Они обвивали талии друг друга руками, они кружились, бросая одну партнершу и спеша к другой, они делали пируэты и скользили через всю площадку, чтобы затем снова образовать единый круг, обращенный лицом к зрителям. Руки, охватывающие талии партнерш, уверенно ложились на бедра.
Взлетали обнаженные ноги, сверкая белой, розовой, золотистой и смуглой кожей на фоне янтарных досок пола, и тут же скрывались под покровом юбок, будто испуганные собственной смелостью. А музыка сотрясала вселенную, заставляя ее клониться то в ту, то в другую сторону. Флейты и шейкеры, арфы и барабанные палочки торопились вперед, выстраивая спираль огромной лестницы, поднимающейся с земли до самого неба, и всегда на одну ступеньку опережая кружащихся, как волчок, плясуний.
Теперь из-за цепи прожекторов уже можно было услышать какие-то звуки, помимо обжигающих бичей музыки. Бекка слышала их — эти приглушенные голоса из тьмы. Ее глаза уже начали привыкать к ослепительному сверканию городского света, так же как они в свое время привыкли к невероятно огромным масштабам Имения Добродетель. Впрочем, особой благодарности за этот подарок Бекка не чувствовала. Ее внутренний взор видел перед собой образ святой Саломеи, и она страшилась, что, заглянув туда — за пределы площадки, — она увидит слишком многое. А образ святой плясуньи не станет помогать тому, кто взывает к ней только из страха, а не из благочестия.
Взгляд Бекки как бы сам собой проникал все дальше, открывая ей то, чего она не хотела бы видеть никогда.
Раздевающие глаза хищно оглядывали ее и ее сестер. Искаженные страстью мужские лица. Все мужчины с ферм, относящихся к Имению Добродетель, как старые, так и молодые, жадной стаей окружали танцевальную площадку; их темные ряды терялись в ночной мгле. Они затаились там, в этой тьме, но даже она была не в состоянии скрыть бешеное биение коллективного пульса обнаженного желания. Их жажда наслаждения вырывалась наружу потоками слов, гулом восклицаний, вопросов и ответов на них.
Бекка молилась о чуде — пусть снизойдет на нее глухота, пусть лишится она зрения, только бы не видеть откровенной похоти на этих лицах. Ибо как ни отвратительно выслушивать их обмен гнусными замечаниями, но еще хуже было видеть взгляды, которыми эти слова сопровождались.
«Альфы или те, кто в недалеком будущем займет их место, да и вообще все мужчины, все они возжелают тебя, — всплыл в памяти Бекки последний урок Селены в тот самый момент, когда она плавно пересекала площадку, чтоб, взяв снова руку Приски, принять участие в завершающем хороводе. — Они будут глядеть тебе в лицо, но это совсем не то место, куда направлены все их помыслы. И ты сразу же поймешь это. И даже те, кто в этот момент видит тебя танцующей, все они в своем воображении прижимают твое разгоряченное тело к своему и видят тебя только в поре. И это достойно всяческой хвалы. Именно эту цель преследовал Господь Бог — сводить мужчин с ума воображаемыми образами. Ведь каждый камень, который мужчина водружал на другой камень, каждый шаг, который делал мужчина, чтоб вывести свой род из голодных времен и привести его к свету Господню, все это подстегивалось обещанием женской страсти, жаждой женщины отблагодарить мужчину, ее стремлением сохранить в себе именно его семя и дать ему жизнь».
Достойно хвалы… Весь груз этой похоти, тяжесть которого Бекка ощущала так явственно — там, в темноте. Достойно хвалы то, как пылают их взгляды от неутоленной страсти к ней и к ее сестрам. Обещание — вот это она и есть; она и все остальные плясуньи. То обещание, которое находит глубочайший отклик в мужчине, которое распаляет его кровь и заставляет его делаться сильнее, хитрее и умнее своих собратьев, чтобы его семя, а не их пускало бы корни в каждой женщине, до которой он мог дотянуться. И только самые сильные, самые хитрые и самые умные получали право на то, чтоб из их семени прорастали костяки еще не рожденных детей. Но рождающиеся дети должны превосходить своих отцов. Таков всеобщий закон, на котором стоит этот мир. Камень на камень, жизнь на жизнь, каждый шаг — только вверх, совсем как в их девичьем танце — только вверх, пока какое-то поколение не поднимется наконец так высоко, что, очищенное от зла, достигнет когда-то утерянного Рая.
«По лестнице из раздвинутых женских ног?»
