогоду, на приворотной лавочке сидят две бабки, судачат о своем, о женском. Заодно обсуждают скандальную историю с пропажей какого-то «ахфицерика». Увидев незнакомца насторожились, умолкли, уставились на него выцветшими глазками.
— Не подскажете, бабули, как мне разыскать избу тетки Евдокии? — вежливо осведомился сыщик.
Конечно, можно обойтись без расспросов — Иванушка так ярко прочертил дорогу к прапорщикову жилью — не ошибешься. Но расчет на словоохотливость соскучившихся в одиночестве старушек, вдруг они захотят посплетничать в адрес соседки, а в любой сплетне, даже самой бессмысленной, всегда можно отыскать полезный «самородок».
Сыщик не ошибся.
— Енто какая-растакая Евдокия? — высвободив из под платка сморщенное ухо, прошамкала одна из старушек, обращаясь не к незнакомцу — к товарке. — На нашей улице много их проживает. Евдокия Лагина, котора поит самогончиком солдатиков… Или, взять хотя бы Евдоху Поспевалову. Кажную ночку новый мужик ночует. Ни стыда у бабы, ни совести. — Мне нужна Евдокия, у которой квартирует прапорщик. — Так бы и говорил, так бы и спрашивал, — укоризненно закачала головой вторая старушенция. — Твоя Евдоха себя блюдет, ничего сказать не могу. Окромя квартиранта ни с кем не якшается… Да и то сказать — жизня одна, есть-пить надобно, а с её достатков кошку не накормить. Вот и приманила баба в свою постелю богатого мужичка. Он ей — разносолы, она ему… сам знаешь что, — бабка стыдливо отмахнулась высохшей ручкой, засмеялась, будто прокудахтала.
— Неужто у Евдокии никого нет? — усомнился Тарасик, присаживаясь рядом с бабками. — Родственники, дети — они ведь должны помочь…
— Сродственники, баешь? — негодующе зашамкала беззубым ртом первая старуха. — Нетути у Евдохи сродственников! Единственный сынок, Федька, сидит в узилище — изнасильничал девку… Болван безмозглый! Зачем насильничать, когда бабы сами вешаются на шею мужкам.
— Господи, как же не везет бедной женщине, — посочувствовал Добято. — Одна осталась на белом свете… И долго ещё сидеть сыну?
— По всем подсчетам — пять годков. А что ему не сидеть-то, когда голодная мамаша сама не ест и не пьет — отправляет бездельнику, прости меня Господи, колбаску с сырком да маслицем, деньги переводит, дуреха! Хоть бы ты присоветовал Евдохе взяться за ум. Тюрьма, она и есть тюрьма, а вот для Федьки — санаторий…
— Прям — санаторий! — воспротивилась вторая бабка. — На прошлой неделе навестил Евдоху освобожденный парень. От сына привез приветик. Дажеть глядеть на него страшно: худющий, кашляет кровью, ветром мужика качает. А ты баешь — санаторий!…
Все остальное Тарасику уже известно, а вот посещение освобожденного зека насторожило. Вполне возможно — не зек, и не освобожденный — посланец Гранда. Вроде, навестил мать дружана, привез ей сыновий поклон, на деле — инструкции босса. Что до кровохарканья и худобы — их организовать легче легкого, Добято не раз и не два, общаясь с криминальным миром, сталкивался и не с такими умельцами.
— И что, Федькин дружан осел в Медвежьей Пади? — с деланным сочувствием спросил он. — Воздух у вас — целительный…
— Куды там! Умотал в Сибирь, баял: там под Красноярском живут его родители… Кажись, поднадоело парню таежное житье, вот и заторопился. Автобусов у нас нетути, дак Евдоха упросила Борьку подбросить сыновьего дружка до района… Хотел было паря отказаться: пехом, дескать, быстрей доберусь — отсоветовали. Какие-сь бандюги об»явились. дажеть ахфмцера уволокли… Слыхал, небось?
Сменяя друг друга, старухи посвящали незнакомца в самые свежие медвежьепадьевские новости. Перемешанные, конечно, с фантастическими сплетнями. С такой энергией и заинтересовнностью — молодые позавидуют.
Добято рассеянно слушал бабок, думал о своем. Кажется, первый же день пребывания в отряде оказался для него на редкость результативным. Если так пойдет и дальше, защелкнет он на лапах маньяка милицейские браслеты.
Недавние мысли о возможности ухода на пенсию, под давлением удачно проведенного дня, расплылись в розовом тумане.
— Спасибо, бабушки, очень вы мне помогли… Значит, по проулку, в конце справа изба Евдокии, да?
