Им нравилось смотреть, как он разъезжает в прекрасных машинах с белыми любовницами, усыпанными драгоценностями. Глядя на проезжавший среди трущоб «кадиллак», они были довольны, отождествляя себя с ним, смеялись от радости – славную все-таки шутку он сыграл с испанцами; провожая взглядом машину, люди думали о том, что, может быть, в один прекрасный день их сыновья будут разъезжать вот так же.
Но стоило им увидеть, что он тратит их деньги на строительство нового министерства образования, административных зданий, музея, где выставлены иностранные и совершенно непонятные вещи, а на месте старенького музыкального киоска, к которому они прежде каждый вечер приходили послушать свои marimbas, обнаружить концертный зал, где играют непонятную для них музыку и куда ходят только богатые, как они начали его люто ненавидеть: такое расточительство выглядело надругательством над их бедностью. Особую ярость вызывали в них здания университета и министерства образования – сразу ясно, что это для богатеньких, для детей богатеньких, по не для народа. Естественно, они знали о том, что идея строительства принадлежит гринго, а на их кужона оказывает плохое влияние любовницаамериканка. Однажды утром на улице перед ее домом чуть не вспыхнул настоящий бунт.
День был базарный, и возле ограды собралась толпа крестьян. Они выкрикивали проклятия в адрес Соединенных Штатов и уже начали швырять камни. Альмайо понял, что допустил грубую ошибку, и тотчас отреагировал. Приказал арестовать и отдать под суд министра образования. Признает ли он себя виновным в том, что истратил средства налогоплательщиков на сооружение концертного зала? В том, что использовал государственные фонды на строительство публичной библиотеки и музея современного искусства? Тому ничего не оставалось как признать – ведь это было правдой. Процесс освещался средствами массовой информации, и народ с радостью воспринял известие о том, что министру вынесен приговор за срыв усилий, предпринимаемых правительством с целью повышения жизненного уровня народа. После этого обстановка в стране несколько смягчилась, но он хорошо знал свой народ и понимал, что всяческие уступки необходимо притормозить; началось нечто вроде конфронтации. Он знал, что индейцы никогда не прощают одного – слабости. При малейшем намеке на ее проявление они перестанут бояться его, а это будет означать презрение. Он знал, какие ходили слухи о его любовнице-американке, но если бы он отправил ее на родину или отдал бы под суд, признав тем самым ее влияние, то им стало бы ясно, что он боится их, а этого они бы ему не простили. Поэтому он взял ее с собой в поездку по стране – большое политическое турне, – они побывали в самом сердце джунглей, высоко в горах – везде, куда проложены дороги.
Повсюду она была рядом с ним, и он заставлял устраивать ей восторженные приемы. Следил за тем, чтобы она надевала самые красивые наряды, и демонстративно появлялся с ней на людях и в джунглях, и в хижинах самых далеких деревень, где никто ничего подобного в жизни не видел. Повсюду местные власти преподносили ей подарки и фрукты, вешали ей на шею гирлянды цветов, собравшиеся люди в свете пылающих костров разглядывали ее одежду, украшения, меха, светлые волосы, необычную прическу, роскошную кожу и думали о том, что один из них сумел добиться того, чего они даже и представить себе не могли. Они смотрели на девушку и понимали, кто здесь хозяин. Кужон по-прежнему в силе, он может позволить себе что угодно. Все шло как положено. В белой военной форме, увешанный наградами, Альмайо сидел рядом с американкой, которая выглядела так, будто только что вышла из концертного зала, с бесстрастным видом пожевывал сигару и смотрел, как вспышки пламени выхватывают из темноты лица – полные восторга и уважения. И с презрением думал: банда голодранцев.
Он их презирал – глубоко, почти ненавидел. Собаки, вонючие собаки – вечно позволяют делать с собой все что угодно, вечно у них пустое брюхо, и счастливы они бывают только сидя по горло в своем дерьме. Веками позволяли себя грабить, лизали башмаки испанцам. Он – один из них, об этом он отнюдь не забыл. И никогда им этого не простит.
