Не удивительно, что не было ни знака, ни ответа. Отец Себастьян всегда говорил, что Бог видит все, что происходит в душе человека, и что тот, Другой, тоже это видит. Seсor знает, что я еще недостаточно плох. Но однажды я таковым стану. И тогда получу все. И стану господином».
Он оттолкнул от себя тарелку и встал:
– Я найду свою дорогу и пойду далеко. Я знаю, как взяться за дело.
Он вышел.
Смех брата раздался за его спиной. Они не верили ему. Глупые индейцы, ублюдки-кужоны, собаки, его племя. Они никогда не ходили в школу и не знали ничего на свете. Он шагнул в заросли тростника, глядя на звезды и размышляя о том, где же ему переночевать и повезет ли ему когда-нибудь, получит ли он нужную поддержку. Это оказалось гораздо труднее, чем он представлял себе. Слишком много конкурентов, слишком много людей, готовых на все. В стране, где каждый солдат, каждый полицейский, каждый метатель ножей обладает той же верой, что и у тебя, одержим тем же стремлением преуспеть, мало быть просто плохим. Мало быть плохим – нужно стать хуже всех. Как-то он слышал об одном великом вожде – там, за океаном, – звали его Гитлер, и он заставил содрогнуться весь мир. Имение этого-то Хосе и жаждал: стать любимым и почитаемым, заставив содрогнуться весь мир. Мир этот – не что иное, как мерзкая шлюха, которая обожает хороший пинок и отдается тому, кто сильнее. А ему всего семнадцать.
Он подскочил, почувствовав вдруг руку на своем плече, – сигара вывалилась изо рта, – покрылся гусиной кожей и оцепенел; никогда в жизни он не испытывал подобного испуга, а это оказалась всего лишь сестра.
– Ты забыл свои кольца.
– Я подарил их тебе, – промолвил он. – Продай их и купи себе платье. А я подарю тебе другие, если поедешь со мной в город.
– Я знаю, чего ты там от меня потребуешь, – заметила девочка.
– Тогда оставайся и дальше здесь гнить.
– Я поеду, – сказала она. – Хватит с меня этой рыбы.
Он испытал некоторое разочарование этой ночью, обнаружив, что она уже не девственница: она призналась, что уже невесть с каких пор с ней занимался любовью их брат. Его охватило отвращение и отчаяние, он уже не знал, что и предпринять.
На протяжении многих лет его брат грешил с этой девчонкой и оставался всего лишь поганым земляным червем, которого ночами била лихорадка. А отец Хризостом утверждал, что это смертный грех. Значит, должна же быть какая-то заслуга в совершении этого греха; полагается же за это что-нибудь: некоторое облегчение участи, какой-то знак благосклонности.
Исходя из того, что ему прежде внушали, то, что творил его брат, – великое зло, а значит, это должно было ему помочь выбраться из грязных лохмотьев раба, расстаться со своей вонючей норой и отвоевать место под солнцем. Вот это было бы действительно вознаграждением по заслугам. И к чему же тогда образование? Или учителя обманывали его? Может быть, это вовсе и не грех и следует делать что-то другое.
– Почему ты дрожишь? – спросила девочка.
Быть может, с собственным телом вообще невозможно сделать ничего по-настоящему плохого, подумал он, ни плохого, ни хорошего; ему вдруг вспомнилось, что из газетных комиксов, повествующих о жизни Гитлера, следовало, что великий вождь не ел мяса и пил лишь воду.
Быть может, тело не в счет – что с ним ни делай, все равно будешь чист и безгрешен, а зло обитает вне его? Пожалуй, и в самом деле большого зла задницей не наделаешь.
Однако ему опять пришел на ум отец Себастьян и его суровые предостережения относительно погибели души, в которую способно вовлечь человека тело. Он приободрился, почувствовав себя немного лучше, и с возродившейся надеждой прижал к себе девочку. Затем закурил сигарету и задумался. Слишком он нетерпелив. Очевидно, потребуются годы; годы ожесточенной борьбы, бездна упорства и храбрости, прежде чем он сможет достичь вершин и стать великим человеком. А то, что он сейчас делает, – сущая ерунда. Нужно верить в себя и не щадить своих сил. Сейчас он всего лишь novillero, он еще никому ничего толком не доказал.
Он всегда носил с собой в кармане газетную вырезку с изображением Гитлера – на фоне пылающих руин тот стоял в «мерседесе» вскинув руку, приветствуя ликующие толпы.
Не стоит слишком спешить.
