Как всегда, с самолета все эти расстояния казались значительно короче.
Я поворачиваюсь на 180 градусов и, ступая в собственные следы, иду назад. Самолета на берегу отсюда что-то не видно. Впервые за все свое пребывание в Африке я ощущаю палящий зной. Озеро находится всего на высоте 610 метров над уровнем моря и со всех сторон окружено высокими горами. Хотя я в виде исключения на этот раз и надел шляпу, тем не менее белая соляная поверхность отражает лучи снизу и мне кажется, что под подбородком и на лице у меня появились солнечные ожоги. Достигнув берега, я почувствовал себя усталым и замученным.
Пока меня не было, к самолету откуда ни возьмись подоспели три масая, и Михаэль уже полным ходом ведет с ними переговоры. Сигарет они не захотели, но зато с удовольствием напились вволю воды из специального резервуара, который мы возим с собой. Наш самолет их тоже заинтересовал: они спросили, где у этой птицы глаза и уши. Потом они принялись рассказывать, как вчера вечером кафрский буйвол напал на юношу-масая и убил его. В правдоподобность таких сообщений я никогда не верю, прежде чем не увижу убитого. Дело в том, что кафрские буйволы и антилопы канны – единственные дикие животные, мясо которых масаи употребляют в пищу. А так как кафрские буйволы находятся здесь под охраной, то рассказанная масая ми история может оказаться просто выдумкой. А рассказывают они ее нам, европейцам, на случай, если мы обнаружим, что они зарезали кафрского буйвола.
Мы с Михаэлем просим их оттащить нашу поклажу на ослах по высохшему ложу озера поближе к воде. Одни только переговоры длятся целых два с половиной часа. Нам приходится оспаривать сотню доводов против возможности осуществления нашего плана. Например, такие.
Если масаи приведут ослов сегодня, то не поспеют добраться вечером к своему бома и по дороге могут наткнуться на львов. Если же они сегодня у нас переночуют, то женщинам и детям придется спать одним, без охраны. Ослы не приспособлены бегать по соли. У них воспалятся ноги, и они могут подохнуть. Каждый мертвый осел будет стоить 200 шиллингов. Если какой-нибудь из ослов заболеет, то нам тоже придется его купить. Они готовы сходить за ослами, если мы сегодня же вечером повезем их на самолете домой; тогда нам и платить ни за что не придется – все сделают даром. Наш багаж показался им слишком тяжелым для трех ослов, поэтому масаи его распаковали и со знанием дела детально осмотрели. Потом им пришло в голову, что если они останутся здесь до вечера, то им нечего будет есть. И так далее.
Молодые воины, которым запрещено воровать коров и вести войны, рады любому разнообразию в жизни. Вот такая беседа с европейцами их очень забавляет, и они изыскивают любые способы, чтобы ее продлить. Как только мы опровергаем один довод, они сейчас же выдвигают следующий, и так до изнеможения. Я по-немецки предлагаю Михаэлю замолчать и не отвечать больше ничего. Это наилучший способ прекратить дискуссию. Мы меняем тему и начинаем беседовать между собой о том, что в эту палящую жару появляется страшная жажда. Я подсчитал, что с обеда до вечера мы вдвоем выпили 13 литров воды и 8 бутылок кока-колы, причем воду здесь рекомендуется пить из чашек, а не из стаканов, чтобы не видеть, какая она мутная…
Наш маневр удался как нельзя лучше. Поняв, что переговоры закончены, наши три морана встали, пожали нам руки, забрали свои длинные копья и исчезли. Меньше чем через час они уже вернулись и привели с собой трех ослов. Воины быстро сложили наши пожитки на волокуши, запрягли в них одного из ослов и, держа двух запасных на веревочке, двинулись в путь по соляному «насту». Но не прошли мы и 50 метров, как один из «запасных» осликов вырвался и бодро поскакал по направлению к своему бома. Заметив это, осел, запряженный в сани, бросился следом за ним. Сани опрокинулись, ценный телеобъектив вывалился из своей упаковки, и через несколько секунд все наше имущество оказалось разбросанным по земле.
А солнце тем временем спускается все ниже. Наконец Михаэль со мной соглашается, что разумнее будет переночевать здесь, на краю высохшего озера, а не забираться в его середину. Разумеется, мы ругаем зловредных ослов. Мы ведь еще не знаем, что завтра утром будем рады расцеловать им хвосты за их сегодняшнее непослушание…
Самолет мы решили оставить на ночь там, где он стоит, – на ровной соляной поверхности дна высохшего озера; отсюда легче будет снова подняться в воздух. Для ночлега же я расставляю большой треножник от кинокамеры и накрываю его сверху единственной москитной сеткой, которая у нас с собой. Разумеется, целиком ни один из нас не может поместиться под этим сооружением: ростом мы оба, слава богу, по 1,9 метра. Поэтому голову и половину туловища с руками мы прячем под сетку, а ноги закутываем в одеяла и выставляем в разные стороны: я свои – на север, а Михаэль – на юг. Я очень горд своим изобретением.
