Он улыбнулся довольной и гордой улыбкой матери в ответ на смех ребенка, пускающего пузыри. Сейчас, когда он держал девочку на руках, Бекка для него все равно что не существовала.
Жизнь за жизнь, подумала Бекка. Моя жизнь в обмен на твою, Шифра. О Богоматерь, дай моей девочке силу завладеть сердцем Гилбера Ливи! И тогда, если я умру, он заменит ей меня. Пусть Господь дарует мне эту милость.
«Бог помогает тем, кто сам себе помогает, — шепнул Червь ей в самое ухо и тут же напомнил об уроках, которые жены па давали девушкам перед праздником Окончания Жатвы. — Есть способы послать мужчину по тому пути, который ты предпочитаешь сама. Если ты еще будешь жива, когда подойдет очередь Гилбера, то сделай так, чтоб вверить ему судьбу Шифры».
«Если я выживу, я сделаю это, да ниспошлет мне Господь силу, и волю, и смелость…
Бекка все еще была погружена в молитвы, когда Мол похлопал ее по плечу, сказав:
— Корп говорит, что приготовил для вас, миз, уютненькое местечко. Идем со мной. Время.
21
В давние времена, в потерянной ныне стране пошли мы в высокие горы и обрели там мудрость многую…
Бекка не считала их, когда они один за другим приходили к ней, каждый с таким выражением на лице, будто он случайно запнулся обо что-то, чего вовсе не думал обнаружить на своем пути.
Она не считала их, ибо если принимала вот так — одного за другим, ей было легче заставить себя считать их за одного человека. Один за другим, и каждый раз она возносила благодарение Деве Марии, что этот другой уважал крови женщины и просил дать ему либо Поцелуй, либо Жест. Один за другим, но каждый, протягивавший к ней в темноте свои руки, был не тот, кого она так нетерпеливо ждала. Одетые или обнаженные, они не носили кожаную куртку с бахромой, никто из них не имел запаха дикого леса, ни у кого не было таких широких плеч и спины, никто не был Гилбером Ливи.
«Он сильный, он спасет Шифру, — думала она. — Он сильный, он вызволит нас обеих».
Когда к ней пришел Лу, он принес с собой горящую головешку в жестяной миске. Небольшой костер, который он зажег возле ее ложа из сосновых веток, высветил оспины на его лице так, что они стали казаться глубокими провалами. Бекка смотрела на него прямо и холодно. Если он искал в ее глазах ласку, то он ее вряд ли там обрел. Но и отказа тоже не встретил.
— Я хотел только взглянуть… — Он кивнул в сторону костра, который в целях безопасности развел в собственной блестящей миске. — Когда ты пришла к нам, мне показалось, что ты красива, но в темноте, да еще в начавшемся переполохе я ничего не смог разглядеть. А потом, у огня, ты тоже сидела от меня далеко… Я надеялся… Мне хотелось убедиться…
Бекка поняла, что он извиняется за принесенный огонь, и никак не могла сообразить — почему.
Она произнесла ритуальные слова, надеясь, что раз он пришел, то сейчас позволит ей сделать все, что надо, и на этом все и кончится. Но он продолжал сидеть и смотреть на нее так пристально, будто хотел съесть глазами. Его голодный взгляд пронизывал ее до костей, вызывал воспоминания о старых ранах и дрожь. Ей приходилось слышать еще более страшные истории, чем о женщинах, которых брали, когда они не были в поре, и которые умирали от разрывов. Иногда, а в те далекие Голодные Годы даже часто, женщины использовались для гораздо более насущных нужд, нежели хранение мужского семени.
Для того, чтобы называться Голодными, у тех времен были внушительные основания.
Разделявшее их молчание опасно сгущалось. Бекка попробовала действовать так, будто между ними ничего особенного не произошло: подумаешь, помолчали, ну и что? Но сидевший в ней Червь насмешливо заявил, что она ошибается. Это молчание было каким-то тяжелым, в нем до поры до времени затаилась гроза, а может быть, та опасная тишь, которая, если верить древним сказаниям, спускалась на бескрайние просторы зеленых вод, бесшумно отступавших от земли только затем, чтоб с диким ревом кинуться обратно на берег, дабы без остатка сокрушить Башни Гордыни.
Наконец женская слабость заставила Бекку нарушить железное молчание.
— Там… откуда ты… женщины говорили другие слова? — Возможно, он не понял приглашения?
Лу покраснел. Он сидел напротив нее с высоко поднятыми коленями; между ним и Беккой находилась миска с костерком. Ее вопрос заставил Лу подтянуть колени еще выше, так что при мерцающем свете пламени он стал похож на треснувшую коричневую оболочку впавшего в зимнюю спячку жука. Если б у него не было такого несчастного выражения лица, которое трудно забыть, она никогда бы не поверила, что это тот самый парень, который так насмехался над Сарджи, предлагая взять на себя и его очередь. Теперь было очень похоже, что ему и со своей-то не справиться.
