В этом никто не видит ничего плохого. Только посмеиваются над теми, кто не в силах удовлетворить супруга. Иногда дают им обидные прозвища.
Борис снова крепко задумался.
— А вот представь, что жена застукала мужа с другой женщиной. Где-нибудь под пальмой, — медленно произнес Кондратьев-младший. — Неужели постоит, посмотрит и уберется восвояси?
— Застукала? — спросил сам себя Кофи, вспоминая все значения этого слова. — Если застукала, может и в драку полезть. Но когда драку будет разбирать племенной суд, он не примет сторону жены.
— А кто входит в состав вашего суда?
— Я, — твердо ответил Кофи.
— А сейчас, когда ты здесь?
— Старший из моих двоюродных братьев. Но поскольку он лишь заместитель вождя, то не имеет права судить единолично. Он делает это вместе с главным колдуном.
Борис швырнул кошкам случайно попавшего в мешок ерша и задумчиво спросил:
— А как их зовут?
— Кого?
Кофи тоже расправился с последней рыбкой и вытер нож о траву.
— Брата и колдуна.
— Уагадугу. Уагадугу и Каплу.
Борис кивнул:
— А, понятно… Ладно, дружок. Будь добр ополоснуть мешок. Вон, из бочки с дождевой водой. А я схожу к этому… Бабуль, как его имя-отчество?
Из сарая показалась замотанная платком голова Любови Семеновны:
— Чье, Боренька?
— Да этого, дедова друга. Учителя!
— Петрухина, что ль? Павел Исидорович!
Голова скрылась в сарае.
— Слыхал, Кофи? Исидорович! Хрен запомнишь. А ты со своим Уагадугу… Бабуль, я дом-то его не помню точно! Кажется, после водокачки. Но вот какой: второй или третий?
На этот раз Любовь Семеновна выбралась из сарая вся. И даже с вилами в одной руке. Другой рукой она указала на краснокирпичную башню водокачки:
— Вон, видишь, сперва черепичная крыша, там зять президента АО «Заря» живет. После, видишь, шиферная, это дом главного зоотехника АО. Видишь?
— Ну вижу! — сказал Борис.
Кофи Догме, болтая в мешке воду, внимательно проследил за направлением их внимания. Тузик, злобно урча, не спускал глаз с черного человека.
— А следующая, третья, и есть крыша Петрухина.
— Это под рубероидом которая?
— Точно, Боренька, точно. Течет она у Пашки. Плесень на стенах…
— Ну, я пошел, бабуль… Ах да. Бабуля, дай этому черномазому крупной соли.
Рыба ж пропадет.
— Внучек ты мой дорогой! Ну разве можно так о своем друге? Как у тебя язык поворачивается?
Борис даже улыбнулся:
— Богемный человек необидчив. Обидчивы ничтожества, а с ними скучно.
— А если я не богемный? — буркнул Кофи.
— Тем более будем тренировать. Надо стремиться стать богемным. Я ведь не обижусь, если ты меня назовешь «беломазым»!
Не сказав больше ни слова, Борис Кондратьев открыл калитку. Кофи вылил грязную воду из мешка и проводил взглядом фигуру друга в большущем желтовато-зеленом плаще. Который на самом деле был советской офицерской плащ-палаткой.
Немало имущества перетаскал в дом отца Василий Кондратьев. Прежде чем дослужился до должности командира полка спецназа.
Прежде чем покинул родную армию в звании полковника.
40
Промокший Кофи Догме сидел, прислонясь спиной к печи, и лязгал зубами от холода, когда вернулся Борис. Лицо его было мрачнее тучи.
— Ну что? — спросил вождь.
— Не знаю, — отрезал Борис. — Где бабуля?
— Здесь я, Боренька, здесь.
Надтреснутый старушечий голосок послышался прямо из-под грязных Борисовых сапог. Борис отскочил. Бабуля выбиралась из подпола с пустой банкой в руке.
— Петрухин ничего не знает, — выпалил Борис. — Дед к нему не заходил с прошлой пятницы.
— Ойк!
Любовь Семеновна издала странный звук, закрыла ладошкой рот и медленно опустилась на пол. Банка вывалилась из руки и покатилась к чернокожему гостю.
Ноги бабушки свешивались в темную пасть подпола. На них были валяные старушечьи сапожки, которые только и можно было купить в обувных магазинах при Советской власти. Запахло истерикой.
— Не надо, бабуль, — попросил Борис. — Может, он еще к кому мог зайти?
— Не-е-е-ет, — затрясла головой в платке Любовь Семеновна. — Не-е-е-ет!.. Раньше к Мишке-леснику захаживал, да Мишка тот уж семь лет как преставился.
Она разрыдалась. Борис смотрел молча, не зная, что предпринять.
— Может, в милицию? — предложил Кофи.
Он уже немного согрелся и перестал клацать зубами.
В милицию? Ближайший милицейский пункт за восемь километров от Васнецовки, на центральной усадьбе АО «Заря». Восемь километров под дождем. А что делать? Где дед? Куда пропал? Нет ответа.
