Согревшиеся, отдохнувшие и насытившиеся, они покидали свою стоянку и тянулись цепью мимо городских стен по направлению к старой дороге, которая огибала реку и вела на юг. Долф глядел им вслед.
«А как же я?..» — потерянно думал он.
Разумнее всего, пожалуй, не уходить далеко от города, а значит, и от камня. Это единственная надежда возвратиться назад, в свое время. Но как узнает доктор Симиак, что он, Долф, до сих пор ждет в условленном месте, пока заработает машина? Это может растянуться на три месяца.
Как продержаться здесь столько времени? Он почти ничего не знает об этом диковинном, жестоком и непонятном мире. Если наняться на работу в городе, придется снова отвечать на каверзные вопросы. Дело кончится тем, что его обвинят в колдовстве, ереси и прогонят прочь. Хорошо еще, если в темницу не бросят. В таком случае много ли у него шансов выжить?
Дети с песнями проходили мимо. Босые ноги шуршали по траве. Леонардо заметил малыша с распухшей щиколоткой, тот едва ковылял, и студент посадил его на спину своего ослика.
— Я думаю, — с напускным равнодушием сказал он, — нам придется покамест двигаться с ними. Крестоносцы идут туда же, куда и я. Такое путешествие более продолжительно, но зато безопаснее.
Слова, или, скорее, их смысл, с трудом проникали в сознание Долфа. Он понимал, что от решения, которое он сейчас примет, зависит все его будущее. В средневековье его потянули романтические бредни. Сбой в компьютере — и вот он здесь, в самой гуще крестового похода на Иерусалим. Безумная затея, верно. Но почему же его до глубины души трогают маленькие крестоносцы? И тот малыш, повредивший ногу, которого подхватил Леонардо. А мимо шлепали тысячи и тысячи босых ног. Он посмотрел на Марике — в глазах девочки светилась непоколебимая вера в его силу, и ответ сам пришел к нему. Он не бросит этих детей. Он много знает, он сильнее и проворнее любого из них. Он нужен Марике. А теперь он почувствовал, что нужен всем им, отставшим от колонны, изувеченным в пути, выбившимся из сил. Из восьми тысяч маленьких путников наверняка не меньше тысячи уже едва передвигали ноги. Слишком малы они для тягот пути, расстояний, зноя и бедствий. Он вспомнил о тех, кого удалось вытащить из реки. Подумал о Леонардо, странствующем студенте. Почему он решил пойти вместе с детьми? Неужели потому, что сам боится грабителей? Ерунда! Этот парень не из пугливых. Значит, он тоже откликнулся на зов несчастных, замученных детей, знает, что он нужен им.
— Я иду с тобой, — произнес Долф.
Эти три слова лишили его последнего шанса возвратиться к камню и сделали его жителем этого мира. Уничтожена последняя надежда, порвана последняя нить, связывающая его с прошлым.
— Прекрасно, — отозвался довольный Леонардо.
Ладошка Марике скользнула по руке Долфа, и они двинулись в путь. В Иерусалим вместе с детским воинством.
КОРОЛЬ ИЕРУСАЛИМСКИЙ
Нескончаемая людская колонна неспешно текла по старой дороге на Базель вдоль рейнских берегов. Леонардо, Марике и Долф оказались в арьергарде, хотя сами они чувствовали себя великолепно и охотно шагали бы в первых рядах. Долфу показалось, что студент медлит не без умысла, чтобы подхватить то одного, то другого усталого малыша и подвезти его на своем ослике. Ребята сняли со спины ослика поклажу и понесли ее сами. А верный ослик, не отличавшийся и десятой долей того упрямства, которым обладал Долф, покорно тащил троих, а то и четверых ездоков. По крайней мере, двое из них были серьезно больны: не разговаривали, отталкивали хлеб, который протягивал им Долф, и лишь напряженно смотрели перед собой воспаленными глазами. Они так ослабли, подумал Долф, что оставь их тут, прямо на дороге, — они даже не попытаются спастись, пока смерть не положит конец их страданиям.
До сих пор он гнал от себя многочисленные вопросы.
Это было не так трудно, потому что нескончаемое движение по каменистой дороге, палящий зной и монотонное пение сковывали мозг оцепенением, гасившим всякий проблеск любопытства. В своей зимней одежде Долф обливался потом, хотя день выдался не столь жаркий, как накануне. Пришлось снять куртку и связать ее на спине. Немного погодя он сбросил и свитер, но почувствовал, что кожа, отвыкшая за зиму от солнечных лучей, неминуемо сгорит в этот июльский день. Ничего не оставалось, как снова облачиться в толстый свитер. Ушибленное плечо уже не так болело, да и надежные зимние ботинки, в которые он был обут, делали тяжелый переход вполне сносным. Но как же дети, совсем босые, кое-как прикрытые лохмотьями, проделали этот путь по камням? В голове не укладывалось.