Однако ночами, лежа в одной из лачуг – специально для него оборудованной кондиционером, – он почти всегда слышал выстрелы, хотя путешествовал в сопровождении двух батальонов, снабженных самым современным оружием. Партизаны были людьми Рафаэля Гомеса, и кужон вынужден был признать, что впервые в жизни встретил человека хитрее себя самого. Ибо этот подлый щенок – которому он после тщательного отбора кандидатов отвел роль агента-провокатора, которого сам же, снабдив оружием, и отправил сюда, в горы, чтобы сплотить вокруг него своих врагов и спровоцировать их на бунт, – этот щенок восстал против него и начал разворачивать боевые действия, разжигая на юге страны настоящую революционную борьбу. Не стоило доверять эту работу человеку из образованных. Все они коварны и двуличны, каждый видит в себе будущего Кастро – тот тоже университет закончил, вот у них зуд и начинается при одной только мысли о нем и его успехах. Щенку вскружили голову все эти статьи в американской прессе о его героических действиях. Янки даже прислали журналистов, чтобы взять у него интервью. Вот он и сдурел, тем более что сил, собравшихся под его началом, вполне достаточно для того, чтобы попытаться одержать победу. Воспользовался случаем. И был бы дураком, поступи он иначе. Хосе оставалось упрекать лишь самого себя.
Недооценил парня, недостаточно решительно действовал в отношении студентов, интеллигенции и агентов мирового империализма, считавших, конечно же, что Альмайо становится слишком требователен, а с Гомесом им будет куда проще. Нужно было действовать как Дювалье на Гаити: истребить начисто всю эту интеллектуальную сволочь. Гомесу удалось избежать всех расставленных ловушек, уйти от подразделений карателей и продержаться в горах более полутора лет, а в американских газетах тем временем вокруг его имени поднималась все большая шумиха. Мало-помалу стало складываться впечатление, будто он непобедим. А Альмайо знал, что такая репутация сама по себе обладает некоей силой притяжения, это – наилучший и самый действенный вид пропаганды. Когда стало ясно, что он не способен пресечь бунт, армия, чтобы подстраховаться, тоже восстала. Таковы правила игры. Это всего лишь означает, что она делает ставку на Гомеса.
На часах было шесть. По-прежнему ни намека на приближение авиации, никакой бомбардировки – лишь время от времени где-то слышна перестрелка. Теперь прошло уже больше часа с тех пор, как он приказал самолетам подняться в воздух. Если авиация перейдет на сторону мятежников, он не может даже найти самолета для того, чтобы улететь на юг, в расположение преданных ему отрядов карателей под командованием генерала Рамона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Но стоило им увидеть, что он тратит их деньги на строительство нового министерства образования, административных зданий, музея, где выставлены иностранные и совершенно непонятные вещи, а на месте старенького музыкального киоска, к которому они прежде каждый вечер приходили послушать свои marimbas, обнаружить концертный зал, где играют непонятную для них музыку и куда ходят только богатые, как они начали его люто ненавидеть: такое расточительство выглядело надругательством над их бедностью. Особую ярость вызывали в них здания университета и министерства образования – сразу ясно, что это для богатеньких, для детей богатеньких, по не для народа. Естественно, они знали о том, что идея строительства принадлежит гринго, а на их кужона оказывает плохое влияние любовницаамериканка. Однажды утром на улице перед ее домом чуть не вспыхнул настоящий бунт.
День был базарный, и возле ограды собралась толпа крестьян. Они выкрикивали проклятия в адрес Соединенных Штатов и уже начали швырять камни. Альмайо понял, что допустил грубую ошибку, и тотчас отреагировал. Приказал арестовать и отдать под суд министра образования. Признает ли он себя виновным в том, что истратил средства налогоплательщиков на сооружение концертного зала? В том, что использовал государственные фонды на строительство публичной библиотеки и музея современного искусства? Тому ничего не оставалось как признать – ведь это было правдой. Процесс освещался средствами массовой информации, и народ с радостью воспринял известие о том, что министру вынесен приговор за срыв усилий, предпринимаемых правительством с целью повышения жизненного уровня народа. После этого обстановка в стране несколько смягчилась, но он хорошо знал свой народ и понимал, что всяческие уступки необходимо притормозить; началось нечто вроде конфронтации. Он знал, что индейцы никогда не прощают одного – слабости. При малейшем намеке на ее проявление они перестанут бояться его, а это будет означать презрение. Он знал, какие ходили слухи о его любовнице-американке, но если бы он отправил ее на родину или отдал бы под суд, признав тем самым ее влияние, то им стало бы ясно, что он боится их, а этого они бы ему не простили. Поэтому он взял ее с собой в поездку по стране – большое политическое турне, – они побывали в самом сердце джунглей, высоко в горах – везде, куда проложены дороги.