Для того и придумали государство, чтоб помогало гражданину находить ответ, когда сам он это сделать уже не в состоянии.
— Точно! — решил Борис. — Бабуля, не плачь. Я пошел в Бездымково. Ты, Кофи, оставайся. Мало ли в чем помощь потребуется… Да, чуть не забыл. Этот учитель зайти обещал.
Дверь за Борисом Кондратьевым захлопнулась. Любовь Семеновна продолжала рыдать. При этом она что-то причитала, но Кофи, и без того плохо понимающий деревенскую речь, не мог ничего разобрать. Просто сидел повесив голову.
Во дворе радостно залаял Тузик.
Скоро в сенях послышался шум и стариковский басок:
— Эй, Семеновна, где ты там? Любаня, а, Любаня!
Сени распахнулись, и на пороге вырос учитель русского языка и литературы васнецовской девятилетней школы Петрухин Павел Исидорович. Собственной персоной. Прямо перед ним на фоне беленой русской печки сидел черт.
— Аааааааааааа!!! — заорал Павел Исидорович. — Аааааааааа!
Он тут же повернулся бежать. Вчерашний опыт свидетельствовал, что от черта можно удрать даже в семь с половиной десятков лет.
Этот вопль и это бегство заставили Любовь Семеновну умолкнуть. Она бросилась вдогонку. Кофи перешел в соседнюю комнатку — там он сегодня спал на полу вдребезги пьяный. Он не стал закрывать за собой дверь полностью.
Старички скоро вернулись. До Кофи доносилось их запаленное дыхание. Которое правильнее назвать одышкой.
— Куда ж он подевался? — с трудом выговорил наконец учитель Петрухин. — Исчез? Исчез! Точно черт! Чур меня, чур меня…
Он стал суетливо креститься. Любовь Семеновна на миг даже перестала думать о пропавшем муже.
— На-ка, успокойся. — Старушка протянула Павлу Исидоровичу стопку с огненной жидкостью, другую стопку опрокинула для собственного спокойствия и произнесла целую речь: — Да ты что, Паша? Из ума на старости лет выжил? Вспомни, как ты в тридцать шестом в комсомол вступал! Тогда у нас с тобой одна вера была: в светлое будущее всего человечества, в великого вождя народов товарища Сталина! А в партии сколько лет вы с Костей бок о бок, а? Полвека! С сорок седьмого года! Ветеран партии в чертей поверил.
Где это видано?
Самогон благотворно подействовал на нервы старого учителя. Если б побольше денег, он бы тоже был пьющим человеком.
— Прости, Любаня. Я, может, и впрямь через край хватил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Борис снова крепко задумался.
— А вот представь, что жена застукала мужа с другой женщиной. Где-нибудь под пальмой, — медленно произнес Кондратьев-младший. — Неужели постоит, посмотрит и уберется восвояси?
— Застукала? — спросил сам себя Кофи, вспоминая все значения этого слова. — Если застукала, может и в драку полезть. Но когда драку будет разбирать племенной суд, он не примет сторону жены.
— А кто входит в состав вашего суда?
— Я, — твердо ответил Кофи.
— А сейчас, когда ты здесь?
— Старший из моих двоюродных братьев. Но поскольку он лишь заместитель вождя, то не имеет права судить единолично. Он делает это вместе с главным колдуном.
Борис швырнул кошкам случайно попавшего в мешок ерша и задумчиво спросил:
— А как их зовут?
— Кого?
Кофи тоже расправился с последней рыбкой и вытер нож о траву.
— Брата и колдуна.
— Уагадугу. Уагадугу и Каплу.
Борис кивнул:
— А, понятно… Ладно, дружок. Будь добр ополоснуть мешок. Вон, из бочки с дождевой водой. А я схожу к этому… Бабуль, как его имя-отчество?
Из сарая показалась замотанная платком голова Любови Семеновны:
— Чье, Боренька?
— Да этого, дедова друга. Учителя!
— Петрухина, что ль? Павел Исидорович!
Голова скрылась в сарае.
— Слыхал, Кофи? Исидорович! Хрен запомнишь. А ты со своим Уагадугу… Бабуль, я дом-то его не помню точно! Кажется, после водокачки. Но вот какой: второй или третий?
На этот раз Любовь Семеновна выбралась из сарая вся. И даже с вилами в одной руке. Другой рукой она указала на краснокирпичную башню водокачки:
— Вон, видишь, сперва черепичная крыша, там зять президента АО «Заря» живет. После, видишь, шиферная, это дом главного зоотехника АО. Видишь?
— Ну вижу! — сказал Борис.
Кофи Догме, болтая в мешке воду, внимательно проследил за направлением их внимания. Тузик, злобно урча, не спускал глаз с черного человека.
— А следующая, третья, и есть крыша Петрухина.
— Это под рубероидом которая?
— Точно, Боренька, точно. Течет она у Пашки. Плесень на стенах…
— Ну, я пошел, бабуль… Ах да. Бабуля, дай этому черномазому крупной соли.
Рыба ж пропадет.