Растянувшееся на многие километры шествие виделось мальчику безликой массой, которая волна за волной выплескивалась на дорогу. Кроме Марике и Леонардо, он не знал никого. Несколько раз взгляд его привлекал к себе разодетый мальчишка, которого он заметил еще прошлым вечером. Мальчишка сновал взад и вперед между шеренгами с самым деловым видом, и его бодрый голос то и дело доносился сквозь мелодию песнопений. Глядя на него, Долф всякий раз думал: «И что он во все сует свой нос?» — но тут же забывал об этом. Долфа тревожили двое больных малышей, которые притихли у ослика на спине.
Внезапно гигантская колонна замерла: издалека слышался колокольный звон. Дети привычно бухнулись на колени. Некоторые растянулись на траве вдоль дороги.
Словно повинуясь таинственному призыву, все принялись молиться. Точно так же поступила и Марике. Даже Леонардо присоединился к ним. Долф понял, что нужно последовать их примеру, раз здесь так принято. Украдкой бросил взгляд на часы. Двадцать минут первого. Значит, колокола возвещают полдень, что-то вроде послеобеденного отдыха.
Марике стояла на коленях чуть впереди него, перед глазами Долфа мелькнули ступни ее маленьких ног. Любопытство одолело Долфа, и он незаметно дотронулся до них. Девочка ничего не почувствовала. Кончики его пальцев нащупали мозоль под коркой засохшей грязи, коросту, покрывающую свежую царапину. Как же она ходит, и кажется, что ей совсем не больно? Наверно, всю жизнь так и пробегала босиком по грязным улочкам старого Кельна, да и зимой, видно, тоже.
Завершив молитву, дети поудобнее устроились на земле и принялись за остатки припасов, принесенных горожанами. Те, кто ухитрился быстрее других покончить с едой, или те, у кого ничего не было, просто отдыхали. Откинувшись назад, прикрыв глаза, они собирались с силами перед началом нового пути. И тут Долф снова увидел одного из тех монахов, которых запомнил еще с утра. Монах в своей темной грубошерстной рясе, в сандалиях на босу ногу вышагивал между отдыхающими детьми. Суровое лицо его было неподвижно, колючие темные глаза изучающе скользили по рядам. Считает он их, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
«А как же я?..» — потерянно думал он.
Разумнее всего, пожалуй, не уходить далеко от города, а значит, и от камня. Это единственная надежда возвратиться назад, в свое время. Но как узнает доктор Симиак, что он, Долф, до сих пор ждет в условленном месте, пока заработает машина? Это может растянуться на три месяца.
Как продержаться здесь столько времени? Он почти ничего не знает об этом диковинном, жестоком и непонятном мире. Если наняться на работу в городе, придется снова отвечать на каверзные вопросы. Дело кончится тем, что его обвинят в колдовстве, ереси и прогонят прочь. Хорошо еще, если в темницу не бросят. В таком случае много ли у него шансов выжить?
Дети с песнями проходили мимо. Босые ноги шуршали по траве. Леонардо заметил малыша с распухшей щиколоткой, тот едва ковылял, и студент посадил его на спину своего ослика.
— Я думаю, — с напускным равнодушием сказал он, — нам придется покамест двигаться с ними. Крестоносцы идут туда же, куда и я. Такое путешествие более продолжительно, но зато безопаснее.
Слова, или, скорее, их смысл, с трудом проникали в сознание Долфа. Он понимал, что от решения, которое он сейчас примет, зависит все его будущее. В средневековье его потянули романтические бредни. Сбой в компьютере — и вот он здесь, в самой гуще крестового похода на Иерусалим. Безумная затея, верно. Но почему же его до глубины души трогают маленькие крестоносцы? И тот малыш, повредивший ногу, которого подхватил Леонардо. А мимо шлепали тысячи и тысячи босых ног. Он посмотрел на Марике — в глазах девочки светилась непоколебимая вера в его силу, и ответ сам пришел к нему. Он не бросит этих детей. Он много знает, он сильнее и проворнее любого из них. Он нужен Марике. А теперь он почувствовал, что нужен всем им, отставшим от колонны, изувеченным в пути, выбившимся из сил. Из восьми тысяч маленьких путников наверняка не меньше тысячи уже едва передвигали ноги. Слишком малы они для тягот пути, расстояний, зноя и бедствий. Он вспомнил о тех, кого удалось вытащить из реки. Подумал о Леонардо, странствующем студенте. Почему он решил пойти вместе с детьми? Неужели потому, что сам боится грабителей? Ерунда! Этот парень не из пугливых. Значит, он тоже откликнулся на зов несчастных, замученных детей, знает, что он нужен им.
