И долго пытался вспомнить, чем он тут занимается. А вечером наведался в Мемориальный центр Уильяма Пенна — тот стоял на своём месте, и книги там были микрофильмы. Уловить все произошедшие в жизни адмирала и в истории штата перемены Клаус не смог, ибо раньше, как и всякий нормальный американец, интересовался исключительно собой, но что перемены всё-таки были — заметил. Особенно было приятно, что в хрониках упоминался он сам, безымянный типа герой, спасший адмирала от смерти.
Я изменил историю, — подумал он. — Рехнуться можно.
Однако что теперь делать?
Клаус повернул на шоссе S-12. До поместья родителей оставалось немногим больше десяти миль. Пора решать, посвящать или нет в эти проблемы папашу.
Осознав произошедшее, он сразу понял, какие перспективы открываются перед ним. В очередном погружении, заработав первые же центики, надо сразу бежать в банк и класть их на срочный вклад на двести, на триста лет! А потом хоть застрелись. Очнувшись в своём настоящем, иди в банк и получай миллионы!!!
Проблема лишь в том, чтобы не прогадать с банком. А кто лучше всех в их штате знает историю американского банковского дела? Ну конечно, его папашка, финансовый советник Герхард фон Садофф!
Жаль, невозможно прогнозировать ни когда уйдёшь в погружение, ни куда попадёшь, — размышлял он. — Жаль. Иначе можно было бы очень грамотно выстроить финансовую политику. Окажусь я, к примеру, в 1700 году. Работая на свиноферме, заработаю… ну пусть хоть десять долларов. То есть фунтов — доллары тогда ещё не придумали. И в банк их, под десять процентов годовых, на сто лет. Таких процентов, разумеется, не бывает, но если класть на сто лет? Они согласятся, потому что решат, что я за ними не смогу прийти! А как бы не так. Являюсь в 1800 году — вот он я, отдай всю сумму, — покупаю у русских Калифорнию, снаряжаю флот, и — на Камчатку, бить морского бобра. За год капитал можно увеличить в сто раз, и в банк, ещё на сто лет! Рокфеллеры, Морганы и Асторы, собравшись всей толпой, рыдают: на их долю не осталось денег! В 1900-м снимаю всю сумму и скупаю ВСЕ нефтегазоносные земли в мире! Ва-ау…
О, как сладостны мечты!
Айсбан к субботнему обеду в доме, которым владел известный финансовый эксперт Герхард фон Садофф, всегда лично готовила его супруга Габриэла. Слугам она такое важное дели не доверяла — они всё испортят: либо селитру в раствор для рульки не добавят, либо шкварками гарнир не заправят… Приготовить das richtige deutsche Essen может только der echte Deutche . Тем более, что взять с чернокожей, она даже стол не успела вовремя накрыть…
Пришлось Клаусу с папашкой удалиться в курительную, чтобы не мешаться у женщин под ногами.
Герхард фон Садофф, сроду не служивший ни в какой армии, выправкой тем не менее походил на военного, утверждая, что у истинных арийцев это в крови. Узкая щёточка седых ycов, чуть выпяченная вперёд нижняя губа, ироничный взгляд человека, очертившего себе в поле мировых проблем нечто вроде магического круга, вне которого всё сущее не стоит выеденного яйца.
Закурив тонкую «гавану» — семья фон Садофф имела долю в табачном бизнесе на Кубе, — папашка открыл дверцы бара.
— Ты ещё не начал пить виски, сынок? — спросил он не поворачиваясь.
— Нет, папа, — ответил Клаус.
— Не рвёшься стать стопроцентным янки, а?
— Nie und nimmer!
Герхард фон Садофф задавал этот вопрос сыну раз, наверное, сто, и у того выработалась стандартная формула ответа — как эвфемизм приветствия. Заслышав запах разливаемого по рюмкам коньяка, Клаус приготовился к тому, что дальше старый пень вставит фитиль французам, которые если чем и обогатили человеческую цивилизацию, то изобретением коньяка и клистира, и то второе, если разобраться, они украли у немецкого врача Соломона Фриша из Штутгарта.
— Великая Германия, — говорил фон Садофф, — давно бы поставила Британию на колени, если бы не спотыкалась то и дело о фрошей …
— Vater, — сказал Клаус, — давно хотел спросить у тебя одну вещь.
— Важную? — Папахен поставил перед сыном рюмку с коньяком и принялся нарезать лимон.
— Думаю, да.
— Тогда спроси после обеда. Когда пахнет свиной ногой — я не в состоянии выслушивать важные вопросы и тем более на них отвечать.
Запах и впрямь по дому разносился что надо.
— Лучше расскажи, как дела в банке.
— В банке? — Клаус задумался. — Да никак. Что ему сделается?.. А кстати, я спросить-то хотел как раз о банках. Какой банк в нашем штате, я имею в виду из надёжных, имеет самую старую и самую безупречную репутацию? Die am meisten alte und sichere Bank, ты понимаешь?