— Внучек ты мой дорогой! Ну разве можно так о своем друге? Как у тебя язык поворачивается?
Борис даже улыбнулся:
— Богемный человек необидчив. Обидчивы ничтожества, а с ними скучно.
— А если я не богемный? — буркнул Кофи.
— Тем более будем тренировать. Надо стремиться стать богемным. Я ведь не обижусь, если ты меня назовешь «беломазым»!
Не сказав больше ни слова, Борис Кондратьев открыл калитку. Кофи вылил грязную воду из мешка и проводил взглядом фигуру друга в большущем желтовато-зеленом плаще. Который на самом деле был советской офицерской плащ-палаткой.
Немало имущества перетаскал в дом отца Василий Кондратьев. Прежде чем дослужился до должности командира полка спецназа.
Прежде чем покинул родную армию в звании полковника.
40
Промокший Кофи Догме сидел, прислонясь спиной к печи, и лязгал зубами от холода, когда вернулся Борис. Лицо его было мрачнее тучи.
— Ну что? — спросил вождь.
— Не знаю, — отрезал Борис. — Где бабуля?
— Здесь я, Боренька, здесь.
Надтреснутый старушечий голосок послышался прямо из-под грязных Борисовых сапог. Борис отскочил. Бабуля выбиралась из подпола с пустой банкой в руке.
— Петрухин ничего не знает, — выпалил Борис. — Дед к нему не заходил с прошлой пятницы.
— Ойк!
Любовь Семеновна издала странный звук, закрыла ладошкой рот и медленно опустилась на пол. Банка вывалилась из руки и покатилась к чернокожему гостю.
Ноги бабушки свешивались в темную пасть подпола. На них были валяные старушечьи сапожки, которые только и можно было купить в обувных магазинах при Советской власти. Запахло истерикой.
— Не надо, бабуль, — попросил Борис. — Может, он еще к кому мог зайти?
— Не-е-е-ет, — затрясла головой в платке Любовь Семеновна. — Не-е-е-ет!.. Раньше к Мишке-леснику захаживал, да Мишка тот уж семь лет как преставился.
Она разрыдалась. Борис смотрел молча, не зная, что предпринять.
— Может, в милицию? — предложил Кофи.
Он уже немного согрелся и перестал клацать зубами.
В милицию? Ближайший милицейский пункт за восемь километров от Васнецовки, на центральной усадьбе АО «Заря». Восемь километров под дождем. А что делать? Где дед? Куда пропал? Нет ответа.
Для того и придумали государство, чтоб помогало гражданину находить ответ, когда сам он это сделать уже не в состоянии.
— Точно! — решил Борис. — Бабуля, не плачь. Я пошел в Бездымково. Ты, Кофи, оставайся. Мало ли в чем помощь потребуется… Да, чуть не забыл. Этот учитель зайти обещал.
Дверь за Борисом Кондратьевым захлопнулась. Любовь Семеновна продолжала рыдать. При этом она что-то причитала, но Кофи, и без того плохо понимающий деревенскую речь, не мог ничего разобрать. Просто сидел повесив голову.
Во дворе радостно залаял Тузик.
Скоро в сенях послышался шум и стариковский басок:
— Эй, Семеновна, где ты там? Любаня, а, Любаня!
Сени распахнулись, и на пороге вырос учитель русского языка и литературы васнецовской девятилетней школы Петрухин Павел Исидорович. Собственной персоной. Прямо перед ним на фоне беленой русской печки сидел черт.
— Аааааааааааа!!! — заорал Павел Исидорович. — Аааааааааа!
Он тут же повернулся бежать. Вчерашний опыт свидетельствовал, что от черта можно удрать даже в семь с половиной десятков лет.
Этот вопль и это бегство заставили Любовь Семеновну умолкнуть. Она бросилась вдогонку. Кофи перешел в соседнюю комнатку — там он сегодня спал на полу вдребезги пьяный. Он не стал закрывать за собой дверь полностью.
Старички скоро вернулись. До Кофи доносилось их запаленное дыхание. Которое правильнее назвать одышкой.
— Куда ж он подевался? — с трудом выговорил наконец учитель Петрухин. — Исчез? Исчез! Точно черт! Чур меня, чур меня…
Он стал суетливо креститься. Любовь Семеновна на миг даже перестала думать о пропавшем муже.
— На-ка, успокойся. — Старушка протянула Павлу Исидоровичу стопку с огненной жидкостью, другую стопку опрокинула для собственного спокойствия и произнесла целую речь: — Да ты что, Паша? Из ума на старости лет выжил? Вспомни, как ты в тридцать шестом в комсомол вступал! Тогда у нас с тобой одна вера была: в светлое будущее всего человечества, в великого вождя народов товарища Сталина! А в партии сколько лет вы с Костей бок о бок, а? Полвека! С сорок седьмого года! Ветеран партии в чертей поверил.
Где это видано?
Самогон благотворно подействовал на нервы старого учителя. Если б побольше денег, он бы тоже был пьющим человеком.
— Прости, Любаня. Я, может, и впрямь через край хватил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55