Чем дольше он станет тут сшиваться, тем дольше не придет Гилбер Ливи, а у Бекки к тому было неотложное дело. Она снова попыталась поднять настроение Лу.
— Твой старый хутор, он лежит ближе к горам или к Коопу, если считать от Благоговения? — Она назвала хутор Виджи, а не свой, надеясь, что громкая слава ясновидящего гнома разносится далеко, что делает Благоговение лучшим ориентиром на местности. Виджи был единственным существом, пользовавшимся широкой известностью.
Лу покачал головой, отказываясь клевать на такую приманку.
— Все это в прошлом, — сказал он. — Ушло навсегда. Я теперь принадлежу к этой скадре. Хоть я родился не в Пограничье, но стал почти не хуже их. Зарабатываю себе прежнее имя. — То, как он это сказал, звучало, будто он мечом обрубил все вопросы о себе, обрубил раз и навсегда. — А ты действительно красивая, — добавил он вроде бы совсем не к месту.
Бекка не знала, как следует отнестись к этим словам. Тогда она подвинулась на своем ложе из сосновых веток и сделала Лу знак приблизиться к ней. Она не знала — и никогда не узнает, — из какого он хутора, почему он его покинул, сколько ему лет. Но она знает, что страх течет по его коже как масло, готовое вспыхнуть и сжечь его заживо. Тонкая пленка страха покрывала рану какого-то невыразимого стыда, который она чувствовала, будто на язык ей попал комок протухшего жира. Да, в хуторских ребятишках прекрасно умели воспитывать чувство стыда. Иногда оно внедрялось столь глубоко, что, казалось, стыд становился ядром какой-то собственной тьмы. А во тьме ребенок терялся, страх схватывал его с еще большей силой. И вот сейчас она будет держать в объятиях именно такого потерявшегося хуторского мальчика.
Он придвигался к ней постепенно, его тело пыталось доказать ей, как он смел, но его глаза кричали, что все это ложь. Она жестом дала ему понять, чтобы он прилег на сосновую подстилку рядом с ней. Тихо-тихо, чтобы не напугать его, она стала рассказывать ему старую сказку для детей:
— Когда женщины впали в грех и повсюду воцарилось беззаконие, они стали давать мужчинам в любое время, когда хотели, или отказывались принимать их семя по прихоти;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Жизнь за жизнь, подумала Бекка. Моя жизнь в обмен на твою, Шифра. О Богоматерь, дай моей девочке силу завладеть сердцем Гилбера Ливи! И тогда, если я умру, он заменит ей меня. Пусть Господь дарует мне эту милость.
«Бог помогает тем, кто сам себе помогает, — шепнул Червь ей в самое ухо и тут же напомнил об уроках, которые жены па давали девушкам перед праздником Окончания Жатвы. — Есть способы послать мужчину по тому пути, который ты предпочитаешь сама. Если ты еще будешь жива, когда подойдет очередь Гилбера, то сделай так, чтоб вверить ему судьбу Шифры».
«Если я выживу, я сделаю это, да ниспошлет мне Господь силу, и волю, и смелость…
Бекка все еще была погружена в молитвы, когда Мол похлопал ее по плечу, сказав:
— Корп говорит, что приготовил для вас, миз, уютненькое местечко. Идем со мной. Время.
21
В давние времена, в потерянной ныне стране пошли мы в высокие горы и обрели там мудрость многую…
Бекка не считала их, когда они один за другим приходили к ней, каждый с таким выражением на лице, будто он случайно запнулся обо что-то, чего вовсе не думал обнаружить на своем пути.
Она не считала их, ибо если принимала вот так — одного за другим, ей было легче заставить себя считать их за одного человека. Один за другим, и каждый раз она возносила благодарение Деве Марии, что этот другой уважал крови женщины и просил дать ему либо Поцелуй, либо Жест. Один за другим, но каждый, протягивавший к ней в темноте свои руки, был не тот, кого она так нетерпеливо ждала. Одетые или обнаженные, они не носили кожаную куртку с бахромой, никто из них не имел запаха дикого леса, ни у кого не было таких широких плеч и спины, никто не был Гилбером Ливи.
«Он сильный, он спасет Шифру, — думала она. — Он сильный, он вызволит нас обеих».
Когда к ней пришел Лу, он принес с собой горящую головешку в жестяной миске. Небольшой костер, который он зажег возле ее ложа из сосновых веток, высветил оспины на его лице так, что они стали казаться глубокими провалами. Бекка смотрела на него прямо и холодно. Если он искал в ее глазах ласку, то он ее вряд ли там обрел. Но и отказа тоже не встретил.