Бекка, как раз в это мгновение стремительно бежавшая на цыпочках, чуть не задохнулась от этих слов… Они не могли… не смели появиться в уме достойной девушки. Истекающий кровью, издевающийся призрак из Поминального холма плясал перед ее глазами в самом центре хоровода. Тот самый Червь сомнения, которого, как думала Бекка, она все-таки изжила. Теперь она нарочито тяжело опустилась на пятки, как бы надеясь выдавить из себя проклятый фантом. Ее сестры невольно выпучили глаза — такое движение не входило в их танец, но Бекка тут же бешено закружилась, давая своему белому платью превратиться в распустившийся бутон и надеясь, что поднятый им ветер унесет прочь проклятое видение.
Призрак в ее голове громко хихикнул.
Теперь Бекка плясала яростнее, ею двигало страстное желание растоптать гнусный узел, туго затянутый у нее внутри призраком и призрачной книгой. Она слышала во тьме, казавшейся уже совсем рядом с ней, нечистые шепоты. Червь высунул голову наружу и ловил обрывки фраз — далеких и леденящих кровь.
«…ноги получше, чем у девчонок из Благоговения… Погляди-ка на эту малышку. По-моему, она еще не доросла до Перемены…»
«…вот услышит Пол, что ты тут болтаешь, Джаред, и в хуторе Долготерпение появится новый альф, который получит свое место задарма. Пол никогда не выпустит девчонку, негодную для замужества. Ты же знаешь, он человек щепетильный».
«…такие молоденькие, они лучше поддаются дрессировке. Вот потому-то я их и люблю. Думаю, мне сегодня придется перекинуться с Полом словечком-другим».
«…ну и наслаждайся своей молочной диетой! А я больше люблю вон таких, как та, что танцует в середине. Ишь ведь, как взлетает! Знаешь поговорку — огонь в танце, буря в постели. Что ж, если моя сделка с Коопом выгорит, то, готов спорить, у меня с Полом найдется о чем поговорить… больше словечка-другого».
— Нет. Это моя.
Грубый смех перекрыл эти слова, произнесенные очень тихим голосом, так что Бекка даже не могла сказать, правильно ли она их расслышала. Она замедлила темп танца, чтоб попасть в такт музыке, но ей не удалось слиться с мелодией настолько, чтобы перестать слышать слова. Она узнала этот голос, но как ни пыталась обмануть себя, Червь все равно использовал свои неземные силы на полную мощь, заставив сидевшего рядом мужчину переспросить:
— Твоя, Адонайя?
И поднялся смех, который продолжался до тех пор, пока музыка не прекратилась, а танец девушек Праведного Пути не закончился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Взлетали обнаженные ноги, сверкая белой, розовой, золотистой и смуглой кожей на фоне янтарных досок пола, и тут же скрывались под покровом юбок, будто испуганные собственной смелостью. А музыка сотрясала вселенную, заставляя ее клониться то в ту, то в другую сторону. Флейты и шейкеры, арфы и барабанные палочки торопились вперед, выстраивая спираль огромной лестницы, поднимающейся с земли до самого неба, и всегда на одну ступеньку опережая кружащихся, как волчок, плясуний.
Теперь из-за цепи прожекторов уже можно было услышать какие-то звуки, помимо обжигающих бичей музыки. Бекка слышала их — эти приглушенные голоса из тьмы. Ее глаза уже начали привыкать к ослепительному сверканию городского света, так же как они в свое время привыкли к невероятно огромным масштабам Имения Добродетель. Впрочем, особой благодарности за этот подарок Бекка не чувствовала. Ее внутренний взор видел перед собой образ святой Саломеи, и она страшилась, что, заглянув туда — за пределы площадки, — она увидит слишком многое. А образ святой плясуньи не станет помогать тому, кто взывает к ней только из страха, а не из благочестия.
Взгляд Бекки как бы сам собой проникал все дальше, открывая ей то, чего она не хотела бы видеть никогда.
Раздевающие глаза хищно оглядывали ее и ее сестер. Искаженные страстью мужские лица. Все мужчины с ферм, относящихся к Имению Добродетель, как старые, так и молодые, жадной стаей окружали танцевальную площадку; их темные ряды терялись в ночной мгле. Они затаились там, в этой тьме, но даже она была не в состоянии скрыть бешеное биение коллективного пульса обнаженного желания. Их жажда наслаждения вырывалась наружу потоками слов, гулом восклицаний, вопросов и ответов на них.
Бекка молилась о чуде — пусть снизойдет на нее глухота, пусть лишится она зрения, только бы не видеть откровенной похоти на этих лицах. Ибо как ни отвратительно выслушивать их обмен гнусными замечаниями, но еще хуже было видеть взгляды, которыми эти слова сопровождались.