Потом, уже в городе, все пошло как по маслу. Сразу чувствовалось – дело принимает хороший оборот. Они позировали для фотографов, снимались в фильмах, в задней комнате кафе устраивали публичные выступления для туристов. Хозяин кафе, неустанно разыскивавший все новые таланты, часами рассуждал о своих трудностях, о том, как сложно создать хороший номер, о недостатке у артистов энтузиазма, рвения и любви к своему ремеслу. Затем он замолкал, мечтательно – и определенно с уважением – глядя на Хосе. Это был пожилой, много повидавший и хорошо знающий жизнь человек.
– Ты далеко пойдешь, мой мальчик, – говорил он. – Есть в тебе нечто. Я это сразу понял, как только увидел тебя. У тебя есть способности. Это как и во всем: либо у тебя есть дарование, либо его нет. А у тебя оно есть. В тебе сразу чувствуется решимость. Все у тебя получится. У меня есть высокопоставленные друзья в полиции – если хочешь, могу замолвить за тебя словечко. Им всегда нужны парни вроде тебя – по-настоящему решительные. Держись за меня, малыш. Я тебе помогу.
Глава XI
Так он завел кое-какие связи. Некоторые из местных политиканов, желая развлечь иностранных гостей, завели обыкновение приглашать их с сестрой. Один американский делец, сбежавший из Штатов, две недели их содержал, но был постоянно пьян, и они его бросили, стащив у него одежду и бумажник. Было несколько богатых коммерсантов – они платили деньги, но были слишком требовательны и почти всегда скупы; вскоре Хосе понял, что все они только напускают на себя значительный вид, но никакого веса не имеют и в действительности никогда в жизни не имели того, что хотели, – вот и пытаются как могут наверстать упущенное. Не было у них нужных связей.
Ему надоело это занятие, публичные выступления и хозяин кафе с его красивыми обещаниями.
– Встретить по-настоящему влиятельных людей нелегко, мой мальчик, но ты сумеешь преуспеть. Ты славный парень, зубы у тебя острые, как ножи, – ты проложишь себе дорогу в этом мире, это я тебе говорю. У тебя есть все, что нужно.
А еще Хосе надоела веселость Розиты и ее песни; ему никак не удавалось по-настоящему поверить в то, что их совместное занятие действительно было ужасным грехом. Складывалось забавное впечатление, что он лишь шлепает по грязи, но ему никак не удается уйти в нее с головой. Всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, Розита бросалась в церковь молиться и возвращалась веселая, как птичка. У него возникало такое чувство, будто она просто обречена на невинность. Теперь Хосе понимал, почему его брат, несмотря на все, что проделывал с ней, так и остался грязным деревенским рыбаком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Он оттолкнул от себя тарелку и встал:
– Я найду свою дорогу и пойду далеко. Я знаю, как взяться за дело.
Он вышел.
Смех брата раздался за его спиной. Они не верили ему. Глупые индейцы, ублюдки-кужоны, собаки, его племя. Они никогда не ходили в школу и не знали ничего на свете. Он шагнул в заросли тростника, глядя на звезды и размышляя о том, где же ему переночевать и повезет ли ему когда-нибудь, получит ли он нужную поддержку. Это оказалось гораздо труднее, чем он представлял себе. Слишком много конкурентов, слишком много людей, готовых на все. В стране, где каждый солдат, каждый полицейский, каждый метатель ножей обладает той же верой, что и у тебя, одержим тем же стремлением преуспеть, мало быть просто плохим. Мало быть плохим – нужно стать хуже всех. Как-то он слышал об одном великом вожде – там, за океаном, – звали его Гитлер, и он заставил содрогнуться весь мир. Имение этого-то Хосе и жаждал: стать любимым и почитаемым, заставив содрогнуться весь мир. Мир этот – не что иное, как мерзкая шлюха, которая обожает хороший пинок и отдается тому, кто сильнее. А ему всего семнадцать.
Он подскочил, почувствовав вдруг руку на своем плече, – сигара вывалилась изо рта, – покрылся гусиной кожей и оцепенел; никогда в жизни он не испытывал подобного испуга, а это оказалась всего лишь сестра.
– Ты забыл свои кольца.
– Я подарил их тебе, – промолвил он. – Продай их и купи себе платье. А я подарю тебе другие, если поедешь со мной в город.
– Я знаю, чего ты там от меня потребуешь, – заметила девочка.
– Тогда оставайся и дальше здесь гнить.
– Я поеду, – сказала она. – Хватит с меня этой рыбы.
Он испытал некоторое разочарование этой ночью, обнаружив, что она уже не девственница: она призналась, что уже невесть с каких пор с ней занимался любовью их брат. Его охватило отвращение и отчаяние, он уже не знал, что и предпринять.