В половине восьмого наступает кромешная тьма, ветерок совсем стихает, и становится душно. Почти одновременно москиты переходят к массированному налету. То и дело кому-нибудь из них удается проникнуть под нашу сетку, а стоит только начать в темноте от него отбиваться, как разваливается все наше шаткое сооружение. Словом, через полчаса Михаэль с проклятиями поднимается и уходит спать в «Утку», предварительно плотно закрыв все окна. Но для меня там слишком душно – я остаюсь на воздухе, лежу на спине и разглядываю звезды.
Я почему-то никак не могу найти Южный Крест, о котором непременно упоминается во всех книжках о тропиках. Я не очень-то разбираюсь в звездах. Где-то далеко, за горой Ленгаи, мигают зарницы, но ведь сейчас как раз короткий засушливый сезон, так что непогода не предвидится.
Я размышляю в приятном полудремотном состоянии: там, наверху, на небе, сейчас спутник чертит свои витки над экватором… Интересно!
А тем временем тучи сгустились. Правда, я уже давно заметил, что ночью любое безобидное облачко выглядит грозной черной тучей. Поблизости завыла гиена, потом рыкнул лев. А ведь днем все выглядело таким пустынным и безжизненным! Но животные здесь, оказывается, все же есть. Вдруг мне показалось, что лев где-то поблизости, в лучшем случае метрах в тридцати. Но это, конечно, плоды воображения: такие опасения внушают только ночь и одиночество.
Небо уже на две трети заволокло тучами, только на севере еще проглядывает звездный узор. Внезапно поднялся сильный ветер, и вся мошкара мигом куда-то исчезла. Зарницы сменились настоящими молниями, загрохотал гром. Мне стало как-то не по себе. Если здесь действительно начнется тропический ливень, дно озера мгновенно превратится в болото, в котором наш самолет может затонуть или во всяком случае безнадежно увязнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Я поворачиваюсь на 180 градусов и, ступая в собственные следы, иду назад. Самолета на берегу отсюда что-то не видно. Впервые за все свое пребывание в Африке я ощущаю палящий зной. Озеро находится всего на высоте 610 метров над уровнем моря и со всех сторон окружено высокими горами. Хотя я в виде исключения на этот раз и надел шляпу, тем не менее белая соляная поверхность отражает лучи снизу и мне кажется, что под подбородком и на лице у меня появились солнечные ожоги. Достигнув берега, я почувствовал себя усталым и замученным.
Пока меня не было, к самолету откуда ни возьмись подоспели три масая, и Михаэль уже полным ходом ведет с ними переговоры. Сигарет они не захотели, но зато с удовольствием напились вволю воды из специального резервуара, который мы возим с собой. Наш самолет их тоже заинтересовал: они спросили, где у этой птицы глаза и уши. Потом они принялись рассказывать, как вчера вечером кафрский буйвол напал на юношу-масая и убил его. В правдоподобность таких сообщений я никогда не верю, прежде чем не увижу убитого. Дело в том, что кафрские буйволы и антилопы канны – единственные дикие животные, мясо которых масаи употребляют в пищу. А так как кафрские буйволы находятся здесь под охраной, то рассказанная масая ми история может оказаться просто выдумкой. А рассказывают они ее нам, европейцам, на случай, если мы обнаружим, что они зарезали кафрского буйвола.
Мы с Михаэлем просим их оттащить нашу поклажу на ослах по высохшему ложу озера поближе к воде. Одни только переговоры длятся целых два с половиной часа. Нам приходится оспаривать сотню доводов против возможности осуществления нашего плана. Например, такие.
Если масаи приведут ослов сегодня, то не поспеют добраться вечером к своему бома и по дороге могут наткнуться на львов. Если же они сегодня у нас переночуют, то женщинам и детям придется спать одним, без охраны. Ослы не приспособлены бегать по соли. У них воспалятся ноги, и они могут подохнуть. Каждый мертвый осел будет стоить 200 шиллингов. Если какой-нибудь из ослов заболеет, то нам тоже придется его купить. Они готовы сходить за ослами, если мы сегодня же вечером повезем их на самолете домой; тогда нам и платить ни за что не придется – все сделают даром. Наш багаж показался им слишком тяжелым для трех ослов, поэтому масаи его распаковали и со знанием дела детально осмотрели. Потом им пришло в голову, что если они останутся здесь до вечера, то им нечего будет есть. И так далее.