— Я иду с тобой, — произнес Долф.
Эти три слова лишили его последнего шанса возвратиться к камню и сделали его жителем этого мира. Уничтожена последняя надежда, порвана последняя нить, связывающая его с прошлым.
— Прекрасно, — отозвался довольный Леонардо.
Ладошка Марике скользнула по руке Долфа, и они двинулись в путь. В Иерусалим вместе с детским воинством.
КОРОЛЬ ИЕРУСАЛИМСКИЙ
Нескончаемая людская колонна неспешно текла по старой дороге на Базель вдоль рейнских берегов. Леонардо, Марике и Долф оказались в арьергарде, хотя сами они чувствовали себя великолепно и охотно шагали бы в первых рядах. Долфу показалось, что студент медлит не без умысла, чтобы подхватить то одного, то другого усталого малыша и подвезти его на своем ослике. Ребята сняли со спины ослика поклажу и понесли ее сами. А верный ослик, не отличавшийся и десятой долей того упрямства, которым обладал Долф, покорно тащил троих, а то и четверых ездоков. По крайней мере, двое из них были серьезно больны: не разговаривали, отталкивали хлеб, который протягивал им Долф, и лишь напряженно смотрели перед собой воспаленными глазами. Они так ослабли, подумал Долф, что оставь их тут, прямо на дороге, — они даже не попытаются спастись, пока смерть не положит конец их страданиям.
До сих пор он гнал от себя многочисленные вопросы.
Это было не так трудно, потому что нескончаемое движение по каменистой дороге, палящий зной и монотонное пение сковывали мозг оцепенением, гасившим всякий проблеск любопытства. В своей зимней одежде Долф обливался потом, хотя день выдался не столь жаркий, как накануне. Пришлось снять куртку и связать ее на спине. Немного погодя он сбросил и свитер, но почувствовал, что кожа, отвыкшая за зиму от солнечных лучей, неминуемо сгорит в этот июльский день. Ничего не оставалось, как снова облачиться в толстый свитер. Ушибленное плечо уже не так болело, да и надежные зимние ботинки, в которые он был обут, делали тяжелый переход вполне сносным. Но как же дети, совсем босые, кое-как прикрытые лохмотьями, проделали этот путь по камням? В голове не укладывалось.
Растянувшееся на многие километры шествие виделось мальчику безликой массой, которая волна за волной выплескивалась на дорогу. Кроме Марике и Леонардо, он не знал никого. Несколько раз взгляд его привлекал к себе разодетый мальчишка, которого он заметил еще прошлым вечером. Мальчишка сновал взад и вперед между шеренгами с самым деловым видом, и его бодрый голос то и дело доносился сквозь мелодию песнопений. Глядя на него, Долф всякий раз думал: «И что он во все сует свой нос?» — но тут же забывал об этом. Долфа тревожили двое больных малышей, которые притихли у ослика на спине.
Внезапно гигантская колонна замерла: издалека слышался колокольный звон. Дети привычно бухнулись на колени. Некоторые растянулись на траве вдоль дороги.
Словно повинуясь таинственному призыву, все принялись молиться. Точно так же поступила и Марике. Даже Леонардо присоединился к ним. Долф понял, что нужно последовать их примеру, раз здесь так принято. Украдкой бросил взгляд на часы. Двадцать минут первого. Значит, колокола возвещают полдень, что-то вроде послеобеденного отдыха.
Марике стояла на коленях чуть впереди него, перед глазами Долфа мелькнули ступни ее маленьких ног. Любопытство одолело Долфа, и он незаметно дотронулся до них. Девочка ничего не почувствовала. Кончики его пальцев нащупали мозоль под коркой засохшей грязи, коросту, покрывающую свежую царапину. Как же она ходит, и кажется, что ей совсем не больно? Наверно, всю жизнь так и пробегала босиком по грязным улочкам старого Кельна, да и зимой, видно, тоже.
Завершив молитву, дети поудобнее устроились на земле и принялись за остатки припасов, принесенных горожанами. Те, кто ухитрился быстрее других покончить с едой, или те, у кого ничего не было, просто отдыхали. Откинувшись назад, прикрыв глаза, они собирались с силами перед началом нового пути. И тут Долф снова увидел одного из тех монахов, которых запомнил еще с утра. Монах в своей темной грубошерстной рясе, в сандалиях на босу ногу вышагивал между отдыхающими детьми. Суровое лицо его было неподвижно, колючие темные глаза изучающе скользили по рядам. Считает он их, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89