Повсюду она была рядом с ним, и он заставлял устраивать ей восторженные приемы. Следил за тем, чтобы она надевала самые красивые наряды, и демонстративно появлялся с ней на людях и в джунглях, и в хижинах самых далеких деревень, где никто ничего подобного в жизни не видел. Повсюду местные власти преподносили ей подарки и фрукты, вешали ей на шею гирлянды цветов, собравшиеся люди в свете пылающих костров разглядывали ее одежду, украшения, меха, светлые волосы, необычную прическу, роскошную кожу и думали о том, что один из них сумел добиться того, чего они даже и представить себе не могли. Они смотрели на девушку и понимали, кто здесь хозяин. Кужон по-прежнему в силе, он может позволить себе что угодно. Все шло как положено. В белой военной форме, увешанный наградами, Альмайо сидел рядом с американкой, которая выглядела так, будто только что вышла из концертного зала, с бесстрастным видом пожевывал сигару и смотрел, как вспышки пламени выхватывают из темноты лица – полные восторга и уважения. И с презрением думал: банда голодранцев.
Он их презирал – глубоко, почти ненавидел. Собаки, вонючие собаки – вечно позволяют делать с собой все что угодно, вечно у них пустое брюхо, и счастливы они бывают только сидя по горло в своем дерьме. Веками позволяли себя грабить, лизали башмаки испанцам. Он – один из них, об этом он отнюдь не забыл. И никогда им этого не простит.
Однако ночами, лежа в одной из лачуг – специально для него оборудованной кондиционером, – он почти всегда слышал выстрелы, хотя путешествовал в сопровождении двух батальонов, снабженных самым современным оружием. Партизаны были людьми Рафаэля Гомеса, и кужон вынужден был признать, что впервые в жизни встретил человека хитрее себя самого. Ибо этот подлый щенок – которому он после тщательного отбора кандидатов отвел роль агента-провокатора, которого сам же, снабдив оружием, и отправил сюда, в горы, чтобы сплотить вокруг него своих врагов и спровоцировать их на бунт, – этот щенок восстал против него и начал разворачивать боевые действия, разжигая на юге страны настоящую революционную борьбу. Не стоило доверять эту работу человеку из образованных. Все они коварны и двуличны, каждый видит в себе будущего Кастро – тот тоже университет закончил, вот у них зуд и начинается при одной только мысли о нем и его успехах. Щенку вскружили голову все эти статьи в американской прессе о его героических действиях. Янки даже прислали журналистов, чтобы взять у него интервью. Вот он и сдурел, тем более что сил, собравшихся под его началом, вполне достаточно для того, чтобы попытаться одержать победу. Воспользовался случаем. И был бы дураком, поступи он иначе. Хосе оставалось упрекать лишь самого себя.
Недооценил парня, недостаточно решительно действовал в отношении студентов, интеллигенции и агентов мирового империализма, считавших, конечно же, что Альмайо становится слишком требователен, а с Гомесом им будет куда проще. Нужно было действовать как Дювалье на Гаити: истребить начисто всю эту интеллектуальную сволочь. Гомесу удалось избежать всех расставленных ловушек, уйти от подразделений карателей и продержаться в горах более полутора лет, а в американских газетах тем временем вокруг его имени поднималась все большая шумиха. Мало-помалу стало складываться впечатление, будто он непобедим. А Альмайо знал, что такая репутация сама по себе обладает некоей силой притяжения, это – наилучший и самый действенный вид пропаганды. Когда стало ясно, что он не способен пресечь бунт, армия, чтобы подстраховаться, тоже восстала. Таковы правила игры. Это всего лишь означает, что она делает ставку на Гомеса.
На часах было шесть. По-прежнему ни намека на приближение авиации, никакой бомбардировки – лишь время от времени где-то слышна перестрелка. Теперь прошло уже больше часа с тех пор, как он приказал самолетам подняться в воздух. Если авиация перейдет на сторону мятежников, он не может даже найти самолета для того, чтобы улететь на юг, в расположение преданных ему отрядов карателей под командованием генерала Рамона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95