— Я хотел только взглянуть… — Он кивнул в сторону костра, который в целях безопасности развел в собственной блестящей миске. — Когда ты пришла к нам, мне показалось, что ты красива, но в темноте, да еще в начавшемся переполохе я ничего не смог разглядеть. А потом, у огня, ты тоже сидела от меня далеко… Я надеялся… Мне хотелось убедиться…
Бекка поняла, что он извиняется за принесенный огонь, и никак не могла сообразить — почему.
Она произнесла ритуальные слова, надеясь, что раз он пришел, то сейчас позволит ей сделать все, что надо, и на этом все и кончится. Но он продолжал сидеть и смотреть на нее так пристально, будто хотел съесть глазами. Его голодный взгляд пронизывал ее до костей, вызывал воспоминания о старых ранах и дрожь. Ей приходилось слышать еще более страшные истории, чем о женщинах, которых брали, когда они не были в поре, и которые умирали от разрывов. Иногда, а в те далекие Голодные Годы даже часто, женщины использовались для гораздо более насущных нужд, нежели хранение мужского семени.
Для того, чтобы называться Голодными, у тех времен были внушительные основания.
Разделявшее их молчание опасно сгущалось. Бекка попробовала действовать так, будто между ними ничего особенного не произошло: подумаешь, помолчали, ну и что? Но сидевший в ней Червь насмешливо заявил, что она ошибается. Это молчание было каким-то тяжелым, в нем до поры до времени затаилась гроза, а может быть, та опасная тишь, которая, если верить древним сказаниям, спускалась на бескрайние просторы зеленых вод, бесшумно отступавших от земли только затем, чтоб с диким ревом кинуться обратно на берег, дабы без остатка сокрушить Башни Гордыни.
Наконец женская слабость заставила Бекку нарушить железное молчание.
— Там… откуда ты… женщины говорили другие слова? — Возможно, он не понял приглашения?
Лу покраснел. Он сидел напротив нее с высоко поднятыми коленями; между ним и Беккой находилась миска с костерком. Ее вопрос заставил Лу подтянуть колени еще выше, так что при мерцающем свете пламени он стал похож на треснувшую коричневую оболочку впавшего в зимнюю спячку жука. Если б у него не было такого несчастного выражения лица, которое трудно забыть, она никогда бы не поверила, что это тот самый парень, который так насмехался над Сарджи, предлагая взять на себя и его очередь. Теперь было очень похоже, что ему и со своей-то не справиться.
Чем дольше он станет тут сшиваться, тем дольше не придет Гилбер Ливи, а у Бекки к тому было неотложное дело. Она снова попыталась поднять настроение Лу.
— Твой старый хутор, он лежит ближе к горам или к Коопу, если считать от Благоговения? — Она назвала хутор Виджи, а не свой, надеясь, что громкая слава ясновидящего гнома разносится далеко, что делает Благоговение лучшим ориентиром на местности. Виджи был единственным существом, пользовавшимся широкой известностью.
Лу покачал головой, отказываясь клевать на такую приманку.
— Все это в прошлом, — сказал он. — Ушло навсегда. Я теперь принадлежу к этой скадре. Хоть я родился не в Пограничье, но стал почти не хуже их. Зарабатываю себе прежнее имя. — То, как он это сказал, звучало, будто он мечом обрубил все вопросы о себе, обрубил раз и навсегда. — А ты действительно красивая, — добавил он вроде бы совсем не к месту.
Бекка не знала, как следует отнестись к этим словам. Тогда она подвинулась на своем ложе из сосновых веток и сделала Лу знак приблизиться к ней. Она не знала — и никогда не узнает, — из какого он хутора, почему он его покинул, сколько ему лет. Но она знает, что страх течет по его коже как масло, готовое вспыхнуть и сжечь его заживо. Тонкая пленка страха покрывала рану какого-то невыразимого стыда, который она чувствовала, будто на язык ей попал комок протухшего жира. Да, в хуторских ребятишках прекрасно умели воспитывать чувство стыда. Иногда оно внедрялось столь глубоко, что, казалось, стыд становился ядром какой-то собственной тьмы. А во тьме ребенок терялся, страх схватывал его с еще большей силой. И вот сейчас она будет держать в объятиях именно такого потерявшегося хуторского мальчика.
Он придвигался к ней постепенно, его тело пыталось доказать ей, как он смел, но его глаза кричали, что все это ложь. Она жестом дала ему понять, чтобы он прилег на сосновую подстилку рядом с ней. Тихо-тихо, чтобы не напугать его, она стала рассказывать ему старую сказку для детей:
— Когда женщины впали в грех и повсюду воцарилось беззаконие, они стали давать мужчинам в любое время, когда хотели, или отказывались принимать их семя по прихоти;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126