Папашка отложил нож и лимон:
— Давно? Ты давно хотел меня об этом спросить?
— Ну… Не так чтобы очень. Три дня об этом думаю. Старый фон Садофф схватил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза:
— Сынок… Я сразу заметил, что сегодня ты не такой, как всегда. Мне страшно… Я боюсь ошибиться. Неужели это случилось?
— Что случилось, отец?
— Нет, ты понял! — И папашка потряс его за плечи. — Боже всемогущий, я сам ждал этого всю жизнь! И не дождался… А ты? Ты был там?..
Клаус почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине и рукам. Неужели папашка знает?
— Так ты — тоже? — шёпотом спросил он.
— Нет, нет. Я слышал от твоего деда Отто, но он в это не верил. И прадед Вильгельм не верил. Но все знали легенду: что раньше мужчины нашего рода… Где ты был?
— Индейцы, отец, — уклончиво сказал Клаус, а потом подумал: какого чёрта? — и решил высказать всё. — Я вмешался в стычку Билли Пенна и лорда Балтимора. В итоге старый Билли прожил, кажется, на десять лет больше. Я когда в среду пошёл в Мемориал, просто обалдел. — И Клаус, вопреки приличиям, залпом хлопнул рюмку коньяка.
Папашка вскинул руки ладонями вверх и заходил по кабинету кругами, восклицая:
— Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
Потом опять схватил сына в объятия и жадно спросил:
— И что изменилось?
— Название, представляешь? Наш город раньше назывался Харрисвилл. Теперь тут стало больше немецкого.
— Прекрасно! — закричал папашка и закружил по комнате. — Это впервые, ты понял?! Впервые за многие десятилетия! Немецкое!
— До этого было ещё несколько раз…
— И как ты там устраивался?
— По-разному, — ответил Клаус. — Мне приходилось и одному жить, и с индейцами драться. Но сначала это было как бы не всерьёз, как в театре: drei, zwei, einen — и покойник. Выходи кланяться. И вдруг попал к белым людям, проторчал там несколько лет.
— О, чудо! — сказал папашка и опять воздел руки вверх: — Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
В дверь заглянула мамаша:
— Герхард, у тебя всё в порядке?
— Да, да, Габи, не мешай. Я беседую с твоим сыном.
— Aber mein Sohn hei Klaus, und nicht Jesus!
— Ах, это теперь всё равно, — махнул он рукой, и мамаща, пожав плечами, скрылась. А папахен отпил коньяку, пожевал лимончик и продолжал:
— Странно, я думал, тебе известна наша семейная легенда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Я изменил историю, — подумал он. — Рехнуться можно.
Однако что теперь делать?
Клаус повернул на шоссе S-12. До поместья родителей оставалось немногим больше десяти миль. Пора решать, посвящать или нет в эти проблемы папашу.
Осознав произошедшее, он сразу понял, какие перспективы открываются перед ним. В очередном погружении, заработав первые же центики, надо сразу бежать в банк и класть их на срочный вклад на двести, на триста лет! А потом хоть застрелись. Очнувшись в своём настоящем, иди в банк и получай миллионы!!!
Проблема лишь в том, чтобы не прогадать с банком. А кто лучше всех в их штате знает историю американского банковского дела? Ну конечно, его папашка, финансовый советник Герхард фон Садофф!
Жаль, невозможно прогнозировать ни когда уйдёшь в погружение, ни куда попадёшь, — размышлял он. — Жаль. Иначе можно было бы очень грамотно выстроить финансовую политику. Окажусь я, к примеру, в 1700 году. Работая на свиноферме, заработаю… ну пусть хоть десять долларов. То есть фунтов — доллары тогда ещё не придумали. И в банк их, под десять процентов годовых, на сто лет. Таких процентов, разумеется, не бывает, но если класть на сто лет? Они согласятся, потому что решат, что я за ними не смогу прийти! А как бы не так. Являюсь в 1800 году — вот он я, отдай всю сумму, — покупаю у русских Калифорнию, снаряжаю флот, и — на Камчатку, бить морского бобра. За год капитал можно увеличить в сто раз, и в банк, ещё на сто лет! Рокфеллеры, Морганы и Асторы, собравшись всей толпой, рыдают: на их долю не осталось денег! В 1900-м снимаю всю сумму и скупаю ВСЕ нефтегазоносные земли в мире! Ва-ау…
О, как сладостны мечты!
Айсбан к субботнему обеду в доме, которым владел известный финансовый эксперт Герхард фон Садофф, всегда лично готовила его супруга Габриэла. Слугам она такое важное дели не доверяла — они всё испортят: либо селитру в раствор для рульки не добавят, либо шкварками гарнир не заправят… Приготовить das richtige deutsche Essen может только der echte Deutche . Тем более, что взять с чернокожей, она даже стол не успела вовремя накрыть…
Пришлось Клаусу с папашкой удалиться в курительную, чтобы не мешаться у женщин под ногами.
