несомненно, в основе всего этого лежало нечто фрейдистское. Когда она захотела объяснить Хосе, что такое психоанализ, он, казалось, всерьез заинтересовался. Выслушал очень внимательно, призадумался на некоторое время, пожевывая сигару, а потом спросил у нее, нельзя ли пригласить одного из этих типов в ночное кабаре. Конечно, он очень наивен и, признаться, совсем необразован. Да, он невежествен – она не боится этого слова. Но по меньшей мере именно в этой области она действительно смогла ему помочь. Он нуждался в ней, а когда вы наконец находите кого-то, кто в вас нуждается, добрая часть ваших проблем уже решена. Вы больше не страдаете от отчужденности… вам не надо больше блуждать в поисках собственной личности, своего места в этом мире, цели, которая позволила бы вам избавиться от самого себя, сделать выбор, заняться делом."
– Вы можете наконец оправдать свое существование… Для меня это было очень важно.
У меня, как и у многих моих товарищей по колледжу, было такое ощущение, словно я болтаюсь, закупоренная в пустой консервной банке… Понимаете, что я хочу сказать? Я говорю не именно об Америке, а о жизни вообще. Собственно, я никогда не знала, что я такое и ради чего живу. Ну конечно, водородная бомба, расовая дискриминация и война во Вьетнаме – все это очень помогло нам, мы могли хотя бы быть против чего-то… Но это так негативно… Без какой-либо определенной причины я чувствовала себя виновной и ничего не делала, чтобы оправдать… оправдать сам факт своего существования, понимаете. Я никогда не знала, кто я такая, никак не проявила себя как личность… Я повторяюсь, но для меня это очень важно. И внезапно эта страна позволила мне осуществиться… найти себя. Я вдруг почувствовала, что мне есть что отдать людям… Иногда я пыталась объяснить все это Хосе, но он не понимал, смотрел на меня почти ошарашенно… Он еще плохо знал английский и, следует заметить, о проблемах морального и интеллектуального плана не имел ни малейшего понятия. В одном, во всяком случае, я была уверена и поэтому всякий раз, когда я крепко обнимала его и с нежностью заглядывала в это прекрасное лицо – суровое, замкнутое, так по-испански почти всегда бесстрастное, похожее на таинственную маску – у него это было проявлением какого-то своеобразного, сугубо мужского целомудрия, – смотрела в эти глаза, такие необыкновенные, серые и в то же время – зеленые, я была уверена в том, что наконец нашла себя… В моей жизни появилась цель, мое существование обрело смысл, мне уже было за что уцепиться…
Старательно избегая учительских интонаций, она попыталась потихоньку расширить его духовный кругозор и пришла в ужас, обнаружив почти полное невежество. В области культуры он не имел ни малейшего представления о самом прекрасном – музыке, живописи, литературе; стоило ей ненавязчиво завести разговор на эту тему, как он принимался разглядывать ее с каким-то отвращением, и под этим взглядом она чувствовала себя совершенно несчастной.
Зато американскими демократическими институтами он, похоже, заинтересовался. Слушал внимательно и иногда с удивлением качал головой. Ей, можно сказать, в некоторой степени удалось таким образом принять участие в борьбе против развязанной в стране коммунистами смехотворной антиамериканской кампании и привить Хосе более правильное представление о Соединенных Штатах, о том, какую помощь они оказывают всему миру. Да, можно смело сказать, что по меньшей мере в этой области, принимая во внимание ту роль, которую Хосе предстояло сыграть, она все-таки преуспела и внесла свой вклад в укрепление взаимопонимания между двумя очень разными народами, так плохо ладившими между собой.