На протяжении многих лет его брат грешил с этой девчонкой и оставался всего лишь поганым земляным червем, которого ночами била лихорадка. А отец Хризостом утверждал, что это смертный грех. Значит, должна же быть какая-то заслуга в совершении этого греха; полагается же за это что-нибудь: некоторое облегчение участи, какой-то знак благосклонности.
Исходя из того, что ему прежде внушали, то, что творил его брат, – великое зло, а значит, это должно было ему помочь выбраться из грязных лохмотьев раба, расстаться со своей вонючей норой и отвоевать место под солнцем. Вот это было бы действительно вознаграждением по заслугам. И к чему же тогда образование? Или учителя обманывали его? Может быть, это вовсе и не грех и следует делать что-то другое.
– Почему ты дрожишь? – спросила девочка.
Быть может, с собственным телом вообще невозможно сделать ничего по-настоящему плохого, подумал он, ни плохого, ни хорошего; ему вдруг вспомнилось, что из газетных комиксов, повествующих о жизни Гитлера, следовало, что великий вождь не ел мяса и пил лишь воду.
Быть может, тело не в счет – что с ним ни делай, все равно будешь чист и безгрешен, а зло обитает вне его? Пожалуй, и в самом деле большого зла задницей не наделаешь.
Однако ему опять пришел на ум отец Себастьян и его суровые предостережения относительно погибели души, в которую способно вовлечь человека тело. Он приободрился, почувствовав себя немного лучше, и с возродившейся надеждой прижал к себе девочку. Затем закурил сигарету и задумался. Слишком он нетерпелив. Очевидно, потребуются годы; годы ожесточенной борьбы, бездна упорства и храбрости, прежде чем он сможет достичь вершин и стать великим человеком. А то, что он сейчас делает, – сущая ерунда. Нужно верить в себя и не щадить своих сил. Сейчас он всего лишь novillero, он еще никому ничего толком не доказал.
Он всегда носил с собой в кармане газетную вырезку с изображением Гитлера – на фоне пылающих руин тот стоял в «мерседесе» вскинув руку, приветствуя ликующие толпы.
Не стоит слишком спешить.
Потом, уже в городе, все пошло как по маслу. Сразу чувствовалось – дело принимает хороший оборот. Они позировали для фотографов, снимались в фильмах, в задней комнате кафе устраивали публичные выступления для туристов. Хозяин кафе, неустанно разыскивавший все новые таланты, часами рассуждал о своих трудностях, о том, как сложно создать хороший номер, о недостатке у артистов энтузиазма, рвения и любви к своему ремеслу. Затем он замолкал, мечтательно – и определенно с уважением – глядя на Хосе. Это был пожилой, много повидавший и хорошо знающий жизнь человек.
– Ты далеко пойдешь, мой мальчик, – говорил он. – Есть в тебе нечто. Я это сразу понял, как только увидел тебя. У тебя есть способности. Это как и во всем: либо у тебя есть дарование, либо его нет. А у тебя оно есть. В тебе сразу чувствуется решимость. Все у тебя получится. У меня есть высокопоставленные друзья в полиции – если хочешь, могу замолвить за тебя словечко. Им всегда нужны парни вроде тебя – по-настоящему решительные. Держись за меня, малыш. Я тебе помогу.
Глава XI
Так он завел кое-какие связи. Некоторые из местных политиканов, желая развлечь иностранных гостей, завели обыкновение приглашать их с сестрой. Один американский делец, сбежавший из Штатов, две недели их содержал, но был постоянно пьян, и они его бросили, стащив у него одежду и бумажник. Было несколько богатых коммерсантов – они платили деньги, но были слишком требовательны и почти всегда скупы; вскоре Хосе понял, что все они только напускают на себя значительный вид, но никакого веса не имеют и в действительности никогда в жизни не имели того, что хотели, – вот и пытаются как могут наверстать упущенное. Не было у них нужных связей.
Ему надоело это занятие, публичные выступления и хозяин кафе с его красивыми обещаниями.
– Встретить по-настоящему влиятельных людей нелегко, мой мальчик, но ты сумеешь преуспеть. Ты славный парень, зубы у тебя острые, как ножи, – ты проложишь себе дорогу в этом мире, это я тебе говорю. У тебя есть все, что нужно.
А еще Хосе надоела веселость Розиты и ее песни; ему никак не удавалось по-настоящему поверить в то, что их совместное занятие действительно было ужасным грехом. Складывалось забавное впечатление, что он лишь шлепает по грязи, но ему никак не удается уйти в нее с головой. Всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, Розита бросалась в церковь молиться и возвращалась веселая, как птичка. У него возникало такое чувство, будто она просто обречена на невинность. Теперь Хосе понимал, почему его брат, несмотря на все, что проделывал с ней, так и остался грязным деревенским рыбаком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95