— Правильна, милай, пусть Бог тебе поможет…
Правы старухи, до чего же они правы! Сейчас, как никогда раньше, неверующий сыщик нуждается в Божьей помощи. Ибо он, кажется, угодил в такую мясорубку, из которой непросто выбраться живым и невредимым. Все перемешалось: сожительница прапорщика, её двоюродная сестра, водитель Борька, сидящий на зоне сын Евдокии, его дружан, неожиданно появившийся в поселке и так же неожиданно исчезнувший.
Медленно, как-то торжественно, темнело. В домах зажглись окна, залаяли выпущенные на свободу дворняги. Осень — паршивое время года, Добято не просто не любит — ненавидит небо, покрытое сплошной завесой черных туч, моросящий дождик, обнаженные, сбросившие листву, деревья, длинные темные ночи.
Ему бы сейчас поужинать в тепле солдатской кашей, завалиться до рассвета на койку, но жизнь подталкивает в спину, заставляет идти к едва знакомой Евдокии, выслушивать её бредни, задавать хитрые вопросы. А что прикажете делать? Служба!
Заскорузлая привычка «не засвечиваться», интуитивная уверенность — его пасут заставляет сыщика шагать не посредине проулка — в тени высоких заборов. Конечно, это не совсем удобно — собаки страсть как не любят, когда к охраняемым ими участкам приближаются незнакомые люди, раздраженно лают, бросаются на заборы. Приходится мириться. Неожиданно Добято услышал шелестящие шаги. Слава Богу, опавшая с деревьев листва плотным слоем покрыла землю, неслышно пройти по ней невозможно. Не обращая внимание на усилившийся собачий брех, Тарасик застыл, плотно прижавшись к шершавым доскам.
Мимо него скользящей походкой прошел… солдатик Тетькин, вечный дневальный по штабу отряда. Выждав, когда он скроется в темноте, сыщик осторожно двинулся следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Опасливость — не беспочвена. Если Гранд получил от своих «клопов» тревожный сигнал о появлении преследующего его сыщика, то он просто обязан проследить за передвижениями Добято. Ибо в этой информации таится опасность не столько для свободы Убийцы, сколько для его жизни.
Вроде, нет ничего тревожного, Тарасика никто не пасет.
В лесном поселке люди заняты своими делами. Близится завершение нелегкого рабочего дня, мужики — в тайге, жены спешно топят баньки, готовят еду, заманивают в избы загулявших ребятишек. Вот-вот появятся уставшие мужья или сыновья, обмыть, накормить их, уложить в чистые постели — святой долг каждой уважающей себя женщины.
И все же, зрители актерского притворства Добято — на лицо! Несмотря на непогоду, на приворотной лавочке сидят две бабки, судачат о своем, о женском. Заодно обсуждают скандальную историю с пропажей какого-то «ахфицерика». Увидев незнакомца насторожились, умолкли, уставились на него выцветшими глазками.
— Не подскажете, бабули, как мне разыскать избу тетки Евдокии? — вежливо осведомился сыщик.
Конечно, можно обойтись без расспросов — Иванушка так ярко прочертил дорогу к прапорщикову жилью — не ошибешься. Но расчет на словоохотливость соскучившихся в одиночестве старушек, вдруг они захотят посплетничать в адрес соседки, а в любой сплетне, даже самой бессмысленной, всегда можно отыскать полезный «самородок».
Сыщик не ошибся.
— Енто какая-растакая Евдокия? — высвободив из под платка сморщенное ухо, прошамкала одна из старушек, обращаясь не к незнакомцу — к товарке. — На нашей улице много их проживает. Евдокия Лагина, котора поит самогончиком солдатиков… Или, взять хотя бы Евдоху Поспевалову. Кажную ночку новый мужик ночует. Ни стыда у бабы, ни совести. — Мне нужна Евдокия, у которой квартирует прапорщик. — Так бы и говорил, так бы и спрашивал, — укоризненно закачала головой вторая старушенция. — Твоя Евдоха себя блюдет, ничего сказать не могу. Окромя квартиранта ни с кем не якшается… Да и то сказать — жизня одна, есть-пить надобно, а с её достатков кошку не накормить. Вот и приманила баба в свою постелю богатого мужичка. Он ей — разносолы, она ему… сам знаешь что, — бабка стыдливо отмахнулась высохшей ручкой, засмеялась, будто прокудахтала.