Он любил появляться с ней на людях и требовал, чтобы она одевалась в несколько уж слишком, на ее взгляд, кричащей манере. Благодаря ей он обзавелся связями, ранее недоступными ему, – в американских деловых кругах; познакомился, между прочим, и с консулом Соединенных Штатов. Америка намеревалась в самое ближайшее время инвестировать в страну крупные капиталы, оказывала ей экономическую и финансовую помощь, а поскольку правительство было полностью прогнившим и помощь никогда не доходила до простого народа, которому была предназначена, ЦРУ как раз тогда потихоньку искало новых, не скомпрометировавших себя в глазах парода людей, на которых Соединенные Штаты могли бы рассчитывать. Слухи относительно связей Хосе в преступных кругах от нее не укрылись, но в революционный период в стране, где насилие и преступность веками въедались в души людей, прогресс и демократию предстояло оплатить дорогой ценой. Не стоило забывать о том – а обычно это просто игнорировали, – что на протяжении тридцати лет после вторжения Кортеса в одной только Мексике из двадцати пяти миллионов жителей испанцами было уничтожено пятнадцать миллионов человек. Это продолжалось и потом: насильственное обращение в христианство, провозглашение некрещеных существами, «лишенными души», и превращение их в рабов. Она чувствовала себя страшно виноватой перед ними, как и перед американскими чернокожими, которые, в свою очередь, тоже стали своего рода расистами и способны плюнуть вам в лицо. Это, в сущности, одно и то же – все та же вечная борьба, все та же несправедливость; а то, что она делала здесь для индейцев, сказывалось и на американских неграх: с четырнадцатилетнего возраста она была членом NAACP , и ей всегда хотелось себя всю без остатка посвятить чему-то чистому, спасти кого-нибудь или что-нибудь. Всем сердцем она надеялась, что революция на этот раз произойдет без кровопролития и жестокостей, но понимала также, что выбор средств невелик – принимая во внимание бедность и отчаяние индейских масс, – а именно в них Хосе надеялся найти поддержку. Подлинный сын народа, он был одним из них.
Она считала, что Соединенные Штаты должны делать для развивающихся стран гораздо больше, и отправила в одну из газет Де-Мойна длинное письмо, в котором подробно, с таким чувством, что сама, сидя за пишущей машинкой, проливала слезы, расписывала окружавшую ее нищету, решительно протестуя против сокращения Сенатом размера помощи, оказываемой иностранным государствам. Письмо было опубликовано, и Хосе долго с восхищением разглядывал ее фамилию, напечатанную под статьей. На него это произвело очень сильное впечатление.
Когда она говорила о подобных вещах с Хосе, то прекрасно видела, что он не совсем понимает их и воспринимает даже с некоторым изумлением; недостаток образования всегда мешал ему разобраться в проблемах социального и морального плана. И от этого он еще больше привязывался к ней – она чувствовала, что Хосе уже не может без нее обойтись. Он приглашал ее на политические собрания, побуждая выступать перед друзьями, перед членами «летучих бригад», рассказывая им то, что рассказывала ему, и даже несколько раз брал с собой в поездки по провинциям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Вы можете наконец оправдать свое существование… Для меня это было очень важно.
У меня, как и у многих моих товарищей по колледжу, было такое ощущение, словно я болтаюсь, закупоренная в пустой консервной банке… Понимаете, что я хочу сказать? Я говорю не именно об Америке, а о жизни вообще. Собственно, я никогда не знала, что я такое и ради чего живу. Ну конечно, водородная бомба, расовая дискриминация и война во Вьетнаме – все это очень помогло нам, мы могли хотя бы быть против чего-то… Но это так негативно… Без какой-либо определенной причины я чувствовала себя виновной и ничего не делала, чтобы оправдать… оправдать сам факт своего существования, понимаете. Я никогда не знала, кто я такая, никак не проявила себя как личность… Я повторяюсь, но для меня это очень важно. И внезапно эта страна позволила мне осуществиться… найти себя. Я вдруг почувствовала, что мне есть что отдать людям… Иногда я пыталась объяснить все это Хосе, но он не понимал, смотрел на меня почти ошарашенно… Он еще плохо знал английский и, следует заметить, о проблемах морального и интеллектуального плана не имел ни малейшего понятия. В одном, во всяком случае, я была уверена и поэтому всякий раз, когда я крепко обнимала его и с нежностью заглядывала в это прекрасное лицо – суровое, замкнутое, так по-испански почти всегда бесстрастное, похожее на таинственную маску – у него это было проявлением какого-то своеобразного, сугубо мужского целомудрия, – смотрела в эти глаза, такие необыкновенные, серые и в то же время – зеленые, я была уверена в том, что наконец нашла себя… В моей жизни появилась цель, мое существование обрело смысл, мне уже было за что уцепиться…
Старательно избегая учительских интонаций, она попыталась потихоньку расширить его духовный кругозор и пришла в ужас, обнаружив почти полное невежество. В области культуры он не имел ни малейшего представления о самом прекрасном – музыке, живописи, литературе; стоило ей ненавязчиво завести разговор на эту тему, как он принимался разглядывать ее с каким-то отвращением, и под этим взглядом она чувствовала себя совершенно несчастной.
