Больше всего Наташе нравились тончайшие макароны с острейшим соусом. Пять макаронных заговорщиц варили лапшу на электрической плитке, взятой у небезызвестной уборщицы. Запершись в комнате, с жадностью всасывали мучных змеек. От острого соуса потели носы.
Как настоящий обжора, начав говорить о еде, не могу остановиться, поэтому, если не хотите испытать то, что испытываю я, всякий раз глядя на еду, переверните страницу! Переверните! Откажите себе в удовольствии, а я над вами посмеюсь.
Недалеко от интерната на Неглинной улице, около ресторана “Арарат”, располагался небольшой магазин “Чай”. Там с левой стороны продавались конфеты, с правой — восточные сладости: нуга, халва, инжир, финики, напротив входа стоял пузатый кофейный автомат. Автомат, довольно пыхтя, раздавал замечательный кофе. Чашка кофею стоила пятьдесят копеек, а вкуснейшее, свежайшее пирожное — два двадцать старыми рублями. Итого цена абсолютного счастья — два семьдесят дореформенных рубля. Как только у детей заводились денежки, они бежали вкушать райскую трапезу.
Мария Константиновна часто в конверт с письмом вкладывала три рубля, иногда пять, а уж когда у Наташи было десять, она чувствовала себя богачкой — можно и подружку пригласить. Интересно, куда девается детское умение полностью отдаваться счастью? Взрослея, люди всегда счастливы с оттенком “хотя”.
На витрине огромные дорогие коробки, а тут, тут и тут небольшие с черносливом, с вишней, с рябиной в шоколаде! И стоят-то всего 12, ну или 13 рублей. А клюква в сахарной пудре! А какая пастила! Воздушная, разноцветная пастила. А зефир! Зефир — эфир! Боже, какая поэтика! Заплатишь червонец с небольшим и летишь на райскую планету!
В интернате училась англичанка — Анечка Стоун. Девочка приехала маленькая, тоненькая, в ней не было и сорока килограммов. И все плакала бедная. Первое время ей было тяжело от бытовой неустроенности, от невозможности принимать каждый день душ. И она рыдала, рыдала. Девочки испугались, что она совсем изрыдается, всем коллективом принялись успокаивать, сочувственно спрашивали:
“А как же ты, Анечка, живешь в Англии?”.
“У нас семья очень скромная. Моя папа рабочий, мама учительница. У меня
младший бразик. Живем в маленьком домике, всего семь комнат. Ах, моя домик!”. И опять разливается озерами слез. Девочки жалели иностранку, что, впрочем, не мешало им покрываться легким румянцем зависти.
— Ты погляди, какие у нее сапожки!
— Да, а туфельки!
— Да, если бы у меня были такие красивые заколочки, я была бы самой счастливой!
Хозяйственная Наташа была безразлична к девчачьим безделушкам, больше всего ее поразила коробка стирального порошка ярко голубого цвета. Порошок так чудесно пах! В Советском Союзе в то время порошка и в помине не было. Как народ ликовал, когда в продаже появились грязно-серые коробки “Мыльные хлопья” — это тонко наструганное мыло, которое довольно быстро растворялось в воде. Пахли хлопья не очень то приятно, но весь советский народ дивился прогрессу. Потом появился порошок “Новость” — неплохой порошок. И опять всенародное ликованье!
Редчайший дар человека — умение привыкать. Анечка скоро утешилась, нашла успокоение в еде. Ей нравилась любая русская еда, столовская пища не была обижена вниманием иностранки. Если большинство девочек отказывались от каш, макарон, киселей, то Анечка съедала все. Она уверяла, что русская кухня вкуснее английской. В этом то уж нет сомнения, наверное, англичане потому так любят чай, что им все время кушать хочется. Анечке Стоун по английской привычке приглянулся магазинчик “Чай”. Когда она в него входила, казалось, что конфеты, пряники и финики испуганно прячутся под прилавки, опасаясь зверского аппетита Анны. Она устраивала массовый террор сладостям, поедая конфеты килограммами. Невоздержанность наказуема, в результате своих чревоугодливых пристрастий к концу учебного года Анечка была похожа на чистого розовенького поросеночка с рыжей челочкой весом в 56 килограммов. Педагоги опомнились, схватились за голову и строго сказали: “Если за лето не похудеешь — придется тебя отчислить!”.
К сентябрю Аня приехала снова весом в сорок два килограмма, наверное, сказалась благовоспитанность английских харчей, не терпящих излишества ни в чем. С тех “похудевших” пор Анечка предусмотрительно обходила стороной коварный магазинчик. Там же около интерната находились самые большие магазины Москвы — “Детский мир”, ЦУМ, ГУМ, “Петровский Пассаж”. Теперь в свободное от занятий время бедная Анна ходила туда вместе с советскими подружками, совершенно не разделяя их шумного восхищения. Она все время дивилась Наташе, которая зависала у витрин. У советских людей свои радости, непонятные иностранцам. Наталья обожала разглядывать манекены в платьях, казавшихся ей безупречно элегантными. А когда Наташа смотрела на витрины фруктовых магазинов, где высокими пирамидками были сложены чудесные фрукты, а по стеклу струилась водичка, у девочки кружилась голова: “Вот вырасту, буду зарабатывать много денег и куплю все это!”. Обещание Наталья сдержала, когда выросла и стала зарабатывать деньги, она приезжала именно в магазины своего детства, чтобы купить фрукты для своих детей.
У похудевшей Анечки испортился характер, она волком глядела на двух девочек, соревновавшихся друг с другом в потреблении пищевых продуктов. Это были небезызвестная вам — Аринбасарова и москвичка Таня Иванова. Наталья, к своему великому удовольствию, не была расположена к полноте. Чем больше она ела, тем больше ей хотелось, каким-то чудесным образом жиры не откладывалась на ее тщедушном тельце. Ван-Мэйка и другие вечно худеющие девочки отдавали Наташе свою еду. Если Наталья не съедала три интернатских ужина, утром ей не хватало сил, чтобы заниматься танцем — ее качало, ноги не слушались, выделывая вялые па. Мальчишки на Наташу обижались, они по неписаному “мужскому” праву рассчитывали на отвергнутые ужины.
Таня Иванова обладала аппетитом, ничуть не уступающим Наташиному. Откусывая маленькие кусочки своим маленьким ротиком, она, наверное, смогла бы скушать слона. Но куда девалась пища, поглощаемая Татьяной — было тайной, обтянутой балетным трико. Танечка миниатюрна, с тоненькими ножками, плоским животиком, и у нее была тончайшая талия, которая, казалось, может переломиться под тяжестью огроменного бюста.
Наблюдая за ее трапезой, подруги приходили в восторг. Перед танцем Таня съедала полный обед, потом покупала стакан кефира с непременной булочкой, потом пирожок, потом еще чего-нибудь, а потом и еще чего-нибудь. После шла легкой походкой на занятия. Если у всех остальных послеобеденные животики заметно круглились, Таня оставалась такой же плоской, только грудь подымалась выше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66