– Еще чего! – возмутился Пантерий. – У нас закрома не бездонные, одну накормили – и хватит.
А я решительно пододвинула под нос Илиодору кастрюльку, с укоризной глянув на красавца. На ее дне, сиротливо свернувшись, лежал сырой обезглавленный пескарь, всем видом давая мне понять, что вот это и должен быть мой ужин. Ланка заквохтала, давя смех, а Пантерий с укором пробасил:
– Хозяин-хозяин…
Дверь скрипнула, на пороге появился Мытный. Осторожно сунув нос в щель, он поинтересовался:
– Трапезничаете? – ничуть не удивляясь наличию за столом кошки, привидения и недоросля с бутылью в руках.
– Да вот как-то… – стеснительно пожал плечами Илиодор.
– А ко мне, знаете ли, тоже просители пришли, – с какой-то непонятной интонацией произнес Мытный, – требуют, чтобы я нашествие покойниц остановил.
Сашко, Васек и Серьга до самого утра честнейшим образом прятали ошалевших от пережитого малгородских прелестниц. Тех, кого черт бросал через плечо в ночь, в списках Ведьминого Круга не числилось, и их разбойнику и рекрутам пришлось отпаивать вином, для чего они в Купчине разорили аж два кабака. Потрошение происходило следующим образом.
В кабак заходила глупо улыбающаяся Зюка и становилась на пороге, жамкая в одной руке цветастый платочек, а в другой – непонятно для чего сунутую Серьгой косу. Всех посетителей, включая самого кабатчика, вмиг словно ураганом выносило из помещения, в которое вслед за Зюкой являлись с ревизией наши молодчики. Оцепеневшие от общения сначала с егерями, а потом с чертом, бабы поначалу не желали пить вина, пугаясь и сцепляя зубы. И уступали, единственно, столкнувшись взглядом с решительно настроенной Маргошей, которая, в отличие от парней, не скупилась на оплеухи.
К утру дело пошло на лад. И бабы упились до такой степени, что начали горланить песни. К обеду стали неуправляемыми, а после полудня начали разбредаться как стадо, в зависимости от характера, желая либо рвануть домой, выплакаться на плече милого, либо немедленно пойти и надавать боярскому щенку по мордасам.
Малгород же меж тем стенал и вопил. Немалое количество жаб, как ни странно, утонуло в Шалунье, а те, что были спасены, не поддавались ни наговорам, ни целованию. «Опечатанные» бабы тихо плакали, слоняясь по улицам, мужики безудержно пили, все более распаляясь и готовясь к драке. Вдруг посреди Купчина нестройно завопил пьяный хор, в котором угадывались голоса недавних утопленных ведьм. Удивленный народ сунулся на перекрестье главных улиц Купчина и в ужасе замер: пошатываясь и поводя вокруг мутными взглядами, стройными рядами из ниоткуда возникали ведьмы и, радостно скалясь, начинали тянуть руки к народу. Народ недолго думая дунул прочь и заперся по домам. Так что, пока Илиодор с Мытным решали, где искать Ваську, город держал осаду. Покойницы ходили вокруг своих домов и выли на разные голоса, швыряясь палками и камнями в окна, угрожали:
– Яшка, кобель блудливый! Открывай, душу выну!
– Всегда знал, что ты ведьма, всегда! – огрызался из-за запертых дверей Яшка. А какой-нибудь трусоватый Прохор еще и укорял:
– Ну зачем тебе моя душа-то? Мы ж с тобой всегда мирно жили. Иди обратно в свое болото!
Его вторая половина только еще больше наливалась злобой, пытаясь выбить двери. Но самые умные горожане рванули под защиту стрельцов.
– Такая, знаете ли, неприятность, – развел руками Адриан и вдруг нервно захихикал, не высовываясь из-за двери, – покойницы вернулись…
Где-то из-за спины Мытного слышалось бубнение головы, нудно уговаривавшего боярина выйти к народу.
– Это ж разве неприятность? – весомо пробасил Пантерий. – Неприятность – это когда проснулся, а ты – в гробу.
Боярин вытаращил один глаз, пытаясь рассмотреть малого.
– А насчет покойниц не беспокойтесь, жили ж мужики с ведьмами, дак чем покойницы-то хуже? – облизал пальцы Митруха. – К ночи разберутся.
Ланка, как опытная в этом деле, закивала. Я видела, что Илиодору страсть как хочется улизнуть из комнаты вслед за боярином, но мысль о том, что возвращаться все равно придется, удерживала его на месте, поэтому я прыгнула ему на плечо и, потершись об его ухо, попробовала успокоить:
– Не тр-русь.
Он замер, как к стулу примороженный, и я побоялась, что его широкая глупая улыбка на лице так и останется до седин.
Сытый и пьяный Пантерий исполнил все, что полагается делать расторопному слуге по дому, а именно сволок посуду в кухню, чтобы вымыли, и загнал сенных девок в комнату барина, чтобы прибрали, вздохнул, потянулся, почувствовал бурление давно забытых чувств, которые сопутствуют активной жизни чертей среди народа, и понял, что желает общаться. А поскольку из всех обитателей управы наиболее приятным и простодушным ему казался Мытный, закрывшийся в своей комнате от просителей, то к нему он и направился, аргументировав это легко и просто: «Как бы он один с ума не рехнулся».
– И то верно, – подхватил меня на руки Илиодор и, бочком протиснувшись мимо развалившейся в кресле Ланки, великодушно пожелал ей: – Ну, вы чувствуйте себя как дома.
Ланка оглядела полутемную комнату и, напрягшись, заявила:
– Не, я тут одна боюсь.
Брови Илиодора поползли вверх, но, видимо, из врожденного чувства такта или благородства он попридержал дверь, пропуская даму, хоть и не удержался спросить на лестнице:
– Как же вы одна на кладбище… ну или… где вы там…
Ланка поперхнулась и постаралась побыстрее ссыпаться вниз по скрипящим ступенькам. Пантерий осуждающе покачал головой, вслушиваясь в этот скрип:
– Вот отожралась на дармовых харчах.
– Да ладно тебе, – отмахнулась сестрица, – нормальное упитанное привидение, – и, улыбнувшись Селуяну, несущему стражу у дверей в покои Мытного, велела: – Открывай.
Селуян постучал себя пальцем по лбу:
– Совсем умом двинулась? Нельзя без доклада, – но дверь открыл. Илиодор поспешно забежал вперед, предупредительно улыбнувшись:
– Мужайтесь, Адриан Якимович: я к вам со всей компанией.
Мытный, как раз уговаривавший уланского командира на партейку в карты, замер, глядя исключительно на меня, бледно улыбнулся и сделал вид, что никаких привидений в комнате не имеется. Зато уланский командир вытаращился на сестрицу так, что Пантерию его даже укорить пришлось:
– Что ж вы, дядя, так рот-то раскрыли? Чай не птенец, червяков уже никто носить не будет.
Командир опомнился и отвесил ему подзатыльник, в ответ на это Митруха беззлобно, но с чувством плюнул в его кружку с вином, выхватил у Мытного картишки и радостно, прошмыгнув под столом на его половину, объявил:
– Играем по маленькой. Ставка – золотой кладень. Расписок не берем. Нищих за столом не задерживаем, – и подмигнул хозяину.
Улан начал было свекольно краснеть, но боярин, осторожно похлопав Митруху по голове, ласково сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126