— Неужто у Евдокии никого нет? — усомнился Тарасик, присаживаясь рядом с бабками. — Родственники, дети — они ведь должны помочь…
— Сродственники, баешь? — негодующе зашамкала беззубым ртом первая старуха. — Нетути у Евдохи сродственников! Единственный сынок, Федька, сидит в узилище — изнасильничал девку… Болван безмозглый! Зачем насильничать, когда бабы сами вешаются на шею мужкам.
— Господи, как же не везет бедной женщине, — посочувствовал Добято. — Одна осталась на белом свете… И долго ещё сидеть сыну?
— По всем подсчетам — пять годков. А что ему не сидеть-то, когда голодная мамаша сама не ест и не пьет — отправляет бездельнику, прости меня Господи, колбаску с сырком да маслицем, деньги переводит, дуреха! Хоть бы ты присоветовал Евдохе взяться за ум. Тюрьма, она и есть тюрьма, а вот для Федьки — санаторий…
— Прям — санаторий! — воспротивилась вторая бабка. — На прошлой неделе навестил Евдоху освобожденный парень. От сына привез приветик. Дажеть глядеть на него страшно: худющий, кашляет кровью, ветром мужика качает. А ты баешь — санаторий!…
Все остальное Тарасику уже известно, а вот посещение освобожденного зека насторожило. Вполне возможно — не зек, и не освобожденный — посланец Гранда. Вроде, навестил мать дружана, привез ей сыновий поклон, на деле — инструкции босса. Что до кровохарканья и худобы — их организовать легче легкого, Добято не раз и не два, общаясь с криминальным миром, сталкивался и не с такими умельцами.
— И что, Федькин дружан осел в Медвежьей Пади? — с деланным сочувствием спросил он. — Воздух у вас — целительный…
— Куды там! Умотал в Сибирь, баял: там под Красноярском живут его родители… Кажись, поднадоело парню таежное житье, вот и заторопился. Автобусов у нас нетути, дак Евдоха упросила Борьку подбросить сыновьего дружка до района… Хотел было паря отказаться: пехом, дескать, быстрей доберусь — отсоветовали. Какие-сь бандюги об»явились. дажеть ахфмцера уволокли… Слыхал, небось?
Сменяя друг друга, старухи посвящали незнакомца в самые свежие медвежьепадьевские новости. Перемешанные, конечно, с фантастическими сплетнями. С такой энергией и заинтересовнностью — молодые позавидуют.
Добято рассеянно слушал бабок, думал о своем. Кажется, первый же день пребывания в отряде оказался для него на редкость результативным. Если так пойдет и дальше, защелкнет он на лапах маньяка милицейские браслеты.
Недавние мысли о возможности ухода на пенсию, под давлением удачно проведенного дня, расплылись в розовом тумане.
— Спасибо, бабушки, очень вы мне помогли… Значит, по проулку, в конце справа изба Евдокии, да?
— Правильна, милай, пусть Бог тебе поможет…
Правы старухи, до чего же они правы! Сейчас, как никогда раньше, неверующий сыщик нуждается в Божьей помощи. Ибо он, кажется, угодил в такую мясорубку, из которой непросто выбраться живым и невредимым. Все перемешалось: сожительница прапорщика, её двоюродная сестра, водитель Борька, сидящий на зоне сын Евдокии, его дружан, неожиданно появившийся в поселке и так же неожиданно исчезнувший.
Медленно, как-то торжественно, темнело. В домах зажглись окна, залаяли выпущенные на свободу дворняги. Осень — паршивое время года, Добято не просто не любит — ненавидит небо, покрытое сплошной завесой черных туч, моросящий дождик, обнаженные, сбросившие листву, деревья, длинные темные ночи.
Ему бы сейчас поужинать в тепле солдатской кашей, завалиться до рассвета на койку, но жизнь подталкивает в спину, заставляет идти к едва знакомой Евдокии, выслушивать её бредни, задавать хитрые вопросы. А что прикажете делать? Служба!
Заскорузлая привычка «не засвечиваться», интуитивная уверенность — его пасут заставляет сыщика шагать не посредине проулка — в тени высоких заборов. Конечно, это не совсем удобно — собаки страсть как не любят, когда к охраняемым ими участкам приближаются незнакомые люди, раздраженно лают, бросаются на заборы. Приходится мириться. Неожиданно Добято услышал шелестящие шаги. Слава Богу, опавшая с деревьев листва плотным слоем покрыла землю, неслышно пройти по ней невозможно. Не обращая внимание на усилившийся собачий брех, Тарасик застыл, плотно прижавшись к шершавым доскам.
Мимо него скользящей походкой прошел… солдатик Тетькин, вечный дневальный по штабу отряда. Выждав, когда он скроется в темноте, сыщик осторожно двинулся следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67