«Альфы или те, кто в недалеком будущем займет их место, да и вообще все мужчины, все они возжелают тебя, — всплыл в памяти Бекки последний урок Селены в тот самый момент, когда она плавно пересекала площадку, чтоб, взяв снова руку Приски, принять участие в завершающем хороводе. — Они будут глядеть тебе в лицо, но это совсем не то место, куда направлены все их помыслы. И ты сразу же поймешь это. И даже те, кто в этот момент видит тебя танцующей, все они в своем воображении прижимают твое разгоряченное тело к своему и видят тебя только в поре. И это достойно всяческой хвалы. Именно эту цель преследовал Господь Бог — сводить мужчин с ума воображаемыми образами. Ведь каждый камень, который мужчина водружал на другой камень, каждый шаг, который делал мужчина, чтоб вывести свой род из голодных времен и привести его к свету Господню, все это подстегивалось обещанием женской страсти, жаждой женщины отблагодарить мужчину, ее стремлением сохранить в себе именно его семя и дать ему жизнь».
Достойно хвалы… Весь груз этой похоти, тяжесть которого Бекка ощущала так явственно — там, в темноте. Достойно хвалы то, как пылают их взгляды от неутоленной страсти к ней и к ее сестрам. Обещание — вот это она и есть; она и все остальные плясуньи. То обещание, которое находит глубочайший отклик в мужчине, которое распаляет его кровь и заставляет его делаться сильнее, хитрее и умнее своих собратьев, чтобы его семя, а не их пускало бы корни в каждой женщине, до которой он мог дотянуться. И только самые сильные, самые хитрые и самые умные получали право на то, чтоб из их семени прорастали костяки еще не рожденных детей. Но рождающиеся дети должны превосходить своих отцов. Таков всеобщий закон, на котором стоит этот мир. Камень на камень, жизнь на жизнь, каждый шаг — только вверх, совсем как в их девичьем танце — только вверх, пока какое-то поколение не поднимется наконец так высоко, что, очищенное от зла, достигнет когда-то утерянного Рая.
«По лестнице из раздвинутых женских ног?»
Бекка, как раз в это мгновение стремительно бежавшая на цыпочках, чуть не задохнулась от этих слов… Они не могли… не смели появиться в уме достойной девушки. Истекающий кровью, издевающийся призрак из Поминального холма плясал перед ее глазами в самом центре хоровода. Тот самый Червь сомнения, которого, как думала Бекка, она все-таки изжила. Теперь она нарочито тяжело опустилась на пятки, как бы надеясь выдавить из себя проклятый фантом. Ее сестры невольно выпучили глаза — такое движение не входило в их танец, но Бекка тут же бешено закружилась, давая своему белому платью превратиться в распустившийся бутон и надеясь, что поднятый им ветер унесет прочь проклятое видение.
Призрак в ее голове громко хихикнул.
Теперь Бекка плясала яростнее, ею двигало страстное желание растоптать гнусный узел, туго затянутый у нее внутри призраком и призрачной книгой. Она слышала во тьме, казавшейся уже совсем рядом с ней, нечистые шепоты. Червь высунул голову наружу и ловил обрывки фраз — далеких и леденящих кровь.
«…ноги получше, чем у девчонок из Благоговения… Погляди-ка на эту малышку. По-моему, она еще не доросла до Перемены…»
«…вот услышит Пол, что ты тут болтаешь, Джаред, и в хуторе Долготерпение появится новый альф, который получит свое место задарма. Пол никогда не выпустит девчонку, негодную для замужества. Ты же знаешь, он человек щепетильный».
«…такие молоденькие, они лучше поддаются дрессировке. Вот потому-то я их и люблю. Думаю, мне сегодня придется перекинуться с Полом словечком-другим».
«…ну и наслаждайся своей молочной диетой! А я больше люблю вон таких, как та, что танцует в середине. Ишь ведь, как взлетает! Знаешь поговорку — огонь в танце, буря в постели. Что ж, если моя сделка с Коопом выгорит, то, готов спорить, у меня с Полом найдется о чем поговорить… больше словечка-другого».
— Нет. Это моя.
Грубый смех перекрыл эти слова, произнесенные очень тихим голосом, так что Бекка даже не могла сказать, правильно ли она их расслышала. Она замедлила темп танца, чтоб попасть в такт музыке, но ей не удалось слиться с мелодией настолько, чтобы перестать слышать слова. Она узнала этот голос, но как ни пыталась обмануть себя, Червь все равно использовал свои неземные силы на полную мощь, заставив сидевшего рядом мужчину переспросить:
— Твоя, Адонайя?
И поднялся смех, который продолжался до тех пор, пока музыка не прекратилась, а танец девушек Праведного Пути не закончился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126