Молодые воины, которым запрещено воровать коров и вести войны, рады любому разнообразию в жизни. Вот такая беседа с европейцами их очень забавляет, и они изыскивают любые способы, чтобы ее продлить. Как только мы опровергаем один довод, они сейчас же выдвигают следующий, и так до изнеможения. Я по-немецки предлагаю Михаэлю замолчать и не отвечать больше ничего. Это наилучший способ прекратить дискуссию. Мы меняем тему и начинаем беседовать между собой о том, что в эту палящую жару появляется страшная жажда. Я подсчитал, что с обеда до вечера мы вдвоем выпили 13 литров воды и 8 бутылок кока-колы, причем воду здесь рекомендуется пить из чашек, а не из стаканов, чтобы не видеть, какая она мутная…
Наш маневр удался как нельзя лучше. Поняв, что переговоры закончены, наши три морана встали, пожали нам руки, забрали свои длинные копья и исчезли. Меньше чем через час они уже вернулись и привели с собой трех ослов. Воины быстро сложили наши пожитки на волокуши, запрягли в них одного из ослов и, держа двух запасных на веревочке, двинулись в путь по соляному «насту». Но не прошли мы и 50 метров, как один из «запасных» осликов вырвался и бодро поскакал по направлению к своему бома. Заметив это, осел, запряженный в сани, бросился следом за ним. Сани опрокинулись, ценный телеобъектив вывалился из своей упаковки, и через несколько секунд все наше имущество оказалось разбросанным по земле.
А солнце тем временем спускается все ниже. Наконец Михаэль со мной соглашается, что разумнее будет переночевать здесь, на краю высохшего озера, а не забираться в его середину. Разумеется, мы ругаем зловредных ослов. Мы ведь еще не знаем, что завтра утром будем рады расцеловать им хвосты за их сегодняшнее непослушание…
Самолет мы решили оставить на ночь там, где он стоит, – на ровной соляной поверхности дна высохшего озера; отсюда легче будет снова подняться в воздух. Для ночлега же я расставляю большой треножник от кинокамеры и накрываю его сверху единственной москитной сеткой, которая у нас с собой. Разумеется, целиком ни один из нас не может поместиться под этим сооружением: ростом мы оба, слава богу, по 1,9 метра. Поэтому голову и половину туловища с руками мы прячем под сетку, а ноги закутываем в одеяла и выставляем в разные стороны: я свои – на север, а Михаэль – на юг. Я очень горд своим изобретением.
В половине восьмого наступает кромешная тьма, ветерок совсем стихает, и становится душно. Почти одновременно москиты переходят к массированному налету. То и дело кому-нибудь из них удается проникнуть под нашу сетку, а стоит только начать в темноте от него отбиваться, как разваливается все наше шаткое сооружение. Словом, через полчаса Михаэль с проклятиями поднимается и уходит спать в «Утку», предварительно плотно закрыв все окна. Но для меня там слишком душно – я остаюсь на воздухе, лежу на спине и разглядываю звезды.
Я почему-то никак не могу найти Южный Крест, о котором непременно упоминается во всех книжках о тропиках. Я не очень-то разбираюсь в звездах. Где-то далеко, за горой Ленгаи, мигают зарницы, но ведь сейчас как раз короткий засушливый сезон, так что непогода не предвидится.
Я размышляю в приятном полудремотном состоянии: там, наверху, на небе, сейчас спутник чертит свои витки над экватором… Интересно!
А тем временем тучи сгустились. Правда, я уже давно заметил, что ночью любое безобидное облачко выглядит грозной черной тучей. Поблизости завыла гиена, потом рыкнул лев. А ведь днем все выглядело таким пустынным и безжизненным! Но животные здесь, оказывается, все же есть. Вдруг мне показалось, что лев где-то поблизости, в лучшем случае метрах в тридцати. Но это, конечно, плоды воображения: такие опасения внушают только ночь и одиночество.
Небо уже на две трети заволокло тучами, только на севере еще проглядывает звездный узор. Внезапно поднялся сильный ветер, и вся мошкара мигом куда-то исчезла. Зарницы сменились настоящими молниями, загрохотал гром. Мне стало как-то не по себе. Если здесь действительно начнется тропический ливень, дно озера мгновенно превратится в болото, в котором наш самолет может затонуть или во всяком случае безнадежно увязнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76