Герхард фон Садофф, сроду не служивший ни в какой армии, выправкой тем не менее походил на военного, утверждая, что у истинных арийцев это в крови. Узкая щёточка седых ycов, чуть выпяченная вперёд нижняя губа, ироничный взгляд человека, очертившего себе в поле мировых проблем нечто вроде магического круга, вне которого всё сущее не стоит выеденного яйца.
Закурив тонкую «гавану» — семья фон Садофф имела долю в табачном бизнесе на Кубе, — папашка открыл дверцы бара.
— Ты ещё не начал пить виски, сынок? — спросил он не поворачиваясь.
— Нет, папа, — ответил Клаус.
— Не рвёшься стать стопроцентным янки, а?
— Nie und nimmer!
Герхард фон Садофф задавал этот вопрос сыну раз, наверное, сто, и у того выработалась стандартная формула ответа — как эвфемизм приветствия. Заслышав запах разливаемого по рюмкам коньяка, Клаус приготовился к тому, что дальше старый пень вставит фитиль французам, которые если чем и обогатили человеческую цивилизацию, то изобретением коньяка и клистира, и то второе, если разобраться, они украли у немецкого врача Соломона Фриша из Штутгарта.
— Великая Германия, — говорил фон Садофф, — давно бы поставила Британию на колени, если бы не спотыкалась то и дело о фрошей …
— Vater, — сказал Клаус, — давно хотел спросить у тебя одну вещь.
— Важную? — Папахен поставил перед сыном рюмку с коньяком и принялся нарезать лимон.
— Думаю, да.
— Тогда спроси после обеда. Когда пахнет свиной ногой — я не в состоянии выслушивать важные вопросы и тем более на них отвечать.
Запах и впрямь по дому разносился что надо.
— Лучше расскажи, как дела в банке.
— В банке? — Клаус задумался. — Да никак. Что ему сделается?.. А кстати, я спросить-то хотел как раз о банках. Какой банк в нашем штате, я имею в виду из надёжных, имеет самую старую и самую безупречную репутацию? Die am meisten alte und sichere Bank, ты понимаешь?
Папашка отложил нож и лимон:
— Давно? Ты давно хотел меня об этом спросить?
— Ну… Не так чтобы очень. Три дня об этом думаю. Старый фон Садофф схватил его за плечи и внимательно посмотрел в глаза:
— Сынок… Я сразу заметил, что сегодня ты не такой, как всегда. Мне страшно… Я боюсь ошибиться. Неужели это случилось?
— Что случилось, отец?
— Нет, ты понял! — И папашка потряс его за плечи. — Боже всемогущий, я сам ждал этого всю жизнь! И не дождался… А ты? Ты был там?..
Клаус почувствовал, как холодные мурашки побежали по его спине и рукам. Неужели папашка знает?
— Так ты — тоже? — шёпотом спросил он.
— Нет, нет. Я слышал от твоего деда Отто, но он в это не верил. И прадед Вильгельм не верил. Но все знали легенду: что раньше мужчины нашего рода… Где ты был?
— Индейцы, отец, — уклончиво сказал Клаус, а потом подумал: какого чёрта? — и решил высказать всё. — Я вмешался в стычку Билли Пенна и лорда Балтимора. В итоге старый Билли прожил, кажется, на десять лет больше. Я когда в среду пошёл в Мемориал, просто обалдел. — И Клаус, вопреки приличиям, залпом хлопнул рюмку коньяка.
Папашка вскинул руки ладонями вверх и заходил по кабинету кругами, восклицая:
— Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
Потом опять схватил сына в объятия и жадно спросил:
— И что изменилось?
— Название, представляешь? Наш город раньше назывался Харрисвилл. Теперь тут стало больше немецкого.
— Прекрасно! — закричал папашка и закружил по комнате. — Это впервые, ты понял?! Впервые за многие десятилетия! Немецкое!
— До этого было ещё несколько раз…
— И как ты там устраивался?
— По-разному, — ответил Клаус. — Мне приходилось и одному жить, и с индейцами драться. Но сначала это было как бы не всерьёз, как в театре: drei, zwei, einen — и покойник. Выходи кланяться. И вдруг попал к белым людям, проторчал там несколько лет.
— О, чудо! — сказал папашка и опять воздел руки вверх: — Jesus, Jesus, Jesus, Jesus, Jesus!
В дверь заглянула мамаша:
— Герхард, у тебя всё в порядке?
— Да, да, Габи, не мешай. Я беседую с твоим сыном.
— Aber mein Sohn hei Klaus, und nicht Jesus!
— Ах, это теперь всё равно, — махнул он рукой, и мамаща, пожав плечами, скрылась. А папахен отпил коньяку, пожевал лимончик и продолжал:
— Странно, я думал, тебе известна наша семейная легенда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121