Зато американскими демократическими институтами он, похоже, заинтересовался. Слушал внимательно и иногда с удивлением качал головой. Ей, можно сказать, в некоторой степени удалось таким образом принять участие в борьбе против развязанной в стране коммунистами смехотворной антиамериканской кампании и привить Хосе более правильное представление о Соединенных Штатах, о том, какую помощь они оказывают всему миру. Да, можно смело сказать, что по меньшей мере в этой области, принимая во внимание ту роль, которую Хосе предстояло сыграть, она все-таки преуспела и внесла свой вклад в укрепление взаимопонимания между двумя очень разными народами, так плохо ладившими между собой.
Он любил появляться с ней на людях и требовал, чтобы она одевалась в несколько уж слишком, на ее взгляд, кричащей манере. Благодаря ей он обзавелся связями, ранее недоступными ему, – в американских деловых кругах; познакомился, между прочим, и с консулом Соединенных Штатов. Америка намеревалась в самое ближайшее время инвестировать в страну крупные капиталы, оказывала ей экономическую и финансовую помощь, а поскольку правительство было полностью прогнившим и помощь никогда не доходила до простого народа, которому была предназначена, ЦРУ как раз тогда потихоньку искало новых, не скомпрометировавших себя в глазах парода людей, на которых Соединенные Штаты могли бы рассчитывать. Слухи относительно связей Хосе в преступных кругах от нее не укрылись, но в революционный период в стране, где насилие и преступность веками въедались в души людей, прогресс и демократию предстояло оплатить дорогой ценой. Не стоило забывать о том – а обычно это просто игнорировали, – что на протяжении тридцати лет после вторжения Кортеса в одной только Мексике из двадцати пяти миллионов жителей испанцами было уничтожено пятнадцать миллионов человек. Это продолжалось и потом: насильственное обращение в христианство, провозглашение некрещеных существами, «лишенными души», и превращение их в рабов. Она чувствовала себя страшно виноватой перед ними, как и перед американскими чернокожими, которые, в свою очередь, тоже стали своего рода расистами и способны плюнуть вам в лицо. Это, в сущности, одно и то же – все та же вечная борьба, все та же несправедливость; а то, что она делала здесь для индейцев, сказывалось и на американских неграх: с четырнадцатилетнего возраста она была членом NAACP , и ей всегда хотелось себя всю без остатка посвятить чему-то чистому, спасти кого-нибудь или что-нибудь. Всем сердцем она надеялась, что революция на этот раз произойдет без кровопролития и жестокостей, но понимала также, что выбор средств невелик – принимая во внимание бедность и отчаяние индейских масс, – а именно в них Хосе надеялся найти поддержку. Подлинный сын народа, он был одним из них.
Она считала, что Соединенные Штаты должны делать для развивающихся стран гораздо больше, и отправила в одну из газет Де-Мойна длинное письмо, в котором подробно, с таким чувством, что сама, сидя за пишущей машинкой, проливала слезы, расписывала окружавшую ее нищету, решительно протестуя против сокращения Сенатом размера помощи, оказываемой иностранным государствам. Письмо было опубликовано, и Хосе долго с восхищением разглядывал ее фамилию, напечатанную под статьей. На него это произвело очень сильное впечатление.
Когда она говорила о подобных вещах с Хосе, то прекрасно видела, что он не совсем понимает их и воспринимает даже с некоторым изумлением; недостаток образования всегда мешал ему разобраться в проблемах социального и морального плана. И от этого он еще больше привязывался к ней – она чувствовала, что Хосе уже не может без нее обойтись. Он приглашал ее на политические собрания, побуждая выступать перед друзьями, перед членами «летучих бригад», рассказывая им то, что рассказывала ему, и даже несколько раз брал с собой в